Он целует ее волосы, и его успокаивающий гул вибрирует в ней. В его теле чувствуется какая-то напряженность, которую она не может понять.

— С тобой ничего не случится, Тесси. Я этого не допущу.

Почему-то его слова успокаивают ее.

Почему-то она им верит.

— Твои татуировки. — Увлекаясь, желая уйти от грустной темы, Тесси проводит пальцами по горной вершине, поразительно выгравированной на его массивном бицепсе. Темные вороны над мягкими белоснежными вершинами. Ногтем она прослеживает разноцветные чернила и вены на его руках. — Это Чинук?

— Да. — Его голос приобретает гордый оттенок. — Альпийские горы. Прямо за моей хижиной есть гора. У нас есть все. Океан, пляж, ледник. — Он усмехается. — И асфальтированная дорога.

Она прижимается к его плечу. Ее тонкие пальцы зарываются в его темные волосы на груди. Ей нравится, что этот серьезный, суровый горный мужчина буквально носит свое сердце на рукаве.

— Ммм. Звучит красиво.

— Да. Я хочу взять Мишку в Чинук. — Он пристально смотрит на нее и корректирует свое заявление. — Когда-нибудь.

— Ты можешь, — говорит она, медленно обдумывая это. Она вздыхает, реальность наваливается на нее, как свинцовый груз. — Нам еще нужно о многом поговорить, прежде чем ты уйдешь.

Соломон резко вздохнул, и когда она подняла взгляд, в его челюсти снова запульсировал мускул.

Уйдет.

В животе у нее перекатывается камешек. Еще один день, и он уйдет. Но ведь именно этого она и хотела, верно? Разобраться во всем, отправить его в путь, а потом спокойно наслаждаться остатком отпуска.

А когда он уедет - что она будет делать?

Будет одна.

Так будет лучше. Не привязываться.

Тихое уведомление привлекло ее внимание. Она застонала, когда на ее телефон упала вспышка света.

Атлас.

Как вовремя, мудак.

Она прижимается к его груди, готовая вырваться из его защитной хватки, но он хватает ее за запястье.

— Ты этого не получишь.

Она смотрит в его глаза, мягкие, но напряженные.

— Тебе нужно отдохнуть, — приказывает он. — Это может подождать.

Она опускает руку.

— Хорошо. — Ей нравится, когда ею командует Соломон. В этом есть что-то первобытное.

Не сводя с нее взгляда, он говорит:

— Мы все решим. С твоей работой и с Мишкой.

— Решим? — шепчет она, стараясь не обращать внимания на то, как сильно колотится ее сердце от того, что он делает это их проблемой.

Он проводит большим пальцем по ее скуле.

— Решим.

Стук в дверь заставляет Соломона покинуть кровать, накинув халат, который едва сходится с его массивной фигурой.

Тесси смотрит ему вслед, и в ее животе разливается тепло.

Сейчас только шесть. Рано. Но боже. Лежать в постели обнаженной, смотреть на закат с ревом океана в ушах, готовой к пиру в номере, - это самое восхитительное, что она когда-либо испытывала.

Она смотрит на свое растрепанное платье в углу комнаты и сжимает кончиками пальцев улыбку, которая появляется на ее губах.

Она всем обязана этому платью.

Он не слышит ее. Не чувствует ее.

Серена.

Только это не Серена.

Это Тесси.

Тесси.

Соломон просыпается от толчка, его сердце колотится. Спальня залита тусклым серым светом - тем странным, что существует на задворках времени и говорит ему, что еще не утро, еще не ночь.

Рядом с ним смятые простыни. Пустая кровать.

Ворча, он провел рукой по бороде.

Черт побери. Она делает это уже второй раз. Подкралась к нему.

Исчезла.

Ушла.

Страх приходит, ползет, бежит по позвоночнику, как призрак.

Страх, с которым он боролся после смерти Серены. Что он сделал недостаточно. Что это его вина. Он был тем упрямым засранцем, который позволил ей уйти после их ссоры.

Он должен был защитить ее, и он не справился.

Он потерял ее.

После ее смерти в душу закралось все плохое. Одиночество. Чувство вины. Страх.

