— Ну, со мной тебе всё понятно. А что такая красотка делает одна посреди леса?

— Вот она, мужская благодарность, — усмехнулась женщина.

— Вместо спасибо тут же расспросы, едва прикрытые грубой лестью.

— Почему же грубой? — обиделся Бруно.

— И вовсе это не лесть. Вы и правда очень красивая.

Он незаметно смутился, снова перешёл на «вы». Перед ней Бруно терялся, не знал, как вести себя с ней. Насмешливая, прекрасная, сильная. Удивительная женщина. И очень бесстрашная.

— Я ищу мужской монастырь. Ты, случайно, не знаешь к нему дорогу?

Вот так история! Похоже, им не по пути. А жаль. Из незнакомки вышла бы идеальная попутчица. Наверняка любая дорога с ней оказалась бы приятной.

— Я как раз иду из него. Могу показать, откуда пришёл. Но боюсь ошибиться. Немного и сам заплутал, петляя по лесу. А зачем он вам?

— Слишком много вопросов, — нелюбезно ответила она.

Потом добавила с лёгкой улыбкой на нежных губах:

— Могу одно сказать: тебе тоже туда.

— Мне?! Но я ищу мятежников… погоди…

Бруно окончательно растерялся. Гертруда продолжала молча улыбаться, наслаждаясь его растерянностью.

— Они там? В монастыре? Но как же… там же одни монахи живут…

— Как тебя зовут? Меня Гертруда. Предлагаю познакомиться, ведь нам предстоит общая дорога, судя по всему.

— Я Бруно. Получается, столько сил и времени зря потратил…

— Сожаление по тому, чего не исправить — одно из самых бесполезных занятий, придуманных людьми, — мудро изрекла она, доставая из кармана и разворачивая тряпицу с хлебом и холодным мясом.

Прежде чем разделить еду поровну, Гертруда поднесла свёрток к лицу, принюхиваясь. Порядок. За ночь еда не успела испортиться. Путница так и не перекусила в дороге, не давая себе ни минуты на остановку и желанный отдых.

Бруно поначалу скромничал, но, глядя, с каким аппетитом новая знакомая кусает от только что приготовленного бутерброда, с жадностью набросился на свой. К сожалению, погреб, куда он забрался в попытке поживиться чем-нибудь съестным, был пуст. Его давненько не использовали по назначению, еды в нём не нашлось.

— Спасибо, ты спасла меня во второй раз, — искренне сказал он, аккуратно собирая оставшиеся хлебные крошки с ладони и закидывая их себе в рот.

— Рада, что смогла тебе помочь, — с иронией заметила Гертруда, отбрасывая в сторону, ставшую уже ненужной, тряпицу.

— Ну что, продолжим свой путь, — она встала, отряхивая платье, в ожидании поглядев на Бруно.

… Он имел весьма далёкое представление о том, откуда забрёл сюда. Нерешительно озирался по сторонам, топтался на месте. Гертруда поняла: Бруно не знает, куда им идти.

— Что ж, тогда пойдём в сторону, которой придерживалась до встречи с тобой, — она взяла ситуацию в свои руки и смело зашагала прочь из разрушенной деревушки.

— Когда наступит ночь, будет проще. Мы сможем ориентироваться по звёздам.

Они почти не разговаривали, каждый увлечённый собственными мыслями.

Бруно сожалел, что не доверился монахам, не спросил про мятежников. Но кто мог подумать, что монахи — и есть те самые мятежники?

Ещё о том, какого Марте без него в мужском монастыре. Мать пуще огня боялась и не хотела оставаться в его стенах. А ещё о собственной нерешительности. Нужно было сразу, как только началась война, на которой погибли оба его брата, примкнуть к восставшим. Но он не хотел оставлять мать одну. Думал спокойно отсидеться в родной деревне и дождаться окончания войны. Не вышло… Интересно, почему его спутница оказалась одна в лесу? Зачем ей понадобилось держать путь в монастырь, полный мужчин? Или она как-то связана с мятежниками? Она почти ничего о себе не рассказывает. Но ему кажется, что она тоже пытается скрыться от кого-то. Словно боится, что кто-то идёт по их следу. Оттого так торопится двигаться вперёд.

