Я проводила взглядом лоа, одним прыжком поднявшегося на крышу, через дыру в которой падал снег, услышала знакомый рокот двигателей «Буревестника» и, отбросив праздные мысли, поторопилась с зачисткой места преступления.

Фотоаппарат был последней модели, со встроенной вспышкой, поэтому трудностей в его использовании не возникло. Дагерротипы были готовы, когда на крышу опустилось что-то тяжелое, дохнувшее паром. Я еще с войны знала, что так звучит крылатая воздушная лодка. Папа Легба, сверкая обнаженным торсом, изящно спрыгнул обратно. По-женски отбросил за спину белое каре, за которым я еще разглядела длинные черные дреды, и склонился над работающим эхографом.

— Где мы? — поинтересовалась я, пытаясь сориентироваться по шпилям ближайших зданий, но мое знание верхнего берега Детаит оставляло желать лучшего.

— В здании, соседствующим со штабом тайной полиции, но формально им не принадлежащем. Идеальное укрытие для незаконных допросов, — с готовностью пояснил лоа, когтем отрезая кусок эхограммы. Удаляя все звуки, что записал астральный детектор после убийства Ллос.

Нельзя же оставлять бобби без работы, правда? Вот и пусть расследуют преступления в их же рядах. Может, хоть ненадолго от оппозиционеров отстанут.

Папа Легба, которого без черной метки я теперь снова видела, как субтильного дроу, приложил палец к губам и жеманно протянул руки. Без проклятого клейма, позволяющего ему приказывать, я вновь ощутила сковывающий липкий ужас при мысли о прикосновении к лоа.

С досадой подумала о мехаскелете, который не надела, опасаясь металлодетекторов в дверях «Гурмании». У меня, в отличии от аристократов, нет лицензии на ношение потенциально опасных механических протезов. Но тут, как перед бомбежкой, с натугой загудела воздушная тревога. И страх вновь попасть в застенки Бюро, не успев скрыться от погони, пересилил страх перед демоном. На крыше оказалась, не успев глазом моргнуть.

— А ты не так труслива, как кажешься, — ухо царапнуло клыками, когда Папа Легба стряхивал меня в воздушную лодку. Когтистая ладонь пошло скользнула в карман моих брюк, забирая дагерротипы. — Будь я в твоем положении, не осмелился бы рисковать собой.

В каком положении? В безвыходном? Да если бы я не решилась поработать приманкой для тайной полиции, мы бы ни за что не добыли фотографии пост-мортем и не завершили бы создание автоматона! Ради которого, между прочим, Мэй рисковал собой, выкрав начальные чертежи, Ева рисковала собой, спасая мастера Дедерика после взрыва, а Винс и вовсе отдал жизнь.

На фоне этого моя жертва, основанная на уверенности в том, что меня спасут, не выглядит чем-то впечатляющим. Подумаешь, голова будет месяц болеть после эмпатических пыток. На войне и не такое приходилось сносить. А если я изначально не собиралась героически помирать ради высшей цели, то в чем заключается моя смелость?

Я собиралась было высказать этому перьевому лорду все, что думаю о его издевках, но он вдруг пригвоздил меня таким взглядом, что я поперхнулась словами. И спрыгнул с крыши, растворившись в зарождающейся метели. А мне в мельтешении снега и пепла из фабричных труб все мерещились глаза, такие черные, что зрачок сливался с радужкой. И взгляд, лишенный привычного лукавства.

Так он не издевался? Но тогда что он имел в виду?

— Шевелись, Гайка! — прикрикнул на меня мой старый командир за штурвалом воздушной лодки.

Я очнулась и, оставив смутные предчувствия до лучших времен, прыгнула в машинный отсек под креслом пилота. Проверила показатели нагрева двигателя и давления пара, добавила угля и завела механические крылья. Летательный транспорт чихнул и с рокотом взмыл над городом.

Облака превратились в тучи, набухшие над шпилями императорского дворца и Тагартского Енохианского собора, по брюхам которых шарили столпы света прожекторов. На сводящий зубы вой воздушной тревоги к столице плыли жандармские дирижабли с ближайшей станции на другой стороне Сизого залива. Завтра все газеты будут пестреть заголовками о стальных яйцах Бартоломью Буревестника, прошедшего прямо над штабом тайной полиции. Командир прибавил скорость.