Именно поэтому он переехал в хижину. Он думал, что сможет спрятаться от прошлого. Потому что он не мог переварить воспоминания, дорогу, где это произошло, дорогу, по которой ему приходилось проезжать каждый день. Поэтому он завел собаку, купил боксерскую грушу, отрастил бороду, пил бурбон из бутылок. Пытался найти способ избавиться от боли. Отключался. Занимался деревообработкой. Беспокоился о своих сестрах и родителях. Черт, даже о Хаулере. В один прекрасный день парень должен был получить удар от девушки на одну ночь.

Это был его костыль - беспокойство.

А теперь Тесси.

Эта девушка, ребенок, которого она носит, вызывают у него защитные инстинкты. Это дало ему целый набор новых забот.

С кровати он видит свет в гостиной. Тесси не спит.

Странное чувство необходимости ее рядом с ним пробирает его до костей. Оно стало еще сильнее после их предыдущего разговора. Рассказ Тесси о своей матери, ее беспокойство за их сына, тоскливая боль в ее голосе, когда она рассказывала ему о своем отце. Он все понял. Ей было больно. Она горит, потому что боится обжечься.

В ней так много слоев. Те маленькие проблески, которые она дает ему увидеть, заставляют его чувствовать себя польщенным и оскорбленным одновременно.

К черту ее отца. Какой-то жалкий сукин сын, уходящий от собственной дочери - он ее не заслуживает.

Соломон качает головой. Он не может понять, что происходит дальше. Почему общение с Тесси что-то с ним делает. Она в его крови. Солнечный свет будит его.

Спать рядом с ней, быть с ней сегодня... он не жалеет об этом.

Стиснув зубы, он выдохнул и спустил ноги с кровати, глубоко вдохнув, чтобы успокоить пульс. Он проводит рукой по волосам и смотрит на часы.

Три часа ночи.

Господи.

Если она работает…

Он натягивает серые треники и врывается в гостиную, где застает Тесси, сидящую со скрещенными ногами на диване. Рядом с ней бутылочка кокосового масла, взгляд устремлен на открытые двери террасы.

Красивая. Чертовски красивая.

Прекрати. Перестань смотреть на нее, как будто она твоя.

Но почему бы и нет, Соломон? Почему она не может быть твоей?

— Привет, — говорит он, щурясь от света. — Все в порядке?

Ее большие карие глаза расширяются при его появлении, она улыбается ему, и на минуту его сердце замирает. Она выглядит чертовски великолепно, сидя здесь с грязными волосами и в одной лишь ночной рубашке, расстегнутой на животе.

— О, да. — Ее руки делают круги на животе, распределяя кокосовое масло по коже. — Я подумала, что приду сюда, чтобы провести подсчеты.

Он нахмуривает брови.

— Подсчеты?

— Подсчеты ударов. — Она сделала паузу. — Нужно десять пинков в день, чтобы убедиться, что ребенок все еще, ну, пинается там.

Соломон выдохнул. Черт. День за днем он понимает, что знает меньше, чем думал. Все, что связано с беременностью, кажется таким неуверенным. Хрупким. Господи, а вдруг что-то пойдет не так?

Мишка и Тесси - не неприкасаемые. С ними может случиться что угодно.

Страх. Проклятый страх. Он что-то делает с его грудью. Сердце колотится, как карбюратор.

Почему это так сильно его беспокоит? Ребенок там, и он здоров, счастлив и в безопасности. Благодаря этой великолепной женщине. Он смотрит на нее, и его охватывает странное чувство нежности. Все, что она сделала для его сына, он не может отблагодарить ее. Он не знает, как сказать ей об этом, но попытается.

— Ну что, — спрашивает он, затаив дыхание. — Ты их получила?

— Час назад. — Она заглядывает через плечо и кивает на напиток с ананасами. Край ее рта кривится. — Выпила глоток сока. Это всегда его будит.

Он кивает и говорит грубовато:

— Я думал, ты хочешь.

— Хотела. — Она изучает его лицо. — Спасибо, Соломон.

Он неловко отодвигается.

— Ты достаточно об этом говорила.

Она закатывает глаза, но на ее губах играет улыбка. Она видит его насквозь. Затем, через секунду, она сжимает лицо и шипит.