Голова Гертруды была забита дочерью и мужем. Как они там без неё? Малышка Адель не привыкла надолго оставаться без матери. Про то, что той пришлось добираться до королевства Хитрых Лисиц по морю, мать старалась не думать. Она с детства не допускала дочь к воде. Море — погибель. Об этом женщина знала не понаслышке. Когда-то от водной стихии на её глазах погибла Эльза. И сама Гертруда тогда чуть не лишилась жизни, своё спасение до сих пор считала чудом. Долгое время она боялась воды. Но мысль, что предстоит всю оставшуюся жизнь провести под гнётом этого страха, заставила её однажды снова прийти к морю. Она скинула платье, оставшись в одной сорочке. Медленно вошла в тихую прозрачную воду. В тот день на море стоял полный штиль. Волны были ласковыми, приветливыми. Даже не верилось, что они могут подняться, закрутить тебя, поглотить, опустив на самое дно. Гертруда заходила всё глубже. Когда под ногами уже не было дна, сделала глубокий вдох и поплыла вперёд. Сердце при этом бешено колотилось, словно предупреждая о возможной опасности. Но девочка решительно плыла всё дальше от берега. Она с младенческих лет усвоила: ничего ей не придавало сил и уверенности, как победа над собственными страхами. После смерти матери поначалу она долго не могла засыпать без света. Тереза это заметила и стала оставлять свечу в комнате Гертруды горящей. Спустя какое-то время возвращалась, чтобы её затушить. Гертруда боязнь темноты ощущала, как слабость и бессилие. Однажды она попробовала потушить свечу. Вокруг тут же сделалось темно. Перед глазами из этой тьмы возникло бушующее море, искажённое лицо матери… девочке было не по себе. Но она продолжала терпеливо лежать в полной темноте, стараясь вспомнить что-то, что могло её отвлечь от мрачных видений. Например, розы в королевском саду. Или чёрные лебеди, горделиво скользящие по зеркальной глади пруда. Как же они прекрасны! Постепенно новые образы оттеснили и мутные морские волны, и страшный шум ветра… С того вечера Гертруда стала засыпать без свечи.

Она прекрасно держалась на воде.

— Ты плаваешь, как рыба! — не раз слышала восхищённые слова Артура или Эдвина.

Будучи друзьями, подростки частенько делали заплывы наперегонки. И Гертруда много раз выходила из них победителем.

Но вот научить плавать Адель, добровольно доверить малышку коварной воде, — это было выше её сил.

И всё же ей не удалось уберечь дочь от опасности. Так или иначе, судьба распорядилась по-своему, отправив её Аделину на корабле противника прямиком в открытое море. Лишь бы с ней всё было в порядке! Лишь бы правитель Хитрых Лисиц оказался порядочным человеком, и не обидел её девочку.

Артур сидел, развалившись в бархатном кресле, с бокалом красного сухого вина в руках, и страдал. За окном быстро темнело. Раньше он любил это время суток. Оно означало, что совсем скоро его Гертруда уложит Адель, поцелует дочь перед сном, неслышной походкой проскользнёт к нему в комнату. И он сможет с ней делать всё, что захочет. Она будет молчалива и покорна в его жадных объятьях.

Ему не нравилось её молчание. Лучше бы она кричала и стонала, извиваясь под его телом. Но Гертруда всегда молчит. По её лицу сложно догадаться, что испытывает она в подобные моменты. Точнее, теперь он знает, что. Любимая змея призналась, как ненавистны ей его объятья, его любовь. Он почувствовал тогда ни с чем несравнимую боль, но не перестал мечтать о ней, любить её…

Что же делает с ним эта чертовка! Какими чарами приворожила его к себе, лишила разума, забрала его сердце… Вот и сейчас он испытывает страстное желание оказаться с ней рядом, прикоснуться к её волосам, вдохнуть чуть горьковато-свежий запах мяты и сладковатый малины. Каждый день, проведённый без любимой, походил на день, проведённый им в горящем аду. Артур ходил злым, раздражительным, рассеянным. И в этом была лишь её вина. Она превратила его жизнь в настоящий ад. Давно. А он этого даже не заметил.

Эдгар видел, что происходит с внуком, и старался держать ситуацию под контролем. Не оставлять его надолго одного. Сразу после завтрака занимал его военными планами, говорил о предстоящем наступлении на врага, о скорой победе. Но Артур слушал деда вполуха. Ему всё стало неинтересным без Гертруды. Строгий дед и собственная гордость не допускали его к ней. А ещё страх. Как посмотрит она него после всего, что он натворил? Как ледяной водой, обдаст презрением и ненавистью? Этого выдержать он не мог.