Марка перекосило. Он понимал: попал по-крупному.

Владимир Андреевич встал перед зеркалом и принялся наблюдать за подозреваемым. Оставшись один, тот упал головой на стол, а затем, уставился в стену, повторяя одно и тоже:

— Чёрт, чёрт, чёрт!

Рукавица прочёл по губам.

Зачем Ареев явился в квартиру убитой? Явно не для того, чтобы занавесить зеркала или взять что-то в больницу для Васильевой старшей. Гольцев спрятался за диваном, когда услышал поворот замка и некоторое время следил за вошедшим. Ареев рыскал по квартире и судорожно шептал: — Мне крышка. Это конец. Я убийца.

Что имел ввиду? Вряд ли образность выражения. Тогда остаётся одно: это было признание. Недоказанное, со слов Гольцева, но оно.

Рукавица подождал пять минут. За это время подозреваемый весь извёлся, а на телефон следователя поступила нужная информация. С лёгкой ухмылкой Рукавица вернулся в допросную.

Марк ощущал себя загнанным. Но не зверем — чудовищем. Следователь делал всё возможное, чтобы он себя именно так и чувствовал. Марк не решался сказать правду. Удар женщины — это шаг к признанию в глазах самодовольного следака. Таких, как Рукавица, он знал: люди, чьей целью было доказать свою правоту любыми способами. Их не волновала вина и тем более правда. Важность имело одно — собственное эго.

Марк ненавидел мусоров, а подобных следователю, и вовсе презирал.

Проработав достаточно долго дежурным в одном из Следственных комитетов, он наслышался всякого. Но слухи — это ещё пустяки. А те картины, что разворачивались на его глазах действительно потрясали.

С детства он стремился к справедливости, но стать полицейским не вышло. В выборе ошибся. С ответственностью не справился. Пошёл работать дежурным. И всё шло неплохо. Но потом он увидел жену с другим мужчиной и как с цепи сорвался. Тот день навсегда окрасился кровью и не только для него.

О намечающемся увольнении узнал первым. Прощаясь с работой, не такой уж любимой, но прикипевшей к сердцу, раздумывал, как исправить ситуацию. Как вернуться.

Довольно скоро понял — бессмысленно. Он сам не сможет. Инцидент видели коллеги. Тогда Марк решил полностью сменить вектор направления. Стал офисным сотрудником — помог бывший одногруппник. А через пару лет Марк повстречал Снежану. Думал, жизнь наладилась, но потом Снежинка познакомила его с Витой.

С Ангелиной…

Снова проблемы. И всё из-за внешности. Ангелина, словно, помешалась на нём.

Ирония судьбы заключалась в том, что сам Марк никогда не считал себя красивым.

— Продолжим? — следователь вошёл в комнату и смотрел на него с любопытством.

Марк был сам себе неприятен. Мало того, что слабый, способный поднять руку на женщину, так ещё и трусливый. Но ведь он боялся рассказывать правду из-за Снежинки! Как она без него? Справится ли? Не бросится в бездну, столь манящую её израненное сердце и раздавленную душу?

За полгода он дважды удерживал Снежинку от безумства: после смерти тётки, и когда из тюрьмы позвонил бывший муж.

Она была напугана до смерти.

— Ареев, вы думаете о Васильевой?

Мутным взглядом посмотрел на следователя. Внутренне сжался. Сдался.

— Нет. О Снежане.

— О Римской?

Кивнул.

— Я не хочу, чтобы она страдала.

— Тогда расскажите о событиях. Только честно.

Марк молчал.

— Ради Снежаны, Ареев. Или сразу поговорим о флешке?

— К-какой флешке?

Рукавица позволил задержанному хорошенько напугаться. Молчание угнетало, будоражило. Выбивало из колеи. Он знал это. И не ошибся.

— К чёрту! Если вам надо, паскудам, вы всё равно ведь меня посадите… Я расскажу, только… не говорите Снежане про видео.

Парень сдался. Рукавица ликовал. На грубость не отреагировал. За время службы научился пропускать мимо ушей оскорбления и чушь вроде этой.

