– Великанов? С вашим-то ростом?
Лёдя обиженно надувается. Скавронский подхватывает под руку барышню:
Ниночка, пойдемте, вам нужны более глубокие и проникновенные знания! А вас, коллега, я оставляю в раздумьях!
Скавронский и барышня направляются к выходу.
А Лёдя, и верно, остается в напряженных раздумьях:
– На груди утеса-великана… Грудинин?.. Тьфу, бред! Утеса-великана… Утес! Утесин?.. Нет… Утесский? Нет… Утесов? А что, звучит – Утесов! Да! Утесов!
Лёдя выбегает из кафе за ушедшим Скавронским:
– Послушайте, а как вам – Утесов?
Но Скавронского уже и след простыл. А по улице идут люди, и все они заняты своими делами, и думают свои мысли, и никто из них даже не подозревает, что вот только что, сейчас, буквально на их глазах, рождается великий артист Лёдя… нет, какой Лёдя – Леонид… да, Утесов!
И он не выдерживает и кричит на всю улицу:
– Утесов!
Эхо многократно повторяет его крик. И кажется, что Лёде вторят улицы, дома, скалы, обрывы, море – вся Одесса:
– Утесов! Утесов!! Утесов!!!
Глава третья
«Пара гнедых, запряженных с зарею»
МОСКВА, ТЕАТР ЭСТРАДЫ, 23 АПРЕЛЯ 1965 ГОДА
Юбилейный вечер Утесова продолжается.
Среди поздравляющих деятели искусств перемежаются с представителями общественных организаций. После Аркадия Райкина и Зиновия Гердта на сцене появляются представители МИДа – пожилой сухопарый чиновник и молодая симпатичная женщина.
– Уважаемый товарищ Утесов! – торжественно начинает чиновник. – Разрешите от имени Министерства иностранных дел Союза Советских Социалистических республик зачитать официальную ноту…
Утесов перебивает с усмешкой:
– Только учтите: у меня с детства плохо с нотами – музыкальную грамоту я прогуливал!
Реплика не по сценарию сбивает чиновника, он ищет нужное место в бумажке.
Симпатичная спутница приходит на помощь:
– Дорогой Леонид Осипович! Наша нота очень простая: вы назначаетесь чрезвычайным и полномочным представителем Одессы во всем мире!
Зал аплодирует. Утесов уточняет:
– Чрезвычайный и полномочный – это вроде как посол?
– Совершенно верно – посол, – серьезно подтверждает чиновник.
А женщина-коллега улыбается:
– Да, Леонид Осипович, минуя все предыдущие ступени карьеры дипломата, вы сразу получаете звание посла.
– Почему же – минуя? – удивляется Утесов. – Нет, это просто повышение по службе. Я ведь уже ношу звание консула.
– Как… консула? – теряется чиновник.
Утесов радуется, как ребенок:
– А-а, у нашего МИДа не так уж хорошо работает разведка! – И объясняет залу: – Понимаете, мои земляки-одесситы давно называют меня консулом. Консулом одеколона.
– Одеколона? – еще больше теряется мидовец.
– Да, консул одеколона – то есть одесской колонии. На всем свете!
Зал смеется. Мидовцы вручают Утесову грамоту. Он целует ручку даме.
– Одесситы все такие галантные? – улыбается она.
– Абсолютно! Вся Одесса – от семи до семидесяти! – И спохватывается: – Нет, и после семидесяти – тоже!
Зал опять смеется, аплодирует.
А Утесов, подхватывая одесскую тему, направляется к микрофону:
Одесский порт
В ночи простерт,
Маяки за Пересыпью светятся.
Тебе со мной и мне с тобой
Здесь, в порту, интересно бы встретится.
Хотя б чуть-чуть со мной побудь,
Я иду в кругосветное странствие.
В твой дальний край идет трамвай
Весь свой рейс до шестнадцатой станции.
ОДЕССА, ЛЕТО 1912 ГОДА
Да, это все Одесса – и старый порт, и трамвай на шестнадцатую станцию Аркадии, и улочки Молдаванки и Пересыпи, и Французский бульвар, и Греческая площадь, и пляжи Ланжерона, и конечно – море, море, море…
Я не поэт
И не брюнет.
