Поцелуев мост утопал в снегу. Зима колотила по замочкам, которые влюблённые старательно крепили к ограде в надежде таким образом укрепить свою любовь, а детектив Александра Селивёрстова стояла на коленях в снегу и колотила по старой советской кукле, найденной на месте преступления. У куклы было синее платье с кружевным передничком, розовый бантик на свалявшихся жёлтых волосах и в тон к бантику башмачки на небольшом каблуке.

— Ты в порядке?

Александра отпустила игрушку, проигнорировав вопрос. Бриз стоял сзади. Она интуитивно ощущала его сочувствие, сочащееся из глаз и всей позы.

Не стала оборачиваться. Не скинула руку друга, когда тот коснулся ладонью её плеча. Безмолвные слёзы замёрзли на щеках. Она не хотела, чтобы он понял, как ей тяжело. Детектив не привыкла быть слабой. Пусть лучше Бриз думает, что у неё нет чувств. Так легче ей и проще ему. И всем им — тем, кто сейчас столпился за лентой. Тем, кто знал, какие отношения связывали её с жертвой.

— Саш… может, тебя отвезти домой?

Молчание. Слова не желали выбираться на морозный воздух. Александра сжала ладонь в кулак: сквозь латекс ногти впились в кожу. Она хотела почувствовать эту боль. Хотела сорвать перчатки и коснуться голыми руками кукольного личика. Распутать волосы, заплести косичку.

— Саш… Я могу побыть с тобой. Хочешь?

Унять дрожь, успокоить сердце, привести в порядок мысли.

— Мы можем заехать в кондитерскую. Купить бисквитный торт.

Проснуться…

— Или пирожные с разными начинками.

Больше всего на свете она желала, чтобы происходящее оказалось сном.

— А можно всё вместе.

Сном, пугающим своей реалистичностью.

— Саш…

Пугающим своей нелепостью.

— Саша?

Потому что люди так не умирают.

— Ответь что-нибудь.

Мамы так не умирают.

— Саша!

В произошедшем она винила Диму.

— Посмотри на меня.

Если бы его не было, ей не пришлось бы выбирать.

— Саша!

Это был жестокий выбор. Бесчеловечный.

Бриз развернул её к себе.

— Чёрт! Да ты же ранена! Скорую! Сюда!

— Ваня, отойди. Носилки!

— Она теряет сознание! Саша! Сделайте что-нибудь!

— Ваня, не мешай!

— В машину её, срочно!

— Саша… ты слышишь?

Бриз плакал.

— Твоя мама жива. Всё будет хорошо.

Наклонился и на ухо прошептал:

— И моя Пуля будет жить. Обязательно будет жить.

Но Александра уже ничего не слышала.

Роза на груди распускалась алым цветом.

За месяц до трагедии.

Ворона, утопая в снегу, проковыляла вдоль балконного отлива, и склонив голову набок, заглянула в окно. Она с любопытством рассматривала перья на руках мёртвой женщины, затем каркнула.

В этом звуке убийце послышалось негодование, недовольство, возмущение. Птице перья явно не понравились: искусственные, неряшливо приклеенные. Но дело сделано, ничего не исправить. Если только добавить чуть-чуть блеска. Теперь убийство выглядело получше, поярче, что ли. В конце концов Ангел всегда блистала. Мёртвому Ангелу блёстки шли не меньше.

Ворона снова каркнула и полетела прочь. Пара беспокойных синих глаз провожала её с чувством беспокойства, неудовлетворённости. Линзы кололи роговицу, но осознание того, что труп выглядит неидеально, кололо куда сильнее как физически, так и морально.

Когда птица скрылась в бархатных сумерках, из горла убийцы вырвался тяжёлый вздох. Взгляд вернулся к распростёртому телу, а пальцы сами взялись делать то, что у них всегда получалось отменно — наводить красоту. Время ещё оставалось: минут двадцать, может, двадцать две.

Последний взгляд на жертву, чувство почти радости, скользкая змея-улыбка, учащённый пульс, попытка отдышаться на морозном воздухе и воспоминание о лежащей в ванне блондинке. Тревожило не столько то, что уже произошло, сколько то, что ещё предстояло. Убитая не вызывала жалости, лишь презрение и что-то близкое по силе к ненависти.

