— Нашел гримуар Виктории? — Робер вопросительно смотрит на книгу в моих руках.

— Гримуар? Ведьмина книга заклинаний? — уточняю вслух и получаю утвердительный кивок, сдобренный хитрой улыбкой.

— Вы так просто признаете, что ваша жена — ведьма?! — не успеваю сдержать в себе. Не сказать, что я шокирован. Теща давно вызывала у меня стойкие ассоциации с хэллоуинской нечистью, и все же произносить сказочный бред вслух, кажется, до парадоксальности, нелепым.

— Все женщины — ведьмы, даже такие юные и невинные, — месье Либар смеется и целует макушку Полины. Дочь притворно отбивается от деда и под их счастливую возню я незаметно вырываю страницу из старого дневника. Сдам на анализ в лабораторию Баса, пусть проверит, кровь это, клюквенный сок или бредни воспаленного сознания.

Дальнейшие изыскания и обыск приходится прекратить — в библиотеку вплывает ее колдовское величество королева-теща Виктория в сопровождении (тут я все еще слегка сомневаюсь) ведуньи-наследницы с подносом ароматного чая и миндального печенья. Месье Либар и его веселая внучка набрасываются на угощения, я же во все глаза смотрю на оттопыренный карман Ликиного льняного пиджака. Склянки с разноцветной жидкостью выглядывают из прорези. Проследив за моим взглядом, жена замечает:

— Взяла у мамы красители для ткани. Растительные — безопасно для детей и стариков.

«А для мужей среднего возраста?!» — очень хочу уточнить вслух, но лишь вымученно улыбаюсь.

«Ведьмы. Обе ведьмы. И я это докажу», — скомканный исписанный кровью листок жжет потную от возбуждения ладонь.

*

Барон просчитался. Он, Мелихер Балаш, был уверен в надежности своего убежища. С одной стороны замок защищал склон горы Ситно, с другой непроходимое для пеших и конных каменное море. Единственный тракт тянулся вдоль бездонного Эхо. Проезжая дорога эта была главным источником дохода в гористой неплодородной местности. Добровольно и не очень платили путники и купцы мзду верным вассалам барона Балаша. За глаза Мелихера называли разбойником. Прозвище это он знал и гордился, особенно бахвалясь им на пирушках с кубком полным молодого вина в руке и миловидной дурехой-служанкой на коленях. Но богатства барона и вольности его воинов раздражали правителей. Несколько раз прибывали гонцы с настоятельными приглашениями ко двору, но Балаш лишь залихватски подкручивал усы, расправлял плечи, отчего широкие рукава рубахи натягивались на бугрящихся мышцах, и отпускал шутки про волевой подбородок Габсбургов, которым король и принц могут протаранить ворота его замка. Барон наслаждался безнаказанностью и неуязвимостью. Но королевскую армию набрали из таких же как он — яростных, быстрых, с детства помнящих каждый дуб в местных лесах, излазивших все расщелины предгорий. И хотя с шайкой верных товарищей Мелихер делился добычей щедро, по-братски, гвардейцев-разбойников преданных короне было не счесть.

Осада длилась больше месяца. Неделю как пал в шальной вылазке неудержимый Ваклав, уставший от бездействия в окруженном замке. Сорвался со стены на камни внутреннего двора, сраженный выстрелом из аркебузы весельчак Йохан. А теперь и могучий Петер, с детства бывший верным другом, крепкой опорой, правой рукой — изрубленный, горой кровавого мяса лежал у ворот. Остался только бесполезный юнец, щенок, выросший на псарне, на чьей спине еще кровоточили следы господской плети — его собственный бастард, ублюдок, повинный в смерти Анежки семнадцать зим назад.

Порванной перчаткой барон смахнул заливающую глаза кровь из рваной раны на лбу. Отступая, парировал удары уцелевшего авангарда противника. Но и в агонии проигранной битвы, теряя одного за другим товарищей и слуг, Балаш дивился, глядя на отверженного отпрыска — откуда в убогом отшельнике, больше времени проводящем с собаками, чем с людьми столько безусловной преданности и безудержной смелости? Меч разил в неумелых, но сильных руках, гримаса ярости искажала перепачканное грязью и кровью лицо, лохмотьями висела порванная одежда, обнажая при резких движенья глубокие раны. Парень дрался точно черт, выпущенный на свободу из преисподней. Растрепанные волосы отливали иссиня-чёрным вороновым крылом, таким же как у почившей при родах матери. Семнадцать зим назад у смертного одра возлюбленной барон не взглянул на красный орущий комок — своего сына. Нежданный выродок посмел отнять у Мелихера радость темных ночей и усладу глаз. До крови прикусив губу и сдержав непрошенные слезы, сослал подальше, не удостоив даже имени. Выкормила младенца сердобольная кухарка, а священник окрестил Карелом, что значило «человек».

