— Проклятый не проклятый, а рога пообкусать могу, — отозвался ему Тихон, с земли подымаясь.

Позабыли они про Варю что ли? Вон, опять чёрт на Тихона пикирует. Обидно даже чуточку... С обиды Варя и натянула на ладони рукава рубашечные да к кустам крапивным бочком пробираться стала. И Тихон пока непонятно как, но отбиваться от чёрта летучего продолжил. Сильный, видать, зараза, — намахался молотом об наковальню что ли? Интересно, если по нему крапивой попасть — ничего с ним не сделается?

Схватилась Варя за самый толстый стебель крапивный — что борщевик наощупь. Даже через рукава тканные колючками болявыми прожигать пытается. Дёрнула что есть силы — что земля под корневищем вздыбилась. Да поспешила чёрта атаковать. Ишь, чего удумал — невестой за собой утащить! Да лучше Варвара девкой-вековухой останется.

Оно, конечно, ежели чёрта подкова не свалила, то и от крапивы толку не много. Так, взвизгнул только, когда листья колючие ему по хребтине прошлись. Выгнулся, как чумкой больной. Да враз к Варе и оборотился, Тихона оставив. Тот и завалился чего-то.

А ежели по глазам чёрта крапивой ударить? О, тоже заголосил. Только повыше подняться додумался. Над Варей теперь оказался, над макушкой самой. Улыбаться начал, зубы заточенные выставляя. Видно, уж сцапать Варвару приготовился. А у той и стебель крапивный поник сразу — от дыхания, видать, зловонного.

Чёрт же, как мышь летучая, проворно к ней дёрнулся. И чего теперь-то петухи не голосят, когда нужны так?

Нет у Варвары больше надежды на птиц. И пришлось ей самой орать.

Не петухом, конечно. Этим-то чертей не проймешь — не дураки чай. А вот речью русской...

Говорок русский — он же как река вечерняя, что о берег тёплый бьётся, камушками как бусинами поигрывает. Что ветерок лёгкий, с травами зелёными играющий. Что свет рассветный, что гряды румянцем поливает.

Это если конечно об разговорном языке говорить. А есть ведь и не разговорный. Которым между собой разговаривать не принято, ежели повода веского на него нет. Или если в рыло получить не хочется.

А Варя тут на таком и заговорила, всех родных чёртовых припоминая и высказывая, где и чем они занимались, бесстыжие. Чтоб оскорбить посильнее да порицание чёрту своё высказать.

Где такие слова Варвара узнала — кто теперь разберёт? Наверное, уж младенцем каждый чего-то такое в речи взрослых улавливает, что к себе притягивает больно, да говорить так вроде запрещается. А то, что нельзя — лучше всего и запоминается.

Так что Варя всё, чего знала чёрту и выдала. Не из баловства окаянного — есть же поверие, будто мата русского все такие силы, что человеку навредить желают, опасаются.

Чёрт видать из их числа был.

Как услышал слова Варины, так в воздухе замер, даже спеси своей чёртовой подрастерял. А как Варя говорить закончила, мигнула — так и исчез чёрный, просто в воздухе растворился. Был — и нет его сразу.

Варя глазам своим даже не поверила, по сторонам вертеться принялась. Думала, притаился где, ещё чего худого задумал. Исподтишка напасть собирается.

Уж и небо светлеть начало — не розовым пока, серость только в черноте небесной проявилась несмелая. Не проснулся ещё Ярило[2], слуги его только, огонёчки как болотные будто по небосводу рыскать стали, проверять, спокойно ли всё.

И тишина такая установилась вокруг. Спокойная. Птицы первые подщебётывать стали. Будто и не было только что чёрта в небе чёрном.

Смотрит Варя по сторонам, а сама только сейчас понимать начинает, чего сейчас происходило. Отчего сердце из груди у ней выскакивает да в голову всё отдаётся, будто всё равно бежать или ещё чего делать требует. А по телу всё холод со слабостью расползаются.

Только-только Варя Тихона заметила. Вот — сидит, головою рыжей трясёт. Встать вроде пытается. А у самого ноги с трудом слушаются. И дышит тяжело, будто до сих пор с чёртом борется.

Понеслась к нему Варвара — враз силы все вернулись. Бухнулась рядом, глядит на парня. И теперь только видит пятно тёмное на рубахе самой. Не в траве Тихон вывалялся. Не землёю испачкался. Крови запах пугающий в воздухе ощущается.

