В глазах вспыхнули пьяные искорки, и я на секунду потерял равновесие. Остроухий не мог этим не воспользоваться: он подлетел, как фурия, и проломил мне голову молотком…

Я проснулся от того, что кто-то хорошенько ударил меня по голове.

— Прости, пожалуйста, — прозвучал до боли знакомый голос, отдающий ехидством. — Кто ж знал, что таскать людей так трудно?

«Какой дурной сон посетил меня этой ночью! Предательство любимой женщины, безумный город, похищение знатной особы… бывает же такое!»

— Рубиус, я опять заснул в кабинете и забыл закрыть за собой дверь? — мне очень хотелось продлить состояние сладкого беспамятства до того момента, пока в комнату, с помпой и оркестром, не ворвётся майор, — как всегда, — с очередным требованием заполнить бесполезный, но нужный для «галочки» отчёт.

— Э-э, — младший дознаватель замялся и, если судить по звуку удаляющихся шагов, спешно направился в угол комнаты.

— Сколько раз повторять, Рубиус, — с удовольствием заговорил я, почти не скрывая радости. — Мужчина не должен мямлить перед коллегами, а в особенности — перед начальством: это делает из него мальчика на побегу…

Меня неожиданно облили холодной водой.

— Рубиус! — я разомкнул слипшиеся веки и уже приготовился к самой выразительной речи в истории наставничества, как вдруг, чуть не лишившись кончика языка, резко сомкнул челюсть с выражением самой глупой на свете обезьяны: открывшийся вид навсегда убил во мне красноречие и склонность к анализу.

— Стой, Симон! — всё, на что мне хватило сил: поднять ладони вверх, покорно ожидая заготовленной участи. — Ты ведь этого не хочешь, верно?

— Прости. У меня нет выбора. — и поднял садовник жестокую руку, что в страхе держала много горячих голов, и облил меня из графина с цветами, и хрюкнул сердечно, вот гад, вот урод!

От постигшего меня разочарования я был готов незамедлительно броситься в окно. И лишь одна потаённая мысль сдерживала мою оскорблённую натуру от этого желания — я находился на втором этаже, и если бы свалился, то лишь сломал бы ногу.

— Собака! — я сомкнул пальцы в кулак и обозлённо ударил по полу. Рука онемела.

— Ты так хотел увидеть какого-то Рубиуса? — юноша хмыкнул. — Хорошо ж тебе вмазали, детектив. Имя-то хоть не позабыл?

— Конечно же не забыл! — уязвлëнно воскликнул я, вставая с пола. — Ричар…

Малец приготовил новый графин.

— Стой, стой! — я отпрыгнул к кровати и закрылся подушкой. — Что, уже и пошутить нельзя? Я Лойд де Салес!

«Ничего не скажешь: звучит!»

— Что ж, Лойд де Салес, вынужден тебя обрадовать: вашу уважаемую персону вырубили в первом раунде.

Сначала я не понял, о чём говорит юноша, вероятно, упражняющийся в остроумии, но как только заметил под его глазом хорошенький фингал, то события последнего дня мигом вспыли в моей голове, как тело должника в речке.

Пожалуй, самым интересным было то, что на нас обоих не было сапог. У парня — ещё и носков.

— И как это понимать? — я обвëл свои дырявые чулки красноречивым взглядом.

— И на что это ты намекаешь? — с прищуром спросил юноша и сложил руки домиком. — Я не порчу носки плохим людям, даже такому, как ты!

«Следствие зашло в тупик»

— Нет, ты не понял. Где мои… Наши сапоги?

— Украли.

В тот момент моё лицо, должно быть, напоминало каменное изваяние.

— Зачем вору лезть в дворянский дом ради кражи сапогов… — и тут я внезапно вспомнил о тайнике под женскими трусиками. — …Твою мать.

Я бросился к интимной тумбочке. Вопреки логике и здравому смыслу, мальчишка не стал меня останавливать и дал вдоволь порыться в кружевном белье своей хозяйки. Более того, садовник явно насмехался надо мной и думал, что я какой-то недоманьяк-идиот: презрительное выражение не покидало его лица до тех пор, пока я не перестал рыться в шкафчиках.

— Ну что, выбрал?

Я прекратил бессмысленное созерцание двойного дна и взглянул на собеседника.

