– Кто хочет искупить свои преступления и служить короне? – спрашиваю я.

В рядах молчание, они лишь переглядываются.

– Кто хочет свободу? – задаю я следующий вопрос.

Ребята молчат. Дело обычное. Свободу все хотят, но цены боятся. Лангдюр заводит речь о том, что значит быть Охотником, а я в это время наблюдаю за остальными. Сложно сказать, чем именно Хартон привлек мое внимание. Кажется, он один из немногих – слушал.

Когда Окунь закончил, я объявил, что те, кто так и не заинтересовался, могут вернуться в свои бараки. А желающие присоединиться к нам пусть остаются. То ли слова Лангдюра произвели впечатление, то ли они просто боялись подвоха, но стоять остались все.

Поначалу.

Я сообщил, что мы переночуем на лесопилке и возьмем в рекруты всех, кто простоит до утра.

– Вы можете передумать, никто вас не осудит, – добавил тогда Лангдюр.

Уже к полуночи из тридцати осталось пятеро, а к рассвету один.

– Рикки, – не то сказала, не то спросила Эри.

– Но впечатлило меня даже не это, – продолжил Доминик. – В начале вечера он, как и многие, был в одной рубахе, а утром уже в тулупе. Мои Охотники не спускали с него глаз и видели, что сам он никуда не отлучался. А вот его товарищи, те последние четверо, оставили ему одежду. То есть Хартон оказался не только упрямцем, но и кому-то другом.

– Когда это было? – спросила Эри.

Доминик назвал примерную дату, и она неожиданно расплылась в улыбке.

– Значит, тогда ночью это был он... – и на вопросительный взгляд Доминика пояснила: – Однажды я пряталась на этой лесопилке и оказалась рядом с пареньком, который... – она смущенно опустила глаза. – Это был Рикки, теперь я уверена. И ребятам в Индорфе он потом помогал при каждом возможном случае. Даже когда меня везли в Ровану, сумел-таки уличить возможность и передать сестре денег.

– Почему же ты от него ушла? – спросил Доминик.

Эри пожала плечами.

– Потому что привыкла убегать. Потом я вернулась, да только поздно.

– Знаешь, – Лис пошарил палочкой в золе. – Когда-то я любил одну женщину, но она прогнала меня. И не потому что не любила в ответ. Надин хотела поступить правильно. Рикки действительно помогал индорфцам и явно планировал служить верой и правдой. И однако ж, как мне рассказали, всё это бросил ради тебя.

– Ну, да, – Эри вздохнула, – а еще отправился за край света, чтобы меня спасти. Только чего теперь об этом говорить? Он в Аргоне, я здесь. И солнце уже давно встало – пора ехать.

Не верилось, но они проговорили всю ночь!

– Я тебе так скажу, – Лис поправил сапоги. – Ты не знаешь, что было бы, убей ты Арго. Может, в наш мир выбрались бы не заблудшие души, а сами драконы. Неважно, что они там тебе говорили, на деле могло получиться иначе. Так что надо не вздыхать о прошлом, а налаживать настоящее.

– Стараюсь, – ответила Эри, отвязывая лошадь. – И конечно, это всё пустые разговоры из разряда «если бы, да кабы», но меня предупреждали об Арго не один раз. И дело не в том, что он сумел разубедить, приведя неоспоримые аргументы. Просто для меня каждый, кто не враг, – друг. Даже если он убийца. И это не от доброты, а от страха. Я боюсь конфликтов.

– И между тем, – Доминик улыбнулся, – лезешь в их самую гущу.

– Надеюсь, однажды, – она забралась в седло. – Я научусь проводить черту. Давай поторопимся.

Его не надо было уговаривать дважды.

***

В те редкие минуты, когда край брезента приподнимался и ему приносили еду, Рикки старался разговориться с конвоирами. Среди них были люди разных возрастов от его ровесников до былых ветеранов с проседью. И все его одинаково игнорировали. Неоднократно он просил о встрече с Найдером, но в ответ была тишина. Рикки не был уверен не только в том, передавали ли предводителю его слова, но и был ли сам Найдер еще с ними. Процессию вполне мог возглавлять и кто-то другой.

Левая лодыжка Рикки была скованна цепью. Достаточно длинной, чтобы он мог перемещаться по клетке, но до дверцы едва доставать. Для побега понадобилось бы сначала избавиться от кандалов, а уж затем и от замка.

