Запищал ноутбук. Входящий звонок от Атласа.

Она вздыхает и убирает ноутбук на бедра.

— Привет, Атлас, — говорит она, принимая вызов, готовая с улыбкой выдержать еще один из его бессмысленных сеансов истерики. — Я только что отправила эскиз.

Он недовольно морщит нос.

— Я получил его. С пятиминутным опозданием.

Она отпускает колкость.

— Хорошо. Итак, если это все...

— Слушай, Трулав. Мне только что звонил Бен Морено.

Она морщит нос, размышляя об этом.

— Ресторатор?

— Ты знаешь его. Он видел твою передачу в Access Hollywood и хочет, чтобы ты разработала дизайн его нового отеля.

У нее отпадает челюсть от этой новости, ее переполняет чувство гордости.

— Это... это замечательно. Я могу приступить, как только вернусь в Лос-Анджелес.

— Для него это не подходит. Он хочел начать еще вчера. — Атлас щелкнул пальцами, подавая знак налить еще кофе. — Я назначил звонок по Zoom на четыре часа дня. Я хочу, чтобы ты провела с ним виртуальную экскурсию по помещению.

—Но это займет весь день.

— И что? — Его взгляд не позволяет ей сказать "нет". — Ты не поняла, Трулав? Это кризисный режим. Кризисный режим не ждет отпуска. Ты это знаешь.

— Знаю, Атлас. Но это было утверждено. Это было запланировано на несколько месяцев вперед. — Возмущение пульсирует в ней. Это ее последняя поездка без ребенка, прежде чем она станет матерью. К тому же им с Соломоном еще многое предстоит решить.

— Ты мне нужна, Трулав. Мне нужен мой лучший дизайнер. Мне нужно, чтобы ты все сделала. Если ты этого не сделаешь... — Одна хорошо подтянутая бровь выгнулась дугой.

Тесси сжимает кулаки. В ее голове пляшут картины насилия. Видения того, чтобы ударить Атласа по его самодовольному лицу. Зачеркни это. Нанять Соломона, чтобы он ударил его по лицу своим кулаком-молотом. Тем не менее, даже если Атлас ведет себя как придурок, она не из тех, кто жалуется на работу. Это не просто ее профессия, это ее характер.

Стоп.

Она выдохнула, сдаваясь.

— Хорошо.

— Хорошо. Четыре часа дня, Трулав. Не опаздывай, — отрезает он.

Несколько минут после отключения Тесси сидит, сцепив руки на коленях, понимая, что должна работать, но тело не двигается.

От разочарования и злости на глаза наворачиваются горячие слезы. Это полный бред. Она даже не может взять семидневный перерыв, чтобы сосредоточиться на ребенке и на себе. Она в Мексике, в настоящем раю, и при этом практически как зверь в клетке. Она не может убежать от своей работы, от давления, от жестокой борьбы за вершину, хотя не уверена, что ей это вообще нужно.

Чего она действительно хочет, так это оказаться на пляже. Но вместо этого она работает на мудака века. Токсичный монстр, который не ценит ее тяжелый труд. Который никогда не поймет, что значит быть работающей матерью-одиночкой. Он уже много лет называет ее ужасной Тесс, хотя на самом деле это он ужасный.

Она почти видит свое будущее в хрустальном шаре. И оно нехорошее. Оно несчастливое.

Что будет, когда Мишка заболеет? Когда он пойдет в школу, а ей понадобится отгул на родительское собрание или весенние каникулы? Когда у него будет игра в маленькой лиге, а она опоздает? Эта мысль режет, как лезвие бритвы, и заставляет ее схватиться за живот. Паника и отчаяние захлестывают ее.

Она так устала много работать и никогда не добиваться успеха. Жонглировать. Беременностью. Ее работой. Своими эмоциями. Она устала торопиться, не жить моментом, делать все в одиночку. Все, чего она хочет, - это наслаждаться беременностью, ребенком и отпуском.

В глубине ее души разгорается огонь. В душе она хочет стать той женщиной, которой была в ту ночь, когда встретила Соломона. Рисковать. Быть бунтаркой. Смотреть на звезды. И ее работа определенно не является ее звездой.

Теперь уже нет.

Единственный, кто имеет значение, - это Мишка.

