День икс наступил в начале февраля. «ДедерикКо» объявила о выпуске акций. Мы вчетвером прибыли на фабрику, расположившись в игровом зале, почти что близнеце того, что был на фабрике в Тагарте.

Буревестник не потрудился надеть что-то поприличней бессменного синего кожаного авиаторского плаща и цилиндра. Но никакого дискомфорта по этому поводу, да и вообще по какому бы то ни было другому, явно не испытывал, театрально развалившись в кресле за покерным столом.

Дед не в привычном заляпанном моторным маслом комбинезоне, а в бархатном сером двубортном рединготе выглядел истинным главой рода. Оглаживая расчесанную седую бороду, он мерил шагами зал, бросал из-под кустистых бровей на нас хитрый взгляд и крякал своим мыслям.

На Мэя я старалась лишний раз не таращиться, потому что непроизвольно начинало зудеть внизу живота. Белоснежная рубашка без изысков стоимостью с полгода моей работы подпольным мехадоком. Черный костюм-тройка с отделкой узором серебряных сигил по вороту и обшлагам рукавов и «Уэбли» на поясе. Легкая небритость и неряшливо упавшие на глаза иссиня-черные пряди до плеч, прячущие обманчиво-рассеянный взгляд. Он отрешенно выпускал в распахнутую фрамугу клубы сигаретного дыма, но я знала, что от его внимания не укрывается ни одна деталь в этой комнате.

Я нервно расправила оборки оливкового платья, длинного сзади и короткого спереди, с расширяющимися к запястьям рукавами, перехваченными на локтях золотыми браслетами Теша. Под платье я надела узкие зелено-коричневые полосатые брюки, не столько как вызов местному ригидному обществу, сколько как винтик, соединяющий меня с моей прошлой жизнью. Доказывающий, что я не потеряла себя среди мрамора и свечных огней.

Корсет помогал держать спину и как будто еще слегка увеличившуюся грудь. Митенки из тончайшей рыжей замши, подаренные мне Мэем в Ночь Всех Святых, подчеркивали цвет дерзко обрезанных до скул, распрямившихся в отсутствие влажности волос, и сочетались с такими же ботильонами на квадратном каблуке.

В общем, выглядели мы вполне готовыми к подковерным интригам старой тьмы Нового Света. А вот почтивший нас своим присутствием мессер Авракс Джарвис в сопровождении десятка деловых партнеров почему-то проассоциировался у меня с Башней Бенни в окружении прихлебал. Должно быть, потому что за его долговязой спиной маячили два дюжих орка с дредами. В скрипящих кожаных брюках, дорогущих рубашках без рукавов, кожаных перчатках без пальцев с золотыми кастетами. И ошейниках.

Я никак не могу привыкнуть к виду этих чернокожих клыкастых гигантов, что на Остконтине порабощают народы Бадавийской пустыни и взращивают самых могущественных некромантов — колдунов вуду — в мире, в рабских ошейниках. Чует моя задница, конфедераты еще хлебнут дерьма из-за этой своей извечной тяги к пафосу. Дождутся, будет на их кладбищах макабр[1].

[1] Макабр — пляска смерти (от оркс. makabra), хоровод трупов, управляемых через кукол вуду, или зомби, управляемых через эктоплазму. Енохианством и жречеством вуду официально причислено к некромантии и запрещено.

— Ну что, коллеги? — мессер Джарвис подмигнул, словно страдающий тиком, и направился опустошать бар. — Все довольны распределением ценных бумаг?

Настал звездный час необразованного и невоспитанного подпольного мехадока Гаечки!

— Поршень вам в выхлоп, — тихо, словно бы себе под нос, но с чувством огрызнулась я.

Выражения лиц у присутствующих стали неописуемыми. Часть из них пыталась понять сказанное и открывшийся сакральный смысл им явно не понравился. Часть просто опешила, что такая ошибка природы, как существо женского пола, оказывается, может разевать рот наравне с мужчинами.

— Анри, мы ведь это уже обсуждали, — Мэй страдальчески поморщился, словно у него резко заныли все зубы, вовсе при этом не лицемеря. Мы сотню раз репетировали этот спектакль на борту «Буревестника», поэтому мои припадочные вопли ему успели набить оскомину. — Распределение справедливое.