Снег упал на раскрытую ладонь, и память обожгло раздирающе-холодным воспоминанием, застывшим в сердце так же, как взгляд Ангела — навсегда.

Вдох, секундная задержка, выдох.

И ты… Короткая фраза: обрубленная, неясная. Но в ней заключалась целая гамма эмоций, способных сжечь в предсмертной агонии, отравить ненавистью и ядом кураре, затянуть в трясину безумия, утопить в ледяной воде.

Касание экрана.

— И ты…

«Отправить». 

Новый год не спеша подбирался к порогу. Он уже заглянул в окна, развесив снежинки: как настоящие, так и старательно вырезанные Александрой, припорошил снегом крыши, усыпал кристаллами дороги и тротуары. Настроение не то, чтобы было праздничным, но предвкушение чего-то сказочного, родом из детства, уже месяц осторожно подбиралось к детективу и наконец осело в душе, пробудив интерес к выбору подарков.

Александра сидела на сайте «Алиэкспресс» и с наслаждением рассматривала ассортимент: начать решила с себя и своей любимой детали гардероба — носков. Взгляд скользнул по разноцветному хлопку и чёрно-белой шерсти, ненадолго задержался на коллекции оттенков тёплой осени и замер на алом плюше. Конечно, носков в различных вариациях красного у неё было полно: в пакет не умещалось всё разнообразие и пришлось разделить на две части. Одна хранилась в тумбочке под телевизором, другая в спальне — в нижнем ящике стола. Но модели с «Али» отличались от уже имевшихся. Во-первых, на месте резинки шёл белый кружевной узор: он состоял из снежинок разного диаметра. Во-вторых, мысок и подъём украшали силуэты блестящих объёмных ёлок, и, хотя детектив не любила мишуру со всяким люрексом, в данном случае каждая деталь занимала своё законное место. А в-третьих, и это являлось главным фактором, носки подкупали своим цветом: такого алого, плавно переходящего в сангиновый у неё точно не было, а поскольку взаимоотношения с цветом у детектива были особыми, то устоять она не могла.

Заказала из той же коллекции бирюзово-синие, лилово-голубые и фиалковые, подумала и по акции взяла пару шарфов: один — универсальный серо-чёрный и два новогодних цвета бордо с ёлочными шарами в серебре и золоте. А затем для полного комплекта и безграничного счастья приобрела перчатки.

— Красные, как твоя любимая кровь, — раздражённо заметила мать по скайпу, позвонив как раз в тот момент, когда Александра завершила покупку. — Везде эта твоя отвратительная работа, — добавила она тоном, полным презрения. Для убедительности ещё и скривила рот, будто без этого дочь не понимала, как «замечательно» мама относится к делу всей её жизни.

— Не красные, а рубиновые, — устало поправила Александра. — Мам, а ты сама что хочешь в подарок?

— Не переводи тему. Закажи пока не поздно другой цвет: чёрные — универсальные. Или бежевые. Да хоть белые, в конце концов! Но только не эти перчатки!

— Не начинай. Заказ оформлен.

— Не можешь ты без крови, — мать вздохнула. — Надеюсь, хоть на ёлке не будет красных шаров?

— Мама, это всего лишь цвет. И шаров не будет вообще.

— Всего лишь цвет? — хмыкнула та, — кто бы говорил? Ты и сама знаешь, что подсознание не дремлет, а твоё только и делает, что сходит с ума от разных убийц и психов, поэтому ты и выбираешь красный.

— Рубиновый, — сквозь зубы процедила Александра, — и давай сменим тему.

— Твоя страсть ненормальна. Все твои подруги…

— Подожди. Ты опять видела одну из моих одногруппниц?

— Да.

— Не слушай других, мама. У каждого своя жизнь. Тема закрыта.

— Но мама права. Только у тебя в жизни сплошные убийцы, — хмуро произнесли с экрана.

— Папа…

— Папа-папа, и не груби матери.

— Я не… Неважно. Мне пора.

— Подожди! А почему не будет шаров?