— Нет. Иногда люди молчат, потому что согласны со всем вышесказанным и им просто нечего добавить.

Сыщик легко рассмеялся, но затем неожиданно прервался выражением:

— Но ведь вам всегда есть, что добавить, не так ли, Лойд? — и прописал мне в бочину.

Я согнулся пополам, и мои руки, прикованные ко стулу, издали противный «хлопок» и растянулись до боли в суставах.

— Вы никогда не делаете того, о чём вас просят: вам сказали не браться за дело, но вы — взялись, вам сказали, что Джером врун, но вы думаете о том, что порядочный государственный служащий может нарушить клятву и действовать против народа. Не стыдно?

Я попытался распрямиться и придать себе самый послушный вид, какой только мог.

— Очень стыдно. Я раскаиваюсь. Джером прав, не было там никакого человечка в сером костюме, и напал он на меня исключительно из-за неприязни к моей персоне…

Капитан врезал мне в скулу.

«Какой превосходный государственный аппарат! Мне бы в таком работать…»

— Знаете, почему я вас ударил?

— Я сказал что-то не то. Что-то, что не соответствует действительности.

Де Лувиньи захлопал в ладоши.

— Вы поразительно понятливы. Мне даже кажется, что вы работали у нас в конторе… И как думаете, что же конкретно вы сказали не так?

— Преступление было совершено. Гекарти убит. Это значит, кому-то надо отсидеть.

— Поразительно. Вы правы! Может, даже знаете, кто совершил убийство?

— Ещё нет.

— Ай-ай-ай. — полицейский надавил мне на лоб и поднял голову на уровень со своим кулаком. После этого он врезал по мне и опрокинул вместе со стулом. Я свалился на пол и уставился на капитанские сапоги.

— Кто виноват в убийстве Гекарти, мистер де Салес?

— Я!

— Ответ неверный.

Де Лувиньи пнул меня хребту и позвал секретаршу. В комнату вошла молодая девушка. Завидев меня — избитого, связанного и еле дышащего, она ничуть не смутилась.

— Да, капитан?

— Приведите мне мистера Хейни.

— С ним ещё работают.

«Вот же…»

— Приведите. Мне уже через полчаса надо раскрыть дело и кое-куда съездить.

Девушка кивнула и вышла… Не закрыв двери. Мимо кабинета проходили всякие люди — преступники, просители, служащие, но ни один из них не спросил, почему какой-то там оболтус валяется на полу и плюётся кровью.

Вскоре привели Хейни — маленького, щурящегося от света и синего от кровоподтёков.

— Поздороваетесь потом.

Капитан спровадил дознавателей и усадил гнома на стул. Завидев меня, мастер ядов прикусил бороду и начал дёргаться, как эпилептик.

— Что, ублюдки, мало полос на погонах, решили и за юнцов взяться?! Снимите наручники, и мы узнаем, кто тут чего стоит!

— Не кричите, горло посадите. — капитан хмыкнул и затем поднял меня вместе со стулом. — мистер Хейни, насколько мне известно, вам уже примерно обрисовали ситуацию: от вас требуется дать показания против некоего Эйвариллиана и, по возможности, раскрыть, где он скрывается. Вы согласны?

— Пожуй мою бороду!

Капитан понятливо улыбнулся и направился к рабочему столу. Под ним у него был припрятан хороший охотничий нож, видимо, кем-то подаренный. Подойдя ко мне, он поднёс его к моему уху и сказал:

— Мистер Хейни, или вы согласитесь помочь мне со следствием, или я отрежу вашему другу ухо и спихну это на тех, с кем он сидел в камере. Выбирайте.

Гном побледнел.

— Погодите… Это… это ведь незаконно!

— Тут я закон. — де Лувиньи чуть надавил на ручку ножа, и я почувствовал нестерпимую боль в области уха. В следующую секунду по моей щеке покатилась кровь. Чтобы не закричать, я прикусил язык.

Хейни забил ногами. Чуть позже позвал на помощь. После — начал угрожать. Затем — умолять. Но ничто не помогало: следователь продолжал методично бить меня по селезёнке и махать окровавленным ножом перед самым носом, возможно, надеясь вызвать у меня истерику. Она бы ускорила процесс признания. Но я не хотел этого. Я не хотел, чтобы мы признались. Впервые оказавшись по ту сторону правосудия, я отчего-то страстно пожелал испытать свои силы, зачем-то, совершенно бессмысленно, понять, оценить, на что же я способен, если всё это долгое время — целую жизнь, гордо называл себя дознавателем.