— Я был на месте, — начал Марк. Старался держать себя в руках, но получалось плохо. Ещё и нога болела — коленом долбанул от всей души. Потряс ногой. Вновь скривился. — Работаю, мать его, в офисе торговой компании «Алияс». Можете поговорить с владельцем, Фёдоровым Антоном Евгеньевичем. Он подтвердит. Тоха меня и устроил. Снежинка, то есть Снежана позвонила и сказала, что Ангелина приболела. Попросила передать нитки. Я поехал после работы.

— Нитки купили по пути? — уточнил Рукавица.

— Нет. Снежана положила мне в сумку.

— Почему обратилась к вам, а не поехала, к примеру, сама?

— Я работаю неподалёку от дома Ангелины.

— И вы исполнили поручение?

— Да. То есть нет. Я приехал к Ангелине, но… про нитки забыл. Ангелина устроила романтический ужин. Снова признавалась в любви, а я говорил, что у меня есть Снежана. Ангелина была в бешенстве. Грозилась… — опустил глаза.

— Что?

— Рассказать правду о моём прошлом.

— И тогда вы её ударили? — поинтересовался следователь.

— Нет, — затих Марк. — Позднее.

— Продолжайте.

Сглотнул. Говорить было нелегко. Отпираться бессмысленно. Молчать глупо. Марк осознавал: его судьба в руках следака. Особого значения не имело, что именно он скажет. Рукавица его подозревал, и Марк ничего не мог с этим поделать.

— Ареев, что было дальше?

— Скандал… — тяжело выдохнул Марк. — Она будто слетела с катушек. Кричала, оскорбляла, шантажировала.

— Снятым видео?

— Да. Оно должно быть на флешке. Я… хотел уничтожить его, чтобы Снежинка… Снежана ничего не узнала.

— Так вы пришли не за любимой зажигалкой.

— Нет, — поднял глаза.

— Но Васильева могла сама рассказать о вас с ней Римской. Или подруги не доверяли друг другу?

— Доверяли. Вита Снежане ближе, но и Ангелине она верила. Я понимал, что такое возможно. Но… слова — это ведь просто слова. По сути только видео могло доказать мою… измену.

— И вы решили убить Васильеву, а затем избавиться от флешки, — подытожил Рукавица.

— Нет! Нет. Я не убивал Ангелину. Я же не кретин какой-то. Она, хоть и порядочная стерва, но подруга моей любимой.

— Слабое оправдание.

— Хотите верьте, хотите нет. Я говорю правду.

— Вы сказали, Ангелина заболела и поэтому нуждалась в нитках. Кстати, а зачем они ей?

— Будто вы не знаете. Она вяжет на заказ.

— А вы решили выручить и не собирались с ней спать.

— Не собирался!

— Потому что она болела?

Марк не понимал: следователь дебил или пытается вывести его из себя. Рыкнул:

— Врала она Снежане! Что непонятного?

— Значит, Васильева чувствовала себя нормально.

— А как вы думаете, если она встретила меня в платье и с бокалом вина? Она была пьяна, но совершенно здорова!

— Так, когда же вы её ударили?

Марк закрыл глаза, какое-то время молчал. Успокаивался.

— Она… угрожала показать видео, — голос был тихим виноватым. — Я просил её не делать больно Снежане. Ангелина сказала, что ей жаль подругу, но себя она жалеет больше. У нас завязалось что-то вроде спора. Я объяснял, что Снежана слишком слаба, и это может её уничтожить. Ангелина издевалась над моей заботливостью и громко смеялась. Она, — сжал голову руками, — умела смотреть так, что хотелось придушить. В ней было столько… желчи, столько… жестокости. Я умолял оставить нас в покое, она говорила, раз Снежана пережила брак, то выживет и сейчас. Уверяла, что моя Снежинка сильная, и ей просто нравится быть жертвой. А это неправда! — в глазах появилось отчаяние. — И тогда… я ударил её. Несильно. Слегка. Приложился ладонью к щеке. Она не упала. Только смотрела на меня… с обидой. Я пригрозил ей неприятностями и вышел из квартиры.

— Выбежал, — поправил следователь.

— Я не помню. В голове стоял туман. Я же… до этого не бил женщин.

На телефон Рукавицы пришло сообщение. Он прочитал и вновь взглянул на Марка. С явным холодом. Отторжением.

Переспросил:

— Разве?

Пиликнуло второе СМС.

— Ничего не хотите объяснить? — развернул экран к задержанному.

Марк обречённо опустил голову. Петля затягивалась.