«Совпадение?.. Слишком уж подозрительно. Два человека не пропадают в одно и то же время, только если не устроили маленький заговор…»

— Где мне найти её дом?

— Сейчас посмотрим, — лакей достал из кармана маленький блокнотик и принялся его листать. — Так… Улица каменщиков, переулок молотка, дом 14.

«Местные довольно креативно подходят к городских названиям. Интересно, если тут улица красных фонарей? А если и есть, то какие переулки там прячутся? Так и вижу: переулок чулок, порванных бюстгалтеров, падшего достоинства и мерзких рыночных отношений… И кто это говорит, а, Донаван?»

— Что ж, — выдал я классическую фразу и захлопнул блокнот. — На этом, пожалуй, мы сегодня закончим…

Старик буквально засиял.

— …Осталось осмотреть комнату пропавшей.

Старик перестал сиять. Буквально.

— Пришли. — без особого энтузиазма объявил Броуди де Вис, и отдал мне маленький ключик. — Думаю, не надо объяснять, что после того, как осмотрите комнату, вы должны вернуть ключ.

Я забрал кусок тёплого металла и успокаивающе похлопал старика по плечу.

— Не бойся, ворчун, не в моих правилах делать дубликаты в комнаты красивых клиенток.

Лакей вспыхнул, как сигнальный огонь, и, кажется, даже на пару секунд задумался о том, чтобы отобрать у меня ключик, но здравомыслие всё же взяло верх: он просто пожелал мне удачи и скрылся во тьме коридора. Преодолев порядочное расстояние, дедок отозвался откуда-то из глубины особняка:

— Меня не будет до самого вечера! Ко всем вопросам обращайтесь к Симону!

Заслышав слова учителя, юноша радостно заулыбался: наконец, праздник показался и на его обмазанной фекалиями улице.

— Слышал, де-тек-тив? — нагло бросил юнец. — Я тут главный. И ко всем вопросам…

Послышался щелчок дверного замка. Я мигом забыл о надоедливом оболтусе, приоткрыл дверь и вошёл в покои госпожи Адель де Вилларе.

В комнате было душно и пахло тяжёлыми духами. Окон давно не открывали, и они были занавешены шторами, но солнечный свет всё же проникал в помещение сквозь щели между портьерами: он весьма выразительно подсвечивал летающую по комнате пыль.

— Эй, — мальчишка постучал по дверному косяку. — Ты тут больно не хозяйничай: сам понимаешь, это комната девушки. — и назойливо стал в дверном проходе.

— Пошёл вон.

Не успел мальчишка и набрать в грудь побольше воздуха, чтобы дать достойный ответ, как я выдворил его из помещения и приказал следить за выходом.

— Но…

— у тебя важная миссия, паренёк. — перебил я надоедливого собеседника. — Ты охраняешь меня от всяких гадов, в любой момент готовых ворваться и помешать следствию. Усёк?

По лицу Симона было видно, что он крайне недоволен сложившейся ситуацией.

— …Усёк. — поняв, что и выбора по большому счёту у него нет, согласился младший лакей и стал посреди коридора. — Я защищу тебя от любой напасти!

Я довольно хмыкнул и закрыл дверь с обратной стороны. Не то чтобы я действительно боялся каких-то идиотов, вознамерившихся пройти в комнату: просто мне не хотелось, чтобы садовник видел меня за работой. Так уж вышло, что я совершенно не выношу, когда за мной наблюдают посторонние… Да и не только посторонние, если так подумать — даже подчинённые или коллеги. Может, мне не хотелось раскрывать перед ними свои маленькие приёмы и секреты, а может, не хотелось раскрываться самому: когда ведёшь допрос, твоё нутро, гнилое или не очень, всегда прорывается наружу, и ты раскрываешься перед человеком полностью, почти как во время секса, и всё, что тебе остаётся — надеяться, что твоя новая сторона придётся наблюдателю по вкусу. Моя сторона никогда никому не нравилась, и я привык работать под осуждающими взглядами.

