Тёмно-зелёная штора внезапно раскрылась, и из неё выпал человек бездомного вида. Он бросился на меня, желая снести всем своим малым весом, и почти исполнил желаемое: я врезался в косяк двухстворчатых гостиных дверей и вылетел в коридор. Но уже там нищего постигла неудача: при попытке перепрыгнуть моё развалившееся тело, он споткнулся и кубарем покатился на улицу. Если это и отвечало его требованиям, то лишь отчасти.

Я встал, посетовал на отбитую спину и вышел за бездомным. Хватило пары оплеух, чтобы гад перестал брыкаться и смирился с участью временно заключённого.

Когда я вернулся в дом с моей юродивой добычей, эльф захохотал.

— Знаешь, я видел на кухне дивный сервиз и незаконченное панно. Думаешь, это его?

Я опустил взгляд на нищего. Он, в свою очередь, стыдливо опустил голову. Такое поведение не раскрывало в нём любителя фарфора и вышивания.

Усадив непонятного субъекта за кухонный стол, я стал задавать классические вопросы к незнакомцам.

— Как твоё имя?

Ответа не последовало. Эльф забрал у меня свой же стилет и, достав его из ножен, пригласительно им махнул. Бездомный сглотнул слюну и тихо молвил:

— Густав. Моё имя — Густав.

— Что ж, Густав, — воодушевлённо сказал я, обрадовавшись хорошему началу. — Ты знаешь, чей этот дом?

— Мой. — вполне уверенно заявил нищий, впрочем, всё же немного просев в плечах при виде оскалившегося эльфа.

— Но, дорогой Густав, этот дом не может быть твоим: здесь проживает Беатрис. Ты её знаешь?

Бродяжка отрицательно закивал. Неуверенно. Это его и погубило.

— Густав, если все люди на земле будут врать, то правда навсегда потеряется в череде лжи. Давай начнём говорить правду первыми и подадим остальным пример. Смотри: я детектив, а мой друг — убийца. А кто ты?

— Густав. — неловко ответил бездомный и сам усомнился в правильности такого ответа.

— Помимо того, что ты Густав, у тебя ещё есть какие-нибудь факты о своей жизни? Например, ты — любитель развешивать на кухне портреты молодых рыжих женщин в одежде прислуги де Вилларе. Я правильно полагаю?

Бедняга вновь принялся отрицательно кивать.

— Ах, я не прав. Тогда почему здесь этот портрет? — я указал в сторону картины, повешенной прямо напротив столика. Художество было с подписью, что говорило как минимум о самолюбии художника.

— Не знаю, мистер. — хитрец развёл плечами. — Вы отведёте меня в полицию, или будете и дальше продолжать сказками пугать?

Я почувствовал, как мой спутник резко дёрнулся. Я попросил его остановиться и встал с места.

— Значит, Густав, ты считаешь, что мы с тобой играем?

— Ну да. Эти любезные вопросы с угрозой, наглый вид. Я вас, юнцов, знаю: только болтать и…

Я врезал негодяю под дых и подтащил его к раковине. Бездомный застонал. Перевернув тело нищего на спину, я подставил его голову под кран и включил воду. Потекла, конечно же, холодная — то, что доктор прописал.

— Ах, Густав, в одном ты допустил ошибку: в том, что вообще пришёл в этот дом… Ну да, ты это уже понял.

Нищий попытался закричать и понабрал в рот воды. В том неудобном положении, в каком он находился, ему только и оставалось, что захлебнуться. Чтобы ускорить процесс, я любезно зажал ему нос и попросил ошеломлённого эльфа придержать нашему клиенту ноги.

— Полагаю, Густав, сейчас ты думаешь, как же рассказать мне очередную байку и выйти сухим из воды, но вот проблема: ты уже мокрый. В прямом и переносном смысле.

Истязаемый так задёргался, что чуть не выбил эльфу зубы. Остроухому стоило большого труда удерживать ноги бедняги в одном положении, однако, ни он, ни бездомный не жаловались.

«Два барашка сидели на поле: один — свободен, другой — в неволе. Один любит Родину, другой — позорит, угадайте, с кем дознаватель сидит на застолье. Кто угадает — тому монетки, кто ошибётся — тому в застенки»

— Не передержим? — с долей обеспокоенности спросил эльф, заботясь о том, как бы наш клиент не откинул ласты.