— Советую эти, — мальчишка поднял с пола красные шëлковые стринги. — Как всем давно известно: красный — цвет страсти.

— И с кем я разговариваю…

Осуждение в моём голосе не помешало собеседнику и, — если судить по тому, чем мы занимаемся, — подельнику, бросить глупое занятие. Юнец выкинул красные труселя в угол и достал голубоватые, из батиста. Я начал закипать. Это не скрылось от глупого извращенца…

— Ты прав, чёрный всегда в моде!

…Только вот причины моего гнева он не понял.

«С детства не люблю похотливых животных, хотя со временем и сам стал таким же. Парадокс, как и во всей моей жизни: не любил палачей — стал дознавателем, ненавидел шлюх — влюбился в проститутку. Одно радует: я совершенно не понимаю тех, кто роется в чужом грязном белье… Или чистом»

Я подошëл к негодяю, отобрал у него трусы и вернул их на прежнее место с полным сознанием своей бесполезности как детектива.

«Какой-то хрен с горы ворвался в особняк, похитил улики, которые я так долго искал, и заодно опозорил меня перед слугой заказчика»

Надо ли говорить, что я был зол. А когда Ричард Донаван злится — жди беды.

— Я упал около входа, — отодвинув статую под именем Симон, я присели на корточки и провëл рукой полу. — На полу не видно грязи. Или наш с тобой преступник завидный чистюля и после попадания в дом первым делом бросился мыть обувь, или же он прошел по дорожке до главного входа…

— С чего вы взяли? — напряжённо спросил мальчик, пытаясь высмотреть из-за моего плеча какие-либо следы.

— Вокруг вашего дома — клумбы с только посаженными цветами, а следов земли и грязи на полу не видно… Надо будет опросить слуг.

— Пустая трата времени. — со знанием дела ответил юноша. — У нас так мало людей, что никто не следит за входом. Мы просто запираем калитку.

Мальчишка прав: выследить вора не получится.

— Хм, — я задумчиво забарабанил по половицам.

— Что?

— Он забрал дротик. Странно это.

— А что тут странного? — подивился мальчишка. — Сонный яд, должно быть, дорогой, как и дротик. Нападавшего могли бы выследить по поставщику: такого рода товары весьма редки в нашем городе.

— И опять ты прав, Симон. Из тебя бы вышел прекрасный дозна… Детектив.

— Спасибо!

«А вот я уже позабыл это ремесло, да ещё и с похмелья, есть судить по замечательному сну, в котором моему новому телу пробили голову»

— Но не стоит забывать: даже самые умные преступники оставляют следы. Совершать ошибки — неотъемлемое свойство человеческой натуры.

— Мне кажется, что этот преступник слишком умëн, чтобы раскрыть себя. — уверенно заявил Симон.

— Посмотрим. — слова мальчишки пробудили во мне охотничий азарт.

Я принялся думать, что же я могу сделать прямо сейчас, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке, и вскоре нашёл пару интересных соломинок:

— Что может храниться в тумбочке с двойным дном, Симон?

Мальчишка оторопел.

— Украшения?

— Неверно.

Собеседник призадумался, или хотя бы сделал вид, что думает.

— Оружие?

Мне показалось весьма странным, что обычно догадливый юноша не додумался до разгадки, но я не придал этому должного внимания и сам ответил на вопрос:

— Письма, Рубиус, письма и дневник… Прости, Симон. Я опять тебя кое с кем спутал.

— Ничего. — юноша легкомысленно махнул рукой. — Но с чего вы взяли, что преступник выкрал именно письма?

Я этого не говорил…

— Это простая логика. Двойное дно нужно только затем, чтобы что-то скрыть. А что можно скрыть юной леди, любящей ходить по клубам? Конечно же, кавалеров и свои похождения, а никак не стайку взятых в кредит побрякушек и кусок холодного железа…

— А если тумбочка и вовсе была пуста, и там не было ничего, кроме кружевных трусов?

— Нажав на поддон, я почувствовал, что он во что-то упирается. После того, как мне дали по голове, это ощущение пропало. Следовательно, простой вывод — в тумбочке непременно что-то лежало… Кстати, Симон, как думаешь, почему в меня выстрелили дротиком, а тебе дали по голове?