В начале расследования, когда обнаружились бомбы в статуях городских парков, была мысль наравне с приостановкой набора новых сотрудников продлить контракты с существующими. Чтобы не просто не впустить новых диверсантов, но и не выпустить уже имеющихся.

Но эта мера была исключена, как бесполезная. Ведь батраки не живут при фабрике, а, значит, уйти сегодня и не вернуться завтра диверсанту ничего не мешает. Уж точно не какая-то там бумажка. Но зато резкое продление контрактов вызовет ненужные подозрения со стороны аудиторов и следом тайной полиции. Тут уж для запуска производственного расследования никакие взрывы не понадобятся.

— Можешь. И я могу. И любой из команды, — пожал плечами Ли Мэй. — Мы не судим друг друга за то, что может быть. Тебя подозревали именно в закладке бомб. Эти подозрения я и сниму.

В голосе у него послышалась какая-то напряженность, отчего он захрипел еще сильнее. Не понравилась личность диверсанта? Но все же мне стало чуть спокойней. Только вот мне нельзя расслабляться, ведь подрывная деятельность не единственное, в чем меня обвиняют.

— Евангелин считает, что я намеренно исказила чертежи магистра Пикинджилла, — поделилась я новостью, обратив внимание, что инквизитор стал сильнее припадать на разбитую инсультом левую ногу.

— Она просто не знает тебя так же хорошо, как я, — он отрешенно отмахнулся. Но не успела я растечься лужицей моторного масла, как он иронично закончил. — Для подобной диверсии ты недостаточно компетентна в вопросах оккультизма и эзотерики.

Я фыркнула, закатив глаза, но не сдалась.

— А если Пикинджилл со мной в сговоре и намеренно забил мне голову ложной информацией?

— Тогда, следуя твоей логике, он знал о готовящейся краже. И материалы в сейфе тоже были бы заведомо ложными. Так что даже если бы ты предоставила исходники, это не спасло бы бедственное положение оппозиции, — на тонких губах инквизитора заиграла кривая улыбка, но глаза остались серьезными.

Логично. С этим разобрались. В чем еще меня могут подозревать?

— Ты не думаешь, что я сливаю тайной полиции разработки Лиги? К чертежам робота меня еще не подпустили, но у меня есть доступ к формулам в твоем мозгу.

Ли Мэй распахнул передо мной дверь в мою комнату, пропуская вперед.

— Доступ, которым ты ни разу не воспользовалась.

Мне будто с размаху ударили под дых. Сердце защемило. Перед внутренним взором предстал мой первый настоящий поцелуй. Точнее, ненастоящий.

— Так это была провокация? — голос не дрогнул, в отличие от руки, выскользнувшей из хватки Ли Мэя.

Он растерянно посмотрел на свою опустевшую ладонь, несинхронно моргнул и перевел недоуменный взгляд на меня. Опустил взгляд на губы и… отвернулся.

— Нет.

Просто «нет»? А как же доказательства его искренности в тот момент? Или хотя бы ярость за оскорбление, что я ему нанесла своим недоверием в лучших чувствах? Очарован он мною, как же! Да ему просто тошно прикасаться ко мне, а он боится в этом признаться просто потому, что не хочет меня обижать!

— Ну разумеется, — на манер Теша злобно оскалилась я, скидывая со спины рюкзак. — Для провокации требовался бы контакт подольше. А ты на такое насилие пойти не можешь.

— А должен?

Я почти физически ощутила, как хрустят отламывающиеся крылья. Больно.

Инквизитор с несвойственной ему резкостью отшвырнул фуражку и расстегнул верхние пуговицы серого мундира, словно тот стал его душить. Но, когда вновь обернулся ко мне, взгляд у него опять стал стеклянным.

— Неужели я похож на того, кто в угоду своим желаниям станет тебя насиловать своей грязной душой?

Что? У меня в мозгу что-то глобально закоротило, и я поняла, что потеряла нить разговора.

— А при чем тут я? Это же тебе тошно прикасаться ко мне.

— Мне⁈

Мы уставились друг на друга, как два барана. А потом до меня дошло.

— Ты хочешь сказать, что все это время избегал касаний, потому что оберегал меня от грязи, которую я могла в тебе увидеть?

— А ты решила, что я опасаюсь разоблачения, и поэтому меня тошнит от близости эмпата?