— Нет. Ещё секунд десять он вполне выдержит.

Мучимый негодник попытался нащупать моё лицо и, конечно же, выдавить глаза, но с каждой секундой попытки его становились всё тщедушнее и тщедушнее, а желание говорить без умолку — больше и больше. В конце концов он прополоскался до такой степени, что, наверняка, должен был назвать мне всех преступников мира, если бы знал.

— Пора.

Я перестал сжимать нос нищего и, промыв ладонь потоком воды из-под крана, бросил бездомного на пол. Храбрец растянулся на кафеле и принялся кашлять. Как только из него вышла большая часть воды, я усадил его на стул и спросил вновь:

— Ты знаешь Беатрис?

Глазки нищего подозрительно забегали, но страх перед повторным купанием всё же сломил его, и он выдал:

— Да, знаю!

Эльф ощерил зубы: похоже, ему пришлись по душе мои методы.

— И что же, она хозяйка этого дома? — продолжил я задавать наводящие вопросы.

— Да!

— И ты в него незаконно проник?

— Да!

— С целью?

— Да!.. — поняв, что сморозил глупость, нищий замешкался.

— Можно поконкретнее? Зачем ты забрался в дом служанки?

— Он пустовал.

— С чего ты так решил?

Бездомный задумался. Это был верный признак того, что он прикидывает, что ему стоит сказать, а что — наглым образом утаить.

Я встал, схватил нищего за шкирку и снова потащил к крану. Это изрядно позабавило эльфа.

— Знаешь, а мне нравится быть детективом. Пожалуй, стоит сменить профессию…

Нищий закричал. Когда он всё же понял, что это ему никак не поможет, он принялся уверять, что в пытках нет необходимости, и что он и так всё нам расскажет. Но я знал: это грязная ложь. Поэтому процедура повторилась.

После второго раза я усадил задыхающегося бедолагу на его любимый стул. Пожалуй, следовало дать бродяжке возможность утереться, но я не знал, где у служанки припрятаны полотенца, и не стал тратить на их поиск время.

— Повторяю вопрос: почему ты решил, что дом пуст?

— Она не приходила сюда больше недели!

— Врёшь.

Густав задрожал.

— Вы… вы дьявол?

— Как хочешь. Скажешь мне правду, и я стану хоть волшебником с длинной палочкой.

Эльфу было так интересно наблюдать за допросом, что он и не заметил, как в удивлении раскрыл рот. Густав же не мог обратить на это внимания: центр его вселенной на данный момент был сосредоточен исключительно на моей персоне.

— В общем, она наверняка укатила отсюда с какими-то подозрительными личностями. И не вернулась.

— Подозрительные личности? Опиши мне их.

— Я их и не видел толком, темно было, — с жертвенным страхом в голосе пожаловался допрашиваемый. — Знаю только, что их было трое. Один — статный, крепкий мужчина, второй — масенький, почти как ребёнок, и третий — худой, среднего роста. Они зашли в дом и вернулись оттуда спустя минут пять. Тот, статный, был очень недоволен — вовсю махал руками и бранился. Те двое его слушали. Затем они, эти двое, взяли из кареты какой-то мешок и зашли обратно. Вернулись они уже с телом… Вот я и решил, стало быть, что Беатрис умерла. Когда я попытался пожаловаться на произвол бандитов в полицию, меня самого задержали и хотели было посадить на полмесяца только за то, что от меня дурно пахнет. Я сбежал из участка и принялся бродить туда-сюда. Потом вспомнил, что дом пустует, вот и вернулся.

— Ты упомянул карету. На ней был герб?

— Да, был. Лев. — нищий вздохнул. — Чую, теперь не будет мне жизни, мистер. Я знал, что всех свидетелей такого ужаса рано или поздно находят и спускают в море с камнем на ноге, но думал, что меня это как-нибудь обойдёт.

— И ты прав.

Нищий удивлённо поднял голову. Я улыбнулся.

— Ты можешь жить здесь, пока тебя не выселит государство. Только двери закрывай.

— И вы меня не сдадите?

— Неа.

Тут бы впору бездомному и обрадоваться, но он начал причитать: