На площадке появляются муж Орловой и жена Александрова с сыном Дугласом.
– Люба, – говорит австриец, – пойдем… немножко… объедать.
– Нет-нет, мы с Григорием Васильевичем обсуждаем следующие сцены. А ты обедай, меня не жди.
– Нам тебя тоже не ждать? – спрашивает жена у Александрова.
– Да-да, Любовь Петровна права: у всех – перерыв, а у нас с ней – творческий поиск!
Утесов на террасе горячится и тихо матерится: сколько времени идет коту… в смысле быку под хвост. Гримерша Раиса умоляет Леонида Осиповича не волноваться, потому что от этого у него портится прическа. Да что – прическа, стонет Утесов, вся жизнь его портится из-за тупого быка. Но рыжая влюбленная Раиса убежденно заявляет, что быки приходят и уходят, а гений Леонида Осиповича в кино остается. Утесов оторопело смотрит на Раису – даже он не силах ответить на этот бред.
Из-за поворота дороги к площадке приближается машина. Утесов встает:
Наверно, Леночка едет…
Он спрыгивает с террасы и спешит навстречу машине.
Гримерша Раиса горестно смотрит ему вслед.
Но из машины выходит вовсе не Лена, а Бабель. Он подает руку выпархивающей вслед за ним симпатичной молодой женщине. Утесов и Бабель обнимаются.
– Привет, старик! Знакомься, это – Тоня. По фамилии – Пирожкова.
– Очень, очень приятно! – Утесов целует ручку женщине и снизу одобрительно подмигивает Бабелю.
– А мы тут с Тоней отдыхаем в санатории Дзержинского, ехали мимо – видим, кино…
– Такова жизнь, – печалится Утесов, – кто-то у моря под солнцем отдыхает, а кто-то пашет как проклятый!
– Охота пуще неволи, – смеется Бабель. – А что ты так шустрил к машине? Торопился торжественно нас встретить?
– Размечтался! Нет, я жду Лену.
– С Дитой?
– Дите не до нас – у нее медовый месяц!
– Вышла замуж? Поздравляю!
– Лучше пособолезнуй. Ей еще нет девятнадцати. Только поступила в Щукинское училище – и на тебе!
– А кто муж? – живо интересуется Аня.
– Некто Тобиаш – диктор на радио.
– А-а, известный московский красавец!
К ним приближаются Александров и Орлова. Режиссер бережно ведет актрису под ручку, они воркуют о чем-то, вполне возможно, что и о работе, потому что в руках Любочки раскрытый сценарий. Но, несмотря на занятость творческим процессом, Орлова замечает Бабеля и тащит Александрова к гостям, очаровательно улыбается им:
– Добрый день! Леонид, познакомьте же нас!
Утесов говорит с напускным равнодушием:
– Ну, это писатель, может, слышали – Бабель. И Тоня. Пирожкова.
– Очень приятно! – хором восклицают режиссер и актриса.
Утесов переходит на возвышенный тон:
– А это – великий режиссер Григорий Васильевич Александров! Почти Эйзенштейн! И не менее великая актриса Любовь Петровна Орлова! Звезда! Восходящая! Даже – взлетающая!
Орлова, уловив издевку, обиженно хлопает глазками. Александров пытается сменить тему:
– Как продвигается ваш фильм про Беню Крика с моим учителем – Сергеем Эйзенштейном?
– Да никак не продвигается, – машет рукой Бабель. – Я бы даже сказал, задвигается – все глубже и глубже!
Понимая, что и эта тема заводит в тупик, Александров быстренько сворачивает беседу:
– Ну, надеюсь, увидимся за ужином. А сейчас – извините, нам с Любочкой необходимо репетировать…
Орлова демонстративно берет режиссера под руку:
– Да, пойдемте, Гришенька!
Они уходят. Утесов кривляется им вслед:
– Ах, Гришенька, ох, Любочка, нам нужно репетировать!
– Что вы злитесь, как мальчишка? – улыбается Тоня. – Обычное дело: у режиссера с актрисой – роман.
– Да хоть сто романов! – восклицает Утесов. – И пусть репетируют хоть до упаду! Но мадам съедает всю мою пленку!
– Как… съедает?
– С аппетитом!