— Комната чисто убрана, беспорядка ни в чём не наблюдается… — я подошёл к портьерам и раскрыл их настежь. В залу забил солнечный свет, благодаря чему у меня возникло полное представление о помещении: — В центре комнаты большой ковёр. По левую руку от входа, если смотреть со стороны вошедшего, большая двухместная кровать. Застлана. По разные стороны от кровати две маленькие тумбы, с подсвечниками. Над кроватью потрет. Судя по всему, это хозяйка комнаты. По правую руку от входа большой шкаф для хранения вещей и длинный буфетный столик с прикрученным зеркалом и множеством разнообразной косметики. — записав данные в блокнот, я прошёлся по помещению и поверхностно осмотрел все углы. В одном из них, за портьерой, я заметил стеллаж, заставленный плюшевыми игрушками: медведи, единороги, кошечки и прочие отбросы детских мечтаний.

Я присел на корточки и провёл указательным пальцем по полу — слой пыли был тонким, хотя жертва пропала уже как неделю назад. Это означало ровно одно: в комнате уже убирали, и, скорее всего, если здесь и было что-то интересное, то оно давно спрятано от моих глаз служанкой.

— Ничего. Допрос никогда не делается в один день: дознаватель лишь разогревается и прощупывает почву под ногами…

Я подошёл к шкафу и отворил дверцу. На меня посыпалось множество женских блузок и рубашек. Одну из них, в чёрно-белую полоску, я поднял с пола и понюхал.

«Будь здесь Броуди де Вис, он бы открутил мне голову…» — я усмехнулся. Но, справедливости ради, стоит уточнить, что в моём порыве не было ничего извращённого: я лишь хотел почувствовать запах духов, а рубашка подходила для этого лучше всего — она неплохо держит аромат.

— Ваниль. Карамель. Тягучая. Дикие ягоды…

Я очень хорошо разбираюсь в духах: мать и её подружки обожали различного рода ароматы. А ещё они любили выходить ночью на улицу и брать за ночь большие деньги. Ну да это так, скромное дополнение к жизни настоящей девушки.

Я прощупал один из отсеков шкафа на предмет двойного дна и, не заметив подвоха, закинул выпавшие вещи обратно и с треском захлопнул дверцу. Затем я подошёл к кровати, снял обувь и залез на матрас. Вид сверху открывался весьма посредственный: на шкафу не скрывали ничего интересного, а на потолке даже не высматривались подозрительные бреши, из которых бы открывался хороший вид на комнату. Я уж было решил, что помял нежные пуховые перины зря, но тут в мои глаза бросился портрет хозяйки.

Адель де Вилларе совершенно не походила на мать, впрочем, как и её сестра. Только если у Вивьен в глазах сквозила напускная игривость и лёгкость, которую так любят невнимательные мужчины с ущемлённым комплексом защитника, то у Адель, наоборот, во взгляде ясно читался строгий характер и какая-то странная, затаившаяся в уголках глаз печаль.

При виде человека, как правило, я могу уверенно сказать, что он за фрукт, но при просмотре этого портрета всё, что я мог высказать, так это, что девушке явно не нравилась её жизнь… А также то, что она обладала определённой долей красоты и обаяния: длинные шелковые волосы, почти до пояса, выразительные голубые глаза, эта ледяная гордость…

Я составил полный портрет и, обувшись, вновь вернулся к шкафу. Я осмотрел почти все отсеки, досконально проверил каждый из них, даже самый простой и скучный, и уже было отчаялся найти что-то интересное, как вдруг наткнулся на отдел с нижним бельём… Прозвучало весьма скверно.

— Одежда говорит о женщине лучше всего, но только, когда ей за тридцать: в двадцать вкусы так же переменчивы, как и настроение.

Надеясь непонятно на что, я принялся рыться в кружевных стрингах и бюстгалтерах, и был вознаграждён: под отсеком самых открытых и бесстыжих трусов я нашёл намёк на двойное дно.

— Конечно же, где хранить свои тайны, как ни в том месте, куда боятся совать нос все порядочные личности? — я выскреб всё нижнее бельё и без зазрения совести скинул его на пол. — Одно радует — я весьма непорядочная личность…

Дверь скрипнула, и я моментально повернулся на звук.

— Открыта. — констатировал я и так общеизвестный факт и затем добавил: — А вот окно закрыто, и сквозняка нет…

Я двинулся в коридор маленькими шагами.

— Симон!.. Симон? — когда я заметил торчащие из дверного прохода ботинки, было уже слишком поздно: что-то вошло в мою шею, и я отключился…