— Тебе и мейстеру по семь процентов, Барти пять, а мне два! Это ваша справедливость? — я чуть повысила голос и добавила истерично-плаксивых ноток. — Я сконструировала антропоморфного робота! Я изобрела тетраграмматон! Я добыла фотографии пост-мортем! Я тоже требую семь процентов!

Сначала была мысль затребовать десятку, а потом сторговаться на семи. Но мы отмели ее, как слишком рискованную. Такая акула бизнеса, как металлургический магнат, сразу раскусит наш план.

— Заглохни, Гайка! — рявкнул из кресла Барти. — В свободном обращении должно быть пятьдесят пять процентов акций! Двадцать четыре у мессера Джарвиса! Откуда мы тебе твои семь возьмем? Прежде, чем влезать с предложениями, научись считать!

Противные усики упомянутого мессера дернулись от ухмылки, спрятавшейся за стаканом виски. Давай, наслаждайся нашей грызней. Нам того и надо.

— Мне плевать, откуда! — я закатила глаза. — Хоть из своих долей!

— Да если бы не я, тебя бы здесь вообще не было!

— Я не отдам свою долю бастарду!

Хором вскинулись Мэй и изобретатель, гневно оборачиваясь ко мне.

Короткий взгляд, брошенный магнатом на моих «партнеров», сверкнул злорадством и легкой гадливостью. Он явно ни во что ни ставил недалеких имперцев.

— Тогда я отзываю права на тетраграмматон! — взвилась я.

— Подождите-подождите, уважаемая мессера Генрика, — тут же вклинился в безобразный скандал Авракс, безошибочно уловив опасную почву. Ведь патент на тетраграмматон действительно был целиком и полностью мой. — Давайте мы все не будем горячиться. Возможно, вас устроит доля в пять процентов?

Ага, чтобы мы по сумме сравнялись с его долей? Ну уж нет. В университетах я не училась, и в ценных бумагах ничего не смыслю. Но с войны знаю, что такое и что дает численное преимущество.

— Семь, — буркнула я. Хлопнула ресницами, как овца, и обиженно протянула. — Как у мужа и деда.

На лицах присутствующих остатки сомнений смыло волной снисходительности. Женщина, что с нее взять. Проще согласиться на ее идиотические капризы, а потом исподтишка выдоить, как тельную корову. Ведь такая деревенщина все равно не сможет разумно распорядиться свалившимся на нее богатством.

Джарвис думал. Естественно, он понимал, что означает наша общая доля. Двадцать шесть процентов, блокирующий пакет. Как объяснял дед, владелец такого пакета может наложить вето на решение владельца контрольного.

Щекотливость ситуации заключалась в том, что управление фабрикой, выпускающей автоматоны, предполагалось на паритетной основе, голосами мессера Джарвиса и нашей четверки. Об этом были заключены какие-то соглашения между магнатом и старейшинами клана Дедерик, но в них я не вникала.

Учитывая, что Барти три четверти времени находится в полетах, присутствовать на каждом собрании он явно не сможет. А без его голоса, согласно долям акций, голос мессера Джарвиса становится решающим. Значит, с моим капризом можно и согласиться.

Проблемой была черта характера всех конфедератов, о которой нас предупредил Барти. Поклонение деньгам, как Еноху. Наркотическая зависимость от них, требующая их все больше и больше не для какой-то конкретной цели, а просто так.

Следовательно, мы резонно предполагали, что Джарвис не удержится от соблазна и в нашем случае. И, наплевав на соглашения с кланом гномов, примется скупать акции, находящиеся в свободном обращении, чтобы заполучить контрольный пакет и присвоить «ДедерикКо» себе.

На его стороне целый штат адвокатов, способных оправдать и дьявола, и «деловые партнеры», разумеется, зашантажированные до полной покорности. Ведь элита Контрема сформировалась из беглых каторжников, бандитов и коррумпированных чиновников, сбежавших из Анталамории. А с их методами «добиться своего» я знакома не понаслышке.

Мы себе такой роскоши, как нарушение законов в части скупки свободных акций, позволить не можем. Значит, чтобы защититься от возможного «поглощения», нам необходима наша общая доля в двадцать шесть процентов. Закрепленная нотариально на этой сходке криминальных авторитетов, громко обзываемой «собранием».