Прижав ладони к животу, она смотрит на Мишку. Решимость переполняет ее.

— К черту этого парня, — говорит она своему животу. — Мы сейчас оденемся и пойдем есть.

Это так правильно и так неправильно одновременно: закрыть ноутбук.

Она идет на свидание. Так и есть.

Она наденет свое самое дорогое платье, найдет Соломона, а потом пойдет в самый экстравагантный ресторан, съест трех омаров - потому что это "все включено", детка, - а потом будет гулять и гулять по пляжу, пока не наступит вечер и она не сможет увидеть свои звезды.

Вскочив на ноги, Тесси бросается в спальню, чтобы переодеться. Она выпрыгивает из гостиничных тапочек, как будто делает кан-кан, и хватает свое платье, дорогое платье-бодикон, на которое она откладывала месячную зарплату, платье, в котором она чувствует себя чертовски сексуальной.

Она влезает в него.

Натягивает его. И...

Задыхается.

Она не может поднять его выше своего пуза.

Не может дышать. Не может пошевелиться.

Она застряла.

— Черт, — ругается она, дергая платье, которое теперь присосалось к ее животу, как манжета для накачивания кровяного давления. Она дергает руками. Хлопает. Но это бесполезно. О. Боже. О нет, нет, нет, нет.

Горячее и паническое чувство переполняет ее. Пытаясь освободиться от стягивающей ткани, она ловит свое отражение в зеркале в пол. В нелестном гостиничном свете - нескладная женщина, набитая сосиска в платье. Дикие глаза, рассыпавшиеся по плечам волосы.

Урчание желудка выводит ее из оцепенения. Она в ужасе опускает подбородок.

Если она голодна, то голоден и ее ребенок.

О Боже.

Она морит его голодом.

Она уже променяла работу на сына. Маленький бешеный зверь внутри нее требует еды, а она совсем забыла о нем.

Горячие слезы навернулись ей на глаза. Она еще даже не покормила своего ребенка.

Какая же она мать?

Отчаяние и сомнения захлестывают ее, как потоп. Месяцы и месяцы страхов и тревог, которые она глубоко затаптывала носком туфли на высоком каблуке, пробиваются наверх из ямы в животе.

Она ужасна. Ужасная Тесс. И она будет ужасной матерью.

Как она справится с этим одна?

Она даже не может переодеться в платье, не застряв в нем. У нее даже нет номера Соломона, чтобы позвать его на помощь. Потому что у нее нет друзей. У нее нет людей, которые были бы рядом. У нее даже секса больше нет, а она так возбуждена, что даже езда по старой грунтовой дороге может ее возбудить.

Что, если бы она жила настоящим моментом, как Соломон? Что, если бы она любила, как Эш? Что, если бы она позволила жизни быть и участвовать в ней, вместо того чтобы идти по головам? Что, если она никогда не найдет свои звезды?

Плач обрушивается на нее как потоп. Горячие слезы текут по щекам, и она погружается в пучину срыва на Пятимильном острове.

Она пытается сесть на край кровати, но платье так тесно, что ей не удается даже этого маленького достоинства.

Вместо этого Тесси рушится на пол в кучу ткани и испускает вопль. Ей хочется только плакать. Она не чувствует себя сияющей, не чувствует себя готовой к рождению ребенка и уж точно не чувствует себя сексуальной.

Ей хочется слезть с террасы, побежать на пляж, зацепиться за буек и уплыть в море. Уплыть.

Далеко, далеко.

С ананасовым коктейлем в руке Соломон открывает дверь в номер и заходит внутрь, но тут его настигает самый ужасающий звук в мире.

Плач.

Тесси плачет.

Из спальни доносится надрывный плач. У Соломона участился пульс.

— Тесси? — кричит он, едва успевая отложить напиток, прежде чем вбежать в спальню.

Он застает ее на полу, как увядшую Золушку, задрапированную в путаницу черной ткани.

— Тесс? — Он опускается на колени у ее ног, протягивая руки, потому что не знает, куда их деть. — Что такое? Что случилось?

— Уходи, Соломон. — Не поднимая головы, все еще фыркая, она поднимает руку, отгоняя его.

— Ты плачешь, — говорит он, идиотски констатируя очевидное.