— Уносите.

Громилы кивнули и вышли с Хендриксом. Рабочий день был удачно закончен…

— Объяснитесь наконец, мистер Донаван! — майор нахмурил тонкие брови вразлёт.

«Как же это надоело. Ты всю жизнь отдаёшь любимой профессии, а сын какого-то чинуши обходит тебя за пару лет.»

— Что конкретно вам объяснить, сэр? — я обвёл комнату выразительным взглядом.

Младший дознаватель тихо фыркнул: все в нашем отделе смеялись над сэром Джеймсом Бройд хер как-то там, даже ещё совсем зелёные юнцы, которые плохо держат удавку.

— Что это за акт показательной жестокости? — собственные слова так понравились Джеймсу, что он сразу же дал им оценку, радостно хмыкнув. — Наше королевство уже как три года отказалось от пыток, унижающих личное достоинство, а также подписало декларацию о важности прав человека!

«Сказка стара, как мир: только государственный корабль повернёт нос, и половина пассажиров сразу же окажется за бортом. Никто больше не хочет признавать твои заслуги в области дознания, твои тринадцать лет тяжкого труда и работы. Вместо этого чинуши сторонятся тебя, обходят за три квартала и даже не жмут руку при встрече, а вскоре, возможно, и вовсе окрестятся или предадут суду, как преступника, каких ты когда-то ловил. Почему же я не уйду из умирающей профессии? По правде сказать, мне она нравится, и не потому что я какой-то там садист или ублюдок без моральных принципов, как раз-таки наоборот: мне нравится работа дознавателя, потому что он тайно спасает мир. Мне не нужно оваций, хлопков по спине или памятников, я просто исправно делаю своё дело и спасаю людей от настоящего зла. Зло изгоняет зло — иного миру не дано. Добро не может изгонять зло, потому что для этого у него слишком мало влияния.»

— Вы уснули? — Джеймс язвительно усмехнулся. — Или вас так задели мои слова?

— Я служу королю, майор, ни о чём больше и не мечтаю. И если в нашем отделе есть камеры пыток, значит, ваша декларация для государства — пустое сотрясание воздуха.

Я обошёл толстяка, даже не повернувшись в его сторону, и быстро вышел из комнаты, не закрыв двери. Недовольное шарканье моих военных сапог эхом разносилось по всему отделу.

Прежде чем выйти в люди, я зашёл в раздевалку и переоделся. Сегодня на мне был дорогой парадный костюм для ресторана. Надев его, я побрызгался хорошим одеколоном, одолженными у богатенького коллеги.

— Я считаю, вы верно всё сказали! — прозвучал голос младшего дознавателя за моей спиной. — Люди могут нас презирать, но они должны понимать, что мы храним мир в государстве! — парень говорил так уверенно и страстно, что я и сам вдруг на секунду поверил, что все мы собрались здесь, чтобы помогать людям.

Конечно, это ложь: большинство пришло сюда за удовлетворением своих низменных потребностей. Людям нравится унижать других людей — вот ведь тайна.

— Спасибо, Рубиус. Я знал, что ты всегда поддержишь меня. — но молодняку такое говорить не стоит. Он сам всё поймёт, как придёт его время… Когда он займёт моё место, а я отправлюсь в тюрьму или куда-то на юг, доживать последние деньки рядом с бутылкой вина.

— Учитель, — обратился ко мне младший дознаватель, когда я уже почти вышел из комнаты. — А то, что вы сказали про ту булочницу, Лилит, это… — в глазах мальчика легко читалась жалость и стыд, возможно, даже отвращение к самому себе, ведь он, по сути, был моим пособником.

— Не бойся, я блефовал.

Я быстро вышел из раздевалки, пряча лицо воротом плаща. Не знаю, почему…

После тяжёлой работы я люблю спать. И не один, хотя иногда на большее сил и не хватает. Как правило, я заказываю одних и тех женщин, но в разных местах, чтобы дамы не подумали, будто у меня нет личной жизни и я прихожу к ним от одиночества.

Детский комплекс — мнение других людей. Он почти убит, но ещё ползёт, чтобы в трудной момент схватить меня за ногу. Я уже не переживаю, если выйду на улицу с руками в крови, но стоит кому-то ворваться в мою личную жизнь, и я начинаю испытывать стыд.