Я вылезла из машинного отделения, мигом задохнувшись от бьющего в лицо колючего ледяного ветра. Нацепила гогглы и, прикрыв лицо воротником пиджака, опасливо обернулась на приближающиеся огни жандармских дирижаблей.

— Успеем оторваться? Где «Буревестник»? — крикнула я в ухо командиру и сплюнула его плещущуюся на ветру бороду.

— У островов Еноха, — прогундосил в латунный нос бывший авиатор.

На первый вопрос он не ответил, но мне стало не до рефлексий. На корме зашевелилась Шпилька. Я склонилась над ней, откинула плащ Папы Легбы, оценивая повреждения, и выматерилась. Одним ангельским благословением тут не обойтись. Придется отвалить немалую пачку ассигнаций доктору Шприцу. Жаль, я здесь не помощник. Кровеносная система не мой профиль.

То, что в полумраке и на расстоянии я приняла за синяки от ударов, оказалось звездчатыми гематомами, как при варикозе или васкулите. Не знаю, как работают куклы вуду, но если с их помощью можно влиять на внутренние органы, то тогда становится ясно, почему это колдовство запрещено. Ни один астральный дух, даже ангелы с демонами не могут напрямую влиять на материю. Только косвенно, через ауру или эндоплазму, да и то в редких случаях.

Полли со стоном разлепила заплывшие глаза, и я поспешила укутать ее плотнее, на нервах задав самый идиотский вопрос из всех возможных:

— Как ты?

Взгляд у нее никак не фокусировался.

— Как в начале моей карьеры, — заплетающимся языком огрызнулась ночная бабочка.

А я как-то сразу поняла, что ее побудило переквалифицироваться в «госпожу-хозяйку». Она задела щекой шелковистые петушиные перья и с усилием подняла голову, оглядывая себя. Я обматерила ее чрезмерную активность и, предвосхищая болезненное столкновение ее виска с металлическим полом лодки, пересела, чтобы положить ее голову к себе на колени.

— Какой готический бурлеск, — заключила, наконец, она и вдруг хихикнула. — Пожалуй, дополню им свой образ.

А у меня от этого тоненького, высокого голоска, так не свойственного грубой куртизанке, упало сердце. И на миг Итана стало совсем не жаль. Именно эмпат искорежил ее душу, нещадно взламывая блоки на памяти. Ну, ничего, теургия поможет восстановить структуру эндоплазмы.

— Ты меня спасла? — она вдруг абсолютно адекватно взглянула на меня снизу-вверх. И голос стал нормальным.

Только это еще ничего не значит. Психотравмы такая дерьмовая штука. Рвануть может в любой момент, и не догадаешься, что послужило катализатором. А я с теми, у кого сорвало резьбу, общаться не умею.

— Тебя спасли Теш и Барти, — не стала я присваивать себе чужие лавры, осторожно откидывая с ее лица черные локоны, задерганные ветром. — И потом спасет Евангелин.

— Черт тебя дери, так и знала, что припрешься, — пробормотала Полли, явно услышав что-то иное.

Взгляд у нее опять поплыл, из уголка губ потекла слюна. Этой потерей ориентации я и обманулась, не успев среагировать, когда по лицу мазнули обрубки пальцев правой руки. Будь на Шпильке мной же сделанные «когти», мне бы уже разворотило глаз и пропороло щеку насквозь.

— Это ведь из-за тебя меня и загребли, сучка!

— Что происходит? — прогудел командир.

— Получаю заслуженный разнос! — в духе Ли Мэя беспечно откликнулась я, бережно прижимая руки Полли к телу.

Стыда справедливое обвинение уже не вызвало. Для очищения моей совести вполне хватило того, что из застенок Бюро подругу я вызволила. А вот беспокойство о ее сохранности все нарастало. Потому что, стоило мне вывести из строя ее руки жестом, напоминающим объятия, как она жалобно заплакала, бормоча благодарности за спасение и извинения за попытку навредить. Так ей в голову может взбрести и мысль шагнуть за борт. А сумасшедшую в состоянии аффекта я могу и не удержать.

— Далеко еще? — крикнула я, пытаясь разглядеть пейзаж, но видимость стала совсем нулевой. Лишь белые мушки снега и черные валы туч.