— Ленор, — повторяет он. Я чувствую тяжесть в его груди, вину, боль, печаль, и все же все поднимаю руки и говорю:

— Оставайся там.

Выражение его лица меняется, как будто я дала ему пощечину.

— Я не причиню тебе вреда.

Качаю головой.

— Но способен на это.

— Ленор, милая, — говорит мама, отталкивая Солона. — Ты в порядке? Что с тобой случилось?

Я плотнее закутываюсь в халат, зная, что все трое сойдут с ума, если увидят рану.

Она приближается ко мне так, словно я могу сбежать. Медленно, осторожно. Но потом оказывается так близко, что я отпускаю страх.

Обнимаю ее, и она крепко сжимает меня, хотя у меня горит в груди от силы ее объятия. Все слезы, которые мне удавалось сдерживать, наконец-то, выплескиваются наружу, и я плачу, рыдая в ее объятиях. Зверь стал моим переломным моментом.

В конце концов, подходит папа и присоединяется к нам, обнимает. Я отчетливо осознаю, что Солон все еще в комнате, в воздухе витает запах табака и роз, хотя он остается в дверях и не подходит ближе. Мне хочется, чтобы тот ушел, но он так легко это не сделает. Не могу представить, какую боль и вину Солон, должно быть, испытывает, осознавая, что стал чудовищем. Он, наверное, увидел кровь, понял, что совершил нечто ужасное, даже если ничего не помнит.

И все же не могу смириться с этим. Сейчас я разваливаюсь на части. Я разваливалась с того дня, как встретила его.

«Я уйду», — звучит в моей голове голос Солона. — «Если ты хочешь».

«Я не знаю, чего хочу», — отвечаю ему. Это правда.

Я хочу, чтобы он ушел.

И хочу, чтобы остался.

Хочу быть уверенной, что Солон никогда больше не причинит мне боли, но знаю, что он не может этого обещать, и знаю, что это ломает его так же сильно, как и меня.

— Милая, пожалуйста, — говорит мама, в конце концов отстраняясь и обхватывая мое лицо руками. — Расскажи, что с тобой случилось. Абсолон сказал, что…

— Причинил боль, — заканчивает Солон мрачным голосом. — Я причинил ей боль. Я чувствую запах ее крови, старой и засохшей.

Мама смотрит на него через плечо, затем переводит взгляд на меня, скользя им по халату.

— Что случилось? Как он причинил тебе боль?

Я смотрю на Солона, на его затравленный взгляд.

Затем отступаю назад и распахиваю халат ровно настолько, чтобы показать пространство между грудями. След от его когтей все еще там, красный, злой и безошибочно узнаваемый.

Папа задыхается от ужаса.

Мама вскрикивает.

Солон выглядит так, словно умирает, боль на его лице разбивает мне сердце, потому что я знаю, что он не хотел, что это сделал не он.

Быстро запахиваю халат.

— Теперь я в порядке, — удается сказать мне, но мама лезет в карман и вынимает клинок истребителя, затем швыряет его через всю комнату, крича.

Солон быстр. Я не вижу, как он двигается, но знаю, что сейчас тот у входной двери, вероятно, создает пламя, чтобы убежать, а лезвие проходит через пустой дверной проем и ударяется о шкаф на кухне.

— Элейн! — кричит отец, тянется к ней, обхватывает руками, чтобы удержать, пока она брыкается и кричит. Я никогда раньше не видела свою мать такой сердитой. И не могу ее винить. Она видит рану, боль, которую Солон причинил мне, хотя должен был оберегать. Ей хочется, чтобы он умер. Она и так шла против своей сущности, позволяя ему жить.

— Мам, — умоляю я. — Все нормально. Я в порядке.

— Это ненормально! — кричит она со слезами на лице. — Ты влюблена в монстра. И он чуть не убил тебя.

Моя челюсть напрягается, я скрежещу зубами, пытаясь держать себя в руках.

— Я знаю. Но Солон в этом не виноват.

— Боже мой, — говорит она, и, в конце концов, хватка моего отца немного ослабевает. — Ты действительно в это веришь? Будто это не его вина.

Она вырывается и бросается ко мне, указывая на мою грудь, в ее глазах безумная ненависть.

— Ты серьезно думаешь, что это не его вина?

Я знаю, что Солон где-то в квартире. Чувствую его запах, слышу его слабое дыхание. Вышел из комнаты, но не ушел.