Не герой, – заявляю заранее.
Но буду ждать и тосковать,
Если ты не придешь на свидание.
Шумит волна, плывет луна
От Слободки на Дальние Мельницы.
Пройдут года, но никогда
Это чувство к тебе не изменится.
Лёдя, радостно перепрыгивая через ступени лестницы и не замечая ее крутизны, поднимается от порта на Николаевский бульвар. В руке его – большой бумажный рулон.
В этом радостном порыве Лёдя влетает в дом, где мама Малка штопает носки, натянув их на деревянный грибок, а папа Иосиф собирает на столе бумаги в свой рабочий саквояж. Лёдя на глазах онемевшего папы перебрасывает его саквояж со стола на стул, а вместо него раскатывает на столе бумажный рулон. Это – театральная афиша. И с театральным же широким взмахом руки Лёдя заявляет:
– Вот! Любуйтесь! И гордитесь сыном!
Папа с мамой недоуменно переглядываются.
– Что это? – обретает дар речи папа Иосиф.
– Читайте! Нет, я сам прочту! «Интермедия „Разбитое зеркало“, денщик – Леонид Утесов»!
– Малочка, ты что-нибудь понимаешь? – жалобно интересуется папа.
– Я понимаю, Йося, что наш сын нездоров своей больной головой, – ставит диагноз мама Малка.
Боже ж ты мой! Бедный Лёдя так долго – можно сказать, всю свою семнадцатилетнюю жизнь – готовился к этой минуте, предвкушал театральный триумф, ожидая от любимых, но не веривших в его актерскую звезду родителей, прозрения и понимания, а возможно – и восторга, и очень даже может быть – аплодисментов… Но вместо всего этого – медицинский диагноз.
– Мама! Папа! Ну, о чем вы… Это же я, это – мое имя на афише театра!
Папа Иосиф меняет пенсне на домашние очки с веревочкой, изучает афишу:
– Тут написан какой-то Леонид Утесов… Но я не знаю, кто такой этот Утесов… Леонид…
– Это мой сценический псевдоним! Так делают все настоящие артисты!
– Артисты – возможно. Но я знаю, что моего сына зовут Лазарь Вайсбейн, и что он никакой не артист, а едет работать к дяде Ефиму в Херсон. Вот что я знаю.
– Но папа…
Что – папа? Вайсбейн, чтоб ты знал, в переводе на ваш гойский язык означает – «белая кость». И это звучит гораздо лучше, чем какой-то паршивый утес!
Папа Иосиф сбрасывает со стола афишу и водружает на ее место свой саквояж.
– Я не хочу ехать к дяде Ефиму! – упрямо заявляет Лёдя. – Я работаю в театре!
В разговор наконец, вступает мама:
– Да? Ты работаешь в театре? И за эту работу ты имеешь деньги? Значит, когда я пойду на Привоз, мне взять на продукты у тебя?
– Пока нет, но…
– Что «но»?
– Но я же только начал…
– А кушать ты еще случайно не кончил?
Лёдя уныло молчит. Мама указывает на афишу:
– Передай этому… Утесову, что человек должен не кривляться перед публикой, а иметь в руках хорошую профессию, с которой можно кушать свой кусок хлеба!
В славном городе Херсоне, в лавке «Ефим Клейнер. Скобяные товары и садовый инструмент» – идеальный порядок и четкая иерархия расположения на прилавках и на полках лопат, топоров, молотков, замков, пил, кос…
Дядя Ефим – в отличие от щуплого и суетливого двоюродного брата Иосифа – весьма дородный и неторопливый. Сунув большие пальцы в проймы жилета, а остальными пальцами похлопывая себя по груди, он поучает уныло торчащего за конторкой племянника Ледю:
– Торговля – дело такое: ушами не хлопай, а то выгоду упустишь. К примеру, заходит человек, смотрит товар, а ты примечай, как он смотрит. Если он сразу молоток берет и к руке примеряет, значит – мастеровой, знает-таки, что ему нужно. А если является и спрашивает: «И где тут у вас молотки?», так с этого швицера можно двойные гроши слупить.