«Мало тех, кто может терпеть любого рода боль. Долго. Это никому не даётся легко. Нужны годы практики, и если вдруг сменишь тело, что, в принципе, всегда считалось невозможным — тебе придёт конец…»

Капитан позвал подмогу. В комнату вошла троица жандармов. После этого сыщик снял с меня наручники и поднял со стула.

— Ну же, Лойд, покажите свои умения. Я слышал, у вас хорошо получается!

Я еле держался на ногах. Капитан зацепил меня левым хуком, и я повалился куда-то в глубину кабинета.

Гном смотрел на всё это с выражением полнейшего ужаса.

— Мистер Хейни, вы ещё можете помочь своему человеческому другу и избавить его от страданий… Смотрите, он ещё держится!

Жандармы сдержанно хохотнули: я выполз откуда-то из-за стульев и попытался подняться, оперевшись на столик с бумагой. На ней отпечатались мои кровавые следы.

— Не думал, что у Лойда де Салеса есть какие-то принципы. Не сдавать своих? Защищать террористов? Да вы, батенька, преступник! — де Лувиньи с размаху пнул меня в спину, и я, щёлкнув зубами, свесился со стола.

«Мой дух способен на большее. И неважно, что тело де Салеса изнывает от боли: в его голове сидит Ричард Донаван, а этот человек никогда не придавал близких… Обман. Да и были ли они у него, эти близкие?»

Жандармы затащили меня обратно на стул и усадили напротив Хейни. Гном задрожал. Я поспешил успокоить его.

— Не бойся, Хейни… — стоило ме сказать глухую согласную, как с моих губ срывалась кровавя пена. — Это всё мелочи. Сама жизнь — мелочь. Если никогда не было того, ради кого можно умереть, то зачем жить?

— Сентиментально… — капитан с умилением сложил руки на подбородке. — Парни, похоже, у нас тут крепкий орешек. Несите молоток и гвозди… Ах да, и кофе. Спасение государства утомляет. — капитан повалился в кресло, оставив нас с Хейни созерцать наши избитые лица. С гномом обошлись ещё хуже — у него уже не доставало зуба и было видно отсутствие клока волос.

«Скорей бы умереть… Нет, ну правда. И зачем мне какая-то там "новая жизнь"? Чтобы исправить прошлые ошибки? Пожить ради себя? Какая глупость. Новое тело не сделает человека другим. Это то же самое, как дать нищему мешок золота. Что, нищий сразу побежит вкладывать деньги в гильдию торговцев шёлком? Снарядит отряд первопроходцев и откроет новый континент? Хотя бы задумается, что он делал в жизни не так, если оказался на улице? Очевидно же, что нет — не откроет он своё предприятие, не назовёт своим именем хотя бы клочок земли, никому после смерти ненужный, не разберётся в себе и ничего не исправит. В новой жизни я останусь тем же Ричардом Донаваном — одиноким любителем ломать сытые жизни тех, кто осмелился поднять голову и рассмотреть что-то, кроме денег. Ни скажу, что это плохо. Запомниться самому себе надо каким-никаким героем, спасающем мир от людей, мнящих себя свободными, а не охочим до наслаждений уродцем из параллельной реальности. Не хочу такой жизни…»

Мой стул пропитался тревогой, как маковые коржи жирными сливками. Наверное, если бы кто-то любил стулья и чувство бессилия, он бы нашёл этот стул очень вкусным…

Жандармы принесли инструменты — в грубой, серой ткани, и, конечно же, они принесли и кофе. Капитан вальяжно поднялся с кресла, забрал чистую белую кружку, сделал несколько глотков и принялся подбирать гвоздики.

— Знаешь, что чувствует человек, когда в него вгоняют сталь?

— Агонию, наверно. — я постарался спокойно пожать плечами. Вышло весьма топорно — от предвкушения несовместимой с земным существованием боли я не мог пошевелить и пальцем.

— Храбришься? Ну-ну… — де Лувиньи захватил молоток и направился ко мне.

Один жандарм остался стоять над гномом, а остальные два — зашли мне за спину и прижали к стулу. Капитан попросил одного из них вытянуть мне руку, после чего приставил к обратной стороне моей ладони средненький гвоздик.