«Выход не всегда там, где вход», – думал он, исследуя прутья. Кое-где те были погнуты и казались слабым местом, но у Рикки с собой не было никаких инструментов, и даже нож сделать было не из чего.

Другой идеей было привлечь внимание патрулей. Каждый раз, заслышав голоса, он громко кричал. Пока были в Аргоне, его игнорировали, а вот в Лансии его конвоирам пару раз задавали вопросы. Он надеялся, что солдаты хотя бы приподнимут брезент. Но до этого так и не дошло. Видимо Найдер или кто-то вместо него держал при себе нужные бумаги. Разрешение везти преступника или что-то в этом роде. Патрульные замолкали и пропускали их вперед.

После нескольких бесполезных попыток, Рикки отчаялся и просто лежал, разглядывая неровности в брезентовом потолке.

Он вспоминал свое детство в Шадер и то, как тяжело было находить общий язык с Хартоном. Тот старался привить ему дисциплину и ключевые жизненные принципы, а он считал, что тот просто любит читать нотации и придираться. Хотя Эри неоднократно говорила ему, что зря он не ценит, что у него есть отец.

Когда в деревню прибыли Охотники, начался кровавый хаос, о котором даже сейчас было тяжело вспоминать. Хартон выступил настоящим лидером, собрал вокруг себя людей и попытался дать отпор захватчикам. Но они проиграли. И Рикки так и не успел сказать ему главного. Что был благодарен и что вёл себя, как упрямый дурак. Тогда, сидя в телеге с другими детьми, он обещал себе, что станет взрослее. Будет думать не только о себе, но прежде всего о Диане и остальных.

«Как ты там, сестренка?» – мысленно спросил он. Простила ли, что он уехал искать Эри?

Снова и снова Рикки думал об остроухой девчонке, перебирая, словно по кадрам, их последнюю встречу. На душе ныло, но он продолжал убеждать себя, что поступил правильно. Эри хотела уйти, ей это было нужно, и держалась она не за любовь к нему, а за признательность и чувство долга. Возможно, со временем оно бы переросло во что-то большее, но Рикки понимал, что это вечное ожидание и неопределенность были бы даже страшнее, чем сегодняшняя тоска. Он бы так и спрашивал себя, почему она осталась. И всё ждал бы, когда она снова уйдет.

«Любовь должна быть добровольной, – думал он. – Нельзя хватать её и сажать в клетку».

Впрочем, по иронии, сам он в клетку и угодил. И теперь не мог сбежать ни от воспоминаний, ни от занозы в сердце.

«Может, так да до конца жизни буду жалеть».

Телега остановилась, и Рикки сел. Послышались отдаленные голоса, но он не мог разобрать ни слова. И только когда те стали ближе, сообразил – эльфы. Брезент откинули, и яркий свет заставил зажмуриться.

– Подойди, – скомандовал ему один из конвоиров, отпирая замок.

Всё еще прикрывая глаза, Горностай приблизился. Мужчина наклонился и расстегнул цепь.

– Спускайся, – добавил он.

Только оказавшись под открытым небом, Рикки понял, как ему не хватало воздуха. Он позволил себе медленно и с удовольствием вдохнуть, прежде чем начать осматриваться.

Они остановились у кромки леса. Рыжие сосны упирались в голубизну, и пахло хвоей. Его телегу окружил небольшой отряд из шести эльфов. Седьмой, видимо, их предводитель о чём-то говорил с Найдером. По обеим сторонам от Рикки стояли уже знакомые ему конвоиры, но впервые за всё время он не был связан или прикован.

– Глядите, что это? – громко крикнул он, указывая на горизонт, куда лентой уходила дорога.

Всё разом повернули головы. Воспользовавшись заминкой, Горностай побежал.

Глупая, отчаянная попытка, но другой ему могло не представиться. Перепрыгивая через борозды от колес и, едва не поскользнувшись на кочке, он ринулся к лесу. Сосны словно протягивали к нему мохнатые лапы.

– Не стрелять! – послышался приказ Найдера.

Рикки бежал так, словно гналась за ним сама смерть. Пульс стучал в ушах, и сердце готово было вырваться вперед остального тела. Шаг, второй, третий. Бежать и бежать, не останавливаясь, не оборачиваясь и не думая.