— Тихон? Ты чего? — сама зачем не знает вопросила Варя. А то так не видно, чего Тихон.

— Ничего, — махнул он рукой, улыбнулся даже. И лицо его изменилось чем-то. Будто скинуло с него цепи обычные, угрюмым выражение вечно делающие. Будто распрямилось всё, живость даже обрело.

А Варе неспокойно всё — потянулась она рукой было к рубахе запачканной. Да касание быстрое, холодное, враз ладонь её перехватило, так и не дало тела Тихонова коснуться.

Глаза его светлые сталью кузнечной налились. Отпихнул он Варину руку от себя, как если б заразная какая была.

— А ты чего, с чёртом водишься? — вот и холодок привычный в голосе Тихоновом скользнул.

— С тобой-то? — обиделась враз Варвара. — Нет, не вожусь.

— Ну и не водись, — согласно Тихон хмыкнул, рывком на ноги поднимаясь.

Встала и Варя. Чего одной сидеть-то? Глядит на Тихона.

Вот чего он дикий такой? Вроде и чёрта не побоялся, ранился даже об него, а теперь и вид делает, что не при чём. И Варвара не поймёт, делать-то ей чего? Не понятный он вообще — Тихон этот.

А всё ж без него чёрт бы Варю изловил поди. Да и ранился-то парень из-за неё. Так что стыдно стало Варваре на Тихона обижаться. Отвела она тогда глаза в сторону и тише заговорила:

— Пойдём к нам, рану хоть прочистишь...

Знает Варя нрав Тихонов непростой. А всё равно царапнул смех его, не добрый совсем.

— Ещё чего! — аж голову рыжую запрокинул. — В дом к тебе зайдёшь, ты и ночевать оставишь. А потом и жениться на тебе придётся.

Враз Варя вся заполыхала, загорели у неё щёки да сердце опять разогналось.

— Да... да... — оробела от неожиданности. — Да очень надо за такого замуж выходить!

Развернулась Варя круто да скорее от Тихона зашагала. Хорошо ещё, что в сторону нужную — к дому. А то от смущения могла и ещё куда понестись.

Злой всё-таки Тихон. Хотя с чего тогда помогать ей решил? И вообще — чего среди ночи по улице шарахается?

Много у Варвары вопросов. Только ж не ответит ей никто.

[1]Карачу́н — в славянской мифологии злой дух, сокращающий жизнь и олицетворяющий смерть в раннем возрасте, а также по мнению ряда исследователей божество нижнего мира, являющееся повелителем морозов, холода и мрака.

[2]Ярило — славянский Бог Весеннего Солнца.

— На море на Окияне, на острове Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь, — голос бабкин будто туман в голове размежёвывает, да уснуть Варе мешает. Когда ж она наговорится уже? Жарко в избе, аж пот по всему телу у Вари проступает. Одеяло бы скинуть, да не получается двинуться — будто не один мешок к телу привязан. Глаза даже открывать не хочется. И дышать тоже...

— Возле того камня Алатыря стоит стар-матёр человек, трём сынам отец.

Оно ж после того, как возвратилась Варвара домой, когда чёрт являлся, вроде и ничего было. Не поленилась Варя даже полыни нарвать да в обнимку с нею на лежак завалиться.

— Как достает стар-матёр человек свой булатный нож, режет-сечёт он им все хвори да болезни, все ломоты да сухоты у внучки Даждьбожьей Варвары, кладет их под бел-горюч камень Алатырь.

Утром может и позабыла бы Варя о злоключении ночном — при свете Даждьбоговом не так и страшно то, чего малевать можно было бы. Да только поздороваться с родителями не смогла. Не то, чтобы рассказать им чего.

— Запирает тремя золотыми ключами, бросает те ключи в Окиян-море синее. Кто бел-горюч камень Алатырь изгложет, тот слова мои превозможет!

Вроде и не болит ничего. Просто язык не шевелится, в слова нужные не складывается.

Не испугалась поначалу Варвара — слышала, что от испуга сильного такое бывает иногда, чтоб человек немел. Потом и пройти может. И работать в поле ушла. Да за работою чего-то и не заметила, как солнце ясное в жар вошло да на самую неба макушку заползти успело.