Зал театра заполнен нарядными женщинами, многие – с орденами на груди. Свет в зале гаснет, а сцена, наоборот, освещается цветными прожекторами. Медленно разъезжается занавес. На сцене музыканты – не в традиционных костюмах, а в легких клетчатых джемперах и светлых брюках.
Появляется Утесов. Поклон залу. Поклон оркестру. Взмах обеими руками – без дирижерской палочки. И оркестр начинает играть фокстрот. Бодрая ритмичная музыка, непрерывно меняющие цвет лучи прожекторов, симпатичные веселые музыканты, раскованный дирижер, делающий свое дело вполоборота – и к залу и к оркестру, – все это сразу создает жизнерадостное настроение.
Женский зал рукоплещет – лучший подарок к 8 Марта придумать было бы трудно.
Так начинается знаменитый утесовский «Теа-джаз». И уже скоро закружится хоровод газетных рецензий:
«„Теа-джаз“ – превосходно слаженный, работающий четко и умно оркестр…»
«Начало сделано! Дело за тем, чтобы обеспечить творческий рост „Теа-джаза“…»
«Говорить о чуждости или буржуазности этой идеи глупо…»
Но вся восторженная газетная кутерьма начнется потом, а пока первый концерт «Теа-джаза» заканчивается. Утесов и оркестр исполняют финальную песню:
А теперь, когда, ребята, отзвучал наш джаз,
Вы домой скорее отправляйтесь!
И, прощаясь, вам скажу, как принято сейчас:
Не привет, не до свиданья, не прощайте, а…
Пока! Пока!
Уж ночь недалека.
Пока! Пока!
Глава девятая
«Легко на сердце от песни веселой»
МОСКВА, ТЕАТР ЭСТРАДЫ, 23 АПРЕЛЯ 1965 ГОДА
Поток поздравляющих не прекращается третий час. Утесов, конечно, уже подустал. Дита время от времени промокает платочком лоб отца. Но он отталкивает ее руку, не желая, чтобы видели его усталость. И держится молодцом – улыбается, подпевает, принимает шутки и отвечает на них, так что никто не должен заметить, что все-таки семьдесят лет – это семьдесят…
На сцене бесконечной чередой сменяются те, чьи имена и лица знает вся страна, и те, кто знаком и близок только самому юбиляру, но от этого ничуть не менее дорог ему, чем самые именитые поздравлянты.
– Юбиляра приветствуют земляки-одесситы! – объявляет ведущий.
На сцену выходят три пожилых человека, три ровесника Утесова: один лысый, другой седой и третий чернявый, без единого седого волоса. В руках у каждого – поднос, накрытый украинским рушником.
Утесов приподнимается из кресла, вглядываясь и пытаясь узнать очень давно, с юности не виденных земляков. Наконец, узнает и начинаются бурные объятия с беспорядочными возгласами:
– Лёдя! Лёдька!
– Никитка! Сема, ты?..
– Господи, сколько лет! А ты – як огурчик!
– Какой, Миша, огурчик – малосольный огурец!
– О, а цэ ты, Диточка? Я ж тебя от такую на руках подкидывал!
– А сейчас подкинуть слабо, дядя Никита?
– Где ж твои кудри, лысый чертяка?
Ведущий, наблюдавший встречу земляков со стороны, наконец вмешивается:
– Дорогие одесситы, я понимаю ваши чувства… Но и вы поймите: очередь желающих поздравить юбиляра выстроилась аж от Кремля!
– Да-да, мы зараз, зараз…
Лысый выходит вперед со своим подносом, укрытым рушником.
– Дорогой и любимый Лёдя! – Он осекается. – Звыняйте, шо я так по-простому – Лёдя…
Утесов возмущается:
– От дурень! А ты шо предлагаешь – Леонид Осипович? Так я ж даже не знаю, как тебе ответить, Семен… Батькович?
Ага, ну добре. Мы к вам… к тебе… прыбулы от всей Одессы-мамы! Вся Одесса долго думала: шо б тебе подарить? И мы решили привезти тебе вот что… Мы привезли одесскую землю – песочек с Ланжерона!
Лысый сбрасывает рушник с подноса, на котором – банка с песком.
А вперед выступает чернявый:
Еще мы привезли тебе одесское море – с Аркадии!
И откидывает свой рушник, под которым – трехлитровая банка с водой.
И еще, – подключается седой, – мы привезли тебе одесский воздух!
Под его рушником – консервная баночка.
– Воздух одесский консервированный. Дыши на здоровье!
Зал смеется и аплодирует. Растроганный Утесов снова обнимает-целует земляков. И вдруг спрашивает:
– Хлопчики, а воздух с откуда?
– Лёдя, ты про шо? – не понимает лысый.
– Ну, песочек – с Ланжерона, водичка – с Аркадии… А воздух с откуда?
Земляки растеряны, а Утесов подмигивает им и объявляет:
– С одесского кичмана!
ОДЕССА, 1930 ГОД
Наконец-то Утесов приехал в Одессу. В родной город, где не был давно – с тех пор как уехал отсюда в Москву. Он привез в Одессу недавно родившийся и уже очень популярный «Теа-джаз». На открытой сцене «Зеленого театра» в городском парке Утесов поет свою знаменитую босяцкую песенку:
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана тай на волю.
В Вапняровской малине
Они остановились,
Они остановились отдыхнуть.
Товарищ, товарищ,
Болят мои раны.
Болят мои раны в глыбоке.
Одна же заживает,
Другая нарывает,
А третия застряла у в боке.
Сказать, что зрители-одесситы от Утесова в восторге – это ничего не сказать! Они аплодируют, свистят и топают после каждого куплета.
Товарищ, товарищ,
Скажи ты моей маме,
Что сын ее погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С винтовкою в другою
И с песнею веселой на губе.
Зрители устраивают овацию. Утесов с трудом добивается тишины.
– Дорогие мои, золотые мои земляки! Я не был в Одессе – жутко представить – целых десять лет! А почему не был? А потому что мне нечего было вам сказать. В смысле – спеть. Но теперь мне есть и что спеть, и что сказать… И я снова с вами, я – дома!
Скрипач, взмахнув смычком, заводит нежную мелодию, Трубач высоко подхватывает ее, Пианист добавляет широкие аккорды, и Утесов начинает свою главную песню:
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Черного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город,
У Черного моря…
А после концерта Утесов идет в Треугольный переулок – в свой родной двор и дом. Взволнованный и слегка растерянный, стоит он в окружении радостно галдящих соседей. К нему пробирается совсем старенькая повитуха мадам Чернявская, принимавшая в свое время и его самого, и Диту. Она обнимаете Утесова:
– Ой, Лёдя, я скажу, шо ты таки не изменился!
– Со дня рождения? – удивляется Утесов.
– Хохмач! – улыбается повитуха. – Все равно самую лучшую хохму ты выкинул тридцать пять лет назад. Когда вылез на белый свет ко мне в руки!
Из-за спины мадам Чернявской выглядывает тощий маэстро Гершберг:
– Лёдя, я имею надежду, что ты уже наконец выучил нотную грамоту?
Утесов сокрушенно мотает головой:
– О чем вы говорите, маэстро? Мне что бемоль, что диез – один бекар!
Гершберг крайне огорчается:
– И что ты себе думаешь, Лёдя, я не знаю! Без нот – это ж нигде и никуда!
Толпу соседей рассекает по-прежнему бойкая Розочка:
– Шо вы блондаетесь у мене под ногами! Дайте мне увидеть это чудо света!