Сегодня я был с Марианной — высокой, голубоглазой девушкой с тонкой костью и аристократичными чертами лица. Я предпочитал именно таких — смахивающих на дворяночек, потому что сами дворяночки мне не давали, хоть я и был хорош собой. Ах, это низкое происхождение, об него споткнулся не один рыцарь любви.

— Почему ты сегодня такой напряжённый? — игривая девушка ловко залезла на меня, и её длинные русые волосы закрыли мне видимость.

— Проблемы на работе.

— Ах, эта работа… как я её не люблю! — Марианна засмеялась, словно наивный, добрый ребёнок. Я чувствовал, что она говорила правду. — Но с тобой мне так хорошо… — девушка положила голову мне грудь и смешно засопела.

«Не лжёт»

— Знаешь, — я заложил руки за голову и мечтательно закатил глаза. — Ты тоже мне нравишься.

Дамочка фыркнула.

— Нет, правда. — уж не знаю, как ещё уверить её в обратном: такие, как она, редко доверяют мужчинам. — Через пару лет я накоплю достаточно денег, чтобы навсегда переехать в своё имение и ничего там не делать. И знаешь, — я чуть приподнялся, вынудив девушку сместиться пониже. — Твои прекрасные волосы отлично бы смотрелись на местных подушках. На юге такие белоснежные перины, что кажется, будто бы спишь в облаках.

— Ах, Ричард, — девушка легла на спину и потянулась, как кошка. — Тебе ли не знать, что люди — обманщики.

— К чему это ты?

— Да так, — дамочка изобразила думающее выражение лица. — Ну вот приедем мы с тобой в это поместье, проведём там замечательное лето, может, даже осень, а что будет потом? Тебе быстро наскучит общество скучной шлюхи…

— Не говори так. — я прикоснулся к её плечу и ласково погладил его. — Твоё общество не надоест мне никогда.

Я не лгал: Марианна действительно была довольно умной девушкой. С ней с лёгкостью можно было поговорить как о тяготах жизни, так и о вечных философских вопросах, и везде она знала меру и никогда не уходила от той точки зрения, что представляла собой золотую середину. Именно поэтому в последнее время я брал только её одну и никого больше.

— Знаешь, ты очень милая. — от собственной наивности у меня начали краснеть щёки. — Наверняка тебе так говорили до меня десятки мужчин, но знай: я болтаю это не для того, чтобы тебя порадовать. Ты действительно нравишься мне, Марианна.

— Мне очень приятно, Ричард… — девушка утёрла с ресниц пару слезинок. — Но пойми, у нас ничего не выйдет: ты дознаватель.

Глупо ведь, да? Раскрыл девушке лёгкого поведения свою работу. Такому конспиратору не грех открутить всё, что пониже пояса. Но почему-то я не мог поступить иначе: мне не хотелось скрывать от Марианны никаких сведений о своей персоне. Казалось, должен быть кто-то, кто всегда может понять тебя и выслушать, и этот кто-то не должен приходиться тебе матерью.

— И что такого? — я и сам понимал, что Марианна права, но не хотел показывать ей это. — Даже у моего учителя была жена, а он-то работал получше меня…

— Такие вообще существуют? — юмористка игриво улыбнулась.

— Мне кажется, уже нет… Кх… — я резко встал с кровати и бросился к сумке.

«Кто-то узнал, что я хожу в публичный дом и подкупил хозяйку, чтобы она подложила в вино яд. Классика. Сейчас выпью настойку прошлогоднего приготовления и всё…»

Сумки на месте не оказалось.

— Ты не это ищешь?

Мои колени предательски задрожали. Я сразу понял, что случилось, и от этого на моей душе стало так погано, что захотелось перерезать себе горло.

Классика. Сколько подобных историй расследовал и я сам? Но со мной ведь такого никогда не произойдёт, потому что я умнее, верно?

Я неловко повернулся к девушке. В её руках была та самая сумка.

— Дай… — я начал падать на пол, но таки сумел ухватиться за спасительный край кровати. Мне не повезло лишь с одним: когда я попытался встать, то свалился на пол вместе с белоснежным одеялом, накрывшим меня, как похоронная простыня.