— Это… сложно, — слабо отвечаю ей. Это слишком сложно, чтобы даже самой разобраться.

— Милая, — терпеливо говорит ей папа, подходя к нам. — Не усугубляй ситуацию.

У нее отвисает челюсть.

— Я усугубляю?

— Прекратите, — говорю им. — Пожалуйста, просто прекратите. Многое произошло. Дело не только в том, что случилось с Солоном. Джеремайс объявился.

Внезапно в дверях снова появляется Солон с горящими глазами.

— Джеремайс? Это он похитил тебя?

Мама резко поворачивает голову, чтобы свирепо посмотреть на него и хочет уже подойти, но я хватаю ее за руку, пытаясь удержать ее внимание. Смотрю на Солона и киваю.

— Я пыталась сбежать, и мне это удалось. Смогла удержать тебя на расстоянии. Подняла руки и почувствовала, как эта сила, как электричество, проходит через мои ладони, и ты не смог подойти ближе. Как будто у меня был щит. Вакуумный.

Губы Солона изгибаются в легкой благоговейной улыбке, когда он смотрит на меня.

— Это невероятно.

— Заткнись, — шипит на него мама. — Ничего тут невероятного.

— Это второй раз, когда она смогла использовать силы, чтобы спасти свою жизнь, — раздраженно говорит Солон. — Я считаю, что это невероятно.

— Я не осознавала, что делала, — быстро говорю им, не испытывая такой гордости, как Солон. — Я просто… хотела выжить, и это получилось. Хотя я не зашла так далеко. Я… рана не заживала. Она была смертельной. А потом окно открылось, и он забрался внутрь.

— Вскарабкался что ли? — спрашивает папа.

Я качаю головой.

— Нет. Он буквально влетел внутрь.

— Как он выглядел? — спрашивает Солон и делает шаг ко мне, но я вздрагиваю, и этого хватает, чтобы он остался на месте. Пока я не готова к сокращению дистанции.

— Не знаю, — говорю я. — Он был похож на человека, на мужчину, на нем были черные ботинки и черный плащ. Но лицо… оно менялось. Только глаза в основном оставались прежними, — добавляю я, вспоминая, как они пожелтели. — Но черты его лица постоянно изменялись, как будто каждые несколько секунд у него появлялось другое лицо. Не знаю, почему так.

Солон выглядит мрачным.

— Я знаю. Черная магия обычно применяется за счет другого. Жертвы. Такой как Джеремайс не смог бы жить сотни лет и копить силу, не принося сотни жертв.

— Хочешь сказать, что это были лица его жертв? — в ужасе спрашиваю я.

Солон кивает.

— Может быть, их души заперты внутри него. — Он делает паузу, изучая меня. — Только не говори, что Джеремайс промыл тебе мозги, заставив думать, будто он благородный?

— Ты даже не знаешь, что со мной случилось! — огрызаюсь на него. — Ты пытался убить меня! Если бы не Джеремайс, меня бы здесь не было. Он спас мне жизнь. Отвез меня куда-то и вылечил.

— Как он вылечил тебя, милая? — мягко спрашивает мама.

Я отрываю взгляд от Солона и смотрю на нее.

— Не знаю. Там был круг и огонь. Факелы. Четыре девушки, все они выглядели одинаково. Он сказал, что это его ученики. Они вылезли из-под земли. Я парила в воздухе над кругом и огнем. У него была чаша, такая… серебряная.

— Что было в чаше? — спрашивает отец, выглядя слегка испуганным.

— Кровь, — говорю я. — Но нечеловеческая кровь. Не знаю, чья. Он пел на латыни о яде, крови, телах и эти… твари, эти существа вышли из леса. У них были оленьи черепа и плащи, они тоже пели.

— Древние, — говорит Солон себе под нос. — Лапландские ведьмы.

— Кем бы те ни были, они напугали меня до чертиков. Джеремайс сказал, что они принадлежат Темному.

Оба моих родителя заметно вздрагивают, но Солон остается невозмутимым.

— Как ты сюда вернулась? — спрашивает отец.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Он сказал, что я исцелилась и что истребители беспокоятся. Думаю, он имел в виду вас. Внезапно я оказалась здесь.

Папа нежно похлопывает меня по плечу.

— Нам многое нужно обсудить, Ленор. Многое. Я хочу подробнее поговорить об этом, обо всем, что ты видела. Но тебе нужно отдохнуть. Такие путешествия вытягивают все силы. И с этой раной…