А что еще я могла подумать? Меня в жизни никто не оберегал от самого себя, как это пытался сделать он! Я почувствовала, что заливаюсь краской до корней волос, как какая-нибудь малахольная леди. А Ли Мэй проявил чудеса милосердия, решив не развивать эту тему.

— Евангелин сообщила, что ты меня искала.

— Ах, да, — спохватилась я, суматошно закапываясь в рюкзак.

Подумать только, за всеми этими подозрениями в предательстве я и забыла о главной новости! Дрожащими, как на войне, руками я выудила лист, разрисованный на досуге, и замялась, пытаясь подобрать слова. Но в итоге плюнула на приличия и выпалила, как есть:

— Мне кажется, что я внучка мастера Дедерика.

— Мне тоже, — невозмутимо кивнул инквизитор. — С того момента, как ты сказала, что можешь считывать воспоминания.

То есть, уже два месяца. Я начинаю чувствовать себя редкостным тормозом.

— Почему не сказал? — я поджала губы.

— Во-первых, как я уже говорил, это не моя тайна, а Цадока, — пробормотал Ли Мэй. — Во-вторых, потому что у меня нет доказательств.

Резонно. Я глубоко вздохнула, как перед прыжком в Детаит, и протянула инквизитору лист, разрисованный печатями, которые мне удалось восстановить по памяти. Ли Мэй привалился к столу, пристально изучая мои каракули, я запрыгнула рядом, украдкой любуясь его профилем.

С неудовольствием отметила, что он снова осунулся. Щеки под черной отросшей щетиной запали, а тонкие губы побледнели так, что кажется их теперь совсем нет. И зализанные назад волосы ему не идут, мне больше нравится, когда они неряшливо падают ему на глаза.

Не сумев противиться искушению, я запустила пальцы в жесткие пряди и слегка их растрепала. Инквизитор прикрыл глаза, и я рискнула превысить лимит наглости, положенный юной девице в общении со зрелыми мужами, продолжив массаж. Евангелин так и не удалось сделать из меня леди.

— Это сигилы, которые были на палантине, что я отдал Фриде, — подтвердил Ли Мэй, блаженно щурясь. — Но где он сам?

Я подавила судорожный вздох и в неосознанной попытке защититься сложила руки на груди.

— Его порвал Башня Бенни, когда мне было двенадцать.

Инквизитор покосился на меня взглядом, под которым и орех сам расколется.

— Почему тебя посчитали погибшей?

— Потому что после взрыва было много неопознанных трупов детей, батрачивших в том цехе. И у одного из них был найден нательный крестик Генрики Норкотт.

Надо же, а я думала, что уже забыла отцовскую фамилию. Видимо, что-то эдакое проскользнуло на моем лице, потому что из взгляда инквизитора ушла стеклянная безучастность, а брови приобрели драматичный излом.

— Ты инсценировала свою смерть…

— А надо было дождаться, когда на расследование прибудет тайная полиция и поймает меня? — саркастично вскинулась я, услышав нотки досады.

Я действовала так, как учила меня мама. Видимо, она предполагала, чем может закончиться заинтересованность в ней тайной полиции. «Учебные тревоги» родители мне устраивали регулярно.

— Я вернулась домой, забрала вещи, связанные с экстрасенсорикой, чтобы при обыске их не нашли бобби, и сбежала в приют на другом конце города.

Тайно протащив туда свою котомку. Кретинка сентиментальная. Стоило ее закопать куда подальше, а не таскать с собой как мнимую память о родителях. Оправдывает меня лишь то, что на тот момент мне было всего семь лет и опыта жизни в бегах у меня еще не было. Повезло, что потом мой экстрасенсорный инвентарь нашел и уничтожил Башня Бенни, а не кто посообразительней.

— А документы?

У меня начали чесаться кулаки. Вот и вылезла инквизиторская натура.

— Оставила на месте. Бобби насторожило бы, пропади они из дома, в котором погибла вся семья, — я раздраженно покосилась на дотошного священника. — Допрос окончен?

Ли Мэй вздрогнул, словно приходя в себя, и потер ладонями лицо.

— Черт бы побрал эту профессиональную деформацию. Ты вроде хвасталась своим садизмом? Ну, вот в следующий раз стукни меня как следует, когда меня начнет заносить.