И теперь его сын, еще вчера не смевший поднять глаза, битый за мелкие провинности и просто из-за дурного настроения барона, сражался плечом к плечу с не признавшим его отцом.

«Может, мстит врагам за любимую гончую, убитую выстрелом в упор?» — Мелихер перекинул меч в здоровую левую руку. Перебитая правая кровоточила и висела безвольной плетью.

— Сзади! — крикнул Карел, и барон успел отразить удар алербарды. Острие задело плечо по касательной, мужчина присел, уходя с линии атаки, но звук выстрела заставил обернуться и потерять равновесие. Время лениво замедлилось, позволяя рассмотреть во всей красе последние мгновения жизни. Бросился вперед, закрывая собой отца, раненый Карел. Пробив плечо юноши навылет, пуля достигла цели, поразив барона в незащищенное легким доспехом бедро. Мужчина рухнул на скользкие от крови каменные плиты.

— Господин! — бледный псарь, сжав зубы, из последних сил полз к сраженному Балашу, но промахнувшаяся в прошлый раз алебарда пригвоздила Карела к земле. Стоя на коленях посреди разоряемого во славу короля фамильного замка, поверженный барон-разбойник Мелихер Балаш в последние секунды жизни не отрываясь смотрел на лицо непризнанного сына. И серые глаза, точно такие же, как у незабвенной Анежки, отпускали грехи, провожая в последний путь.

В тот день Карел видел множество смертей и еще больше грубого насилия. Он не смог уберечь от надругательств ни молоденькую прачку, ни добросердечную кухарку, заменившую ему мать. Не спас старого кузнеца и не защитил господина. В израненное тело сознанье возвращалось урывками — то проваливаясь в небытие, то вновь обращаясь к жизни, парень полз, оставляя за собой кровавый след. Инстинкты заставляли искать безопасное место, память подсказывала направление, а судьба внезапно надумала еще потешиться с невезучим. В дальнем углу двора, под сенью крепостной стены разрослись колючие кусты. Ребенком Карел прятался в их гуще от гнева барона. Царапины и шипы казались лучшей альтернативой отцовской плетки. Сколькими слезами он полил корни, сколько жалоб и просьб поведал земле? То знали только молодые побеги, уже давно выросшие в человеческий рост. Вот и сейчас юноша полз в свое детское убежище, не обращая внимания на рану от алебарды, на дыру от пули и десятки других повреждений. Горше всего жег сердце последний взгляд господина, больнее прочих саднили вскрывшиеся и кровоточащие на спине следы недавней порки. Карел не помнил, как добрался до зарослей, забился раненым зверем в самый центр и отключился. Кровь стекала по замершему телу и впитывалась в землю. Псарю снился странный сон, как полуденное солнце вспыхнуло над нападающими и защитниками, расплескало огненные брызги по соломенным крышам, опалило деревянные галереи и из яркого пламени явило сражающимся Пресвятую деву в белоснежных одеждах. Она протянула руки и позвала в мир, где обещано спасение и вечный покой.

*

Юноша пришел в себя опутанный колючими плетьми ежевики, молодыми побегами плюща, белесой порослью вьющейся травы. Затекшее тело не слушалось, нехотя отзываясь на посылы ослабленной воли. Разлепив глаза и прислушавшись к собственным ощущениям, Карел понял, что жив. Небыстро получилось у него освободиться из кокона опутавших растений. Простреленное плечо жутко чесалось. Оттянув ворот заскорузлой от засохшей крови рубахи, парень с удивлением обнаружил тонкую молодую кожу на месте раны. Там, где тело пронзила острая алебарда остался шрам в форме греющейся на солнце вытянутой ящерки, чей тонкий хвост заканчивался прямо под сердцем. Больше не болела исполосованная спина и перебитая в схватке нога выглядела абсолютно здоровой. Удивляясь чуду, Карел выбрался из зарослей. Не иначе, сама Богоматерь, воистину явилась и спасла его.