Утесов изливает Бабелю и Тоне всю свою израненную несправедливостью душу. Оказывается, сценарий, написанный под впечатлением программы «Музыкальный магазин» специально для Утесова, был про пастуха Костю, который становится звездой эстрады. А режиссер под впечатлением любовного романа с актрисой снимает кино про домработницу Анюту, которая становится еще большей звездой. А две звезды в одном фильме – это уже чересчур.
Пирожкова дружески треплет соломенный чуб Утесова:
– Бедный юноша!
Но тут же рядом материализуется гримерша Раиса:
– Не трогать! Не сметь прикасаться к артисту!
Тоня испуганно шарахается. Раиса запускает металлическую расческу в кудри Утесова. А он видит, что вдали на дороге появилась новая машина.
– Ну, вот и Леночка!
Отмахнувшись от гримерши, как от мухи, Утесов спешит навстречу машине. Бабель и Тоня идут за ним. Раиса вновь застывает со скорбным лицом. Утесов на ходу предлагает друзьям устроить вечером банкет по случаю приезда жены. Бабель оглядывается на скорбную Раису и выражает опасение, что вместо банкета будет коррида. Да ну, беспечно заявляет Утесов, Леночка ко всему привыкла.
Но из машины опять появляется вовсе не Лена, а Эрдман. И с ним – маленький человечек с большим носом в смокинге с бабочкой. Эрдман с театральным поклоном представляет любимца публики великого гипнотизера Мартинелли.
И снова на площадке все собрались вокруг быка. А перед ним застыл с решимостью тореадора гипнотизер. Сам он неподвижен, но руки его совершают замысловатые пассы перед бычьей мордой. Бык смотрит на человека с любопытством. Гипнотизер работает на пределе: все мускулы лица его напряжены, на шее вздулись жилы, на лбу выступили капельки пота.
Съемочная группа, затаив дыхание, наблюдает за развитием событий. Наконец, гипнотизер с протяжным свистом выпускает воздух из чахлой груди и бессильно роняет руки. Вся группа тоже дружно и разочарованно выдыхает.
А бык продолжает стоять и смотреть с любопытством.
Гипнотизер опять вскидывает руки и предупреждает, что сейчас он вынужден будет применить чрезвычайное средство – заветный индийский камень «Агасфер». Он достает из-за пазухи рубиновый самоцвет – размером с небольшой булыжник – на серебряной цепочке. Все уважительно ахают при виде заветного камня. Гипнотизер начинает мерно раскачивать самоцвет на цепочке, бормоча таинственные заклинания. У наблюдающей за этим гримерши Раисы медленно закатываются глаза. По лицу гипнотизера похоже, что он и сам уходит куда-то в астрал.
А бык себе равнодушно стоит и мерно отмахивается хвостом от мух.
Булыжник на цепочке все увеличивает амплитуду, заклинания переходят в невнятное бормотание, еще секунда – и гипнотизер валится наземь без чувств. К нему бросаются ассистенты, уносят в тень, обмахивают газетой. Александров шлепается в кресло с надписью на спинке «режиссер», обхватывает голову руками и, раскачиваясь, твердит одно и то же: все пропало, что делать, все пропало… Все сочувственно смотрят на него, не в силах ничем помочь. Даже Утесову становится жаль режиссера:
– Григорий Васильевич, не надо отчаиваться. Вот когда я служил в армии…
– Что вы несете! – стонет Александров. – Когда это вы служили в Красной Армии?
– Я не в Красной, я – в царской, – уточняет Утесов. – Так вот, наш подпрапорщик Назаренко рассказывал байку… Один старик говорит другому: «Помнишь, нам в армии, чтоб мы на девчонок не отвлекались, в чай подливали бром?» – «Ну, помню. И что?» – «Да вот, этот бром через сорок лет начинает действовать!»
Окружающие смеются, а режиссер взрывается:
– Опять вы с дурацкими одесскими шуточками!
– Какие шутки? – удивляется Утесов. – Я серьезно.
– Что серьезно?
– Быку нужно дать бром.
– Уберите от меня этого сумасшедшего! – кричит Александров. – Уберите, я за себя не ручаюсь!
Но тут вмешивается Бабель. Поправив очки на носу, он солидно говорит, что в отличие от Утесова служил не в царской, а в Первой конной армии Буденного, и свидетельствует, что, когда надо было оперировать раненного коня, его усыпляли котелком брома. Режиссер смотрит на писателя с детской доверчивостью:
– Это правда?
Писатель уверяет:
