Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Молчавший до сих пор Дунаевский наконец подает голос:

– А мне вот какая идея только что в голову пришла… Давайте объявим конкурс.

– Какой конкурс? – уточняет редактор.

– Чтобы песня стала народной, пусть ее слова и сочинит сам народ, а не какой-то отдельный поэт… Народу мы обязаны доверять!

Александров выходит из себя:

– Устроим кружок «Умелые руки»? И оператора пригласим из народа, и – чего уж там – режиссера…

– Григорий Васильевич! – негромко осаживает его редактор. – Не следует умалять возможностей советского народа. Мысль Исаака Осиповича идеологически верна. Я сегодня же дам в «Комсомольскую правду» объявление о конкурсе на лучший текст песни.

Из беседки Утесов и Дунаевский возвращаются очень довольные.

– Ну, Дуня, что значит – композитор! Разыграл как по нотам!

– Но и ты – артист! Где ты, Лёдя, нахватался этих штампов – «песня призывает наш народ к созидательному труду и трудовому веселью»…

– Нет, артист – тоже ты! Как натурально: «Мне только что пришла в голову идея…»

– Два таких артиста, как ты и я, для страны – перебор! – смеется Дунаевский.

– Значит, я остаюсь тут на хозяйстве, а ты лети в Москву, сговаривайся с Василием… Пусть шлет стихи в «Комсомолку», а ты там подстрахуешь…

Эту комбинацию Утесов с Дунаевским задумали давно. Увидев начальный текст песни, Утесов пришел в ужас от всех этих «коров-бугаев», и попросил своего знакомого, никому не известного рабочего поэта Васю Лебедева-Кумача, написать что-нибудь более удобоваримое. Вася написал, Утесов пришел в восторг, показал текст Дунаевскому, тот тоже восхитился. Был придуман трюк с конкурсом в «Комсомолке», что они и проделали, а теперь оставалось только ждать результата.

Утреннее солнце встает над морем. На поляне стоит бык. Вся съемочная группа суетится вокруг него. А бык – огромный, могучий – стоит, не обращая внимания на кинематографистов, и озабочен лишь мухами, которых время от времени лупит хвостом.

Это готовится съемка будущей знаменитой сцены пьяного стада, где бык – главный фигурант. Оператор Нильсен руководит установкой камеры на рельсах. Утесов и сценарист Эрдман наблюдают со стороны, на террасе. Любовь Орлова – в платье домработницы Анюты, с забавно торчащими косичками и с веником в руке – готова вступить в сражение с быком. Александров сдвигает ковбойскую шляпу на затылок и дает отмашку:

– Мотор! Камера! Начали!

Девушка-помреж щелкает перед камерой хлопушкой и объявляет:

– Кадр тридцать второй, дубль десятый!

Александров командует:

– Бык ложится!

Но бык ложится и не думает. Стоит и лупит хвостом мух. И так как это уже не первый и даже не десятый дубль, Григорий Васильевич, похоже, трогается умом. Он подлетает к быку и орет ему прямо в морду:

– Слушай меня, скотина! Я – режиссер! И если я говорю: лечь, ты должен лечь! Должен, обязан, понятно?

Съемочная группа с молчаливым сочувствием наблюдает буйное помешательство режиссера. Впрочем, Александров уже приходит в себя и переходит к делу:

– Дрессировщик! Где дрессировщик?

Неспешно появляется тип в полосатой кепке. Александров сообщает ему, что на его тупое животное угрохали пленки больше, чем на героиню, а ведь он обещал, что бык выпьет полведра водки и уснет. Дрессировщик задумывается и вяло предполагает, что, наверное, нужно еще полведра. Александров яростно заявляет, что от этого быка и от этого дрессировщика он сейчас же, немедленно, вот прямо тут на этом месте сойдет с ума.

Режиссера успокаивает артистка Орлова:

– Гришенька, не волнуйтесь!

– Я не могу не волноваться, Любочка! – стонет режиссер.

На террасе Утесов язвительно говорит Эрдману:

– Режиссер давно лег под мадам, а бык под режиссера – не желает!

– Разумное животное, – усмехается Эрдман. – Но шутки шутками, а съемка не движется почти неделю…

– Меня больше волнует, что два месяца не движется дело с песней!

– Дуня не звонил?

– Я звонил ему сам. Конкурс в «Комсомолке» окончен, работает жюри, Дуня там интригует как может…

Возле Утесова, словно из ниоткуда, появляется рыжая гримерша Раиса и начинает причесывать его непокорный чуб:

– Ой, Леонид Осипович, у вас причесочка растрепалась! Сейчас наладим, сейчас уложим…

– Отстань ты с причесочкой! Еще неизвестно, дойдет ли съемка до меня… Видишь, тут самый главный – бык!

– Что вы, Леонид Осипович! Самый главный, самый лучший – вы!

– Ох, Раиса! – грозит ей пальцем Эрдман. – Гляди, к Леониду Осиповичу нынче жена приезжает.

Гримерша вспыхивает, возмущается:

– Николай Робертович! Как вы можете подумать…

– Не могу, не могу, – поднимает руки Эрдман.

Гримерша, тряхнув рыжей челкой, удаляется. А на террасу приходит Нильсен. Неразговорчивый, как все операторы, он молча достает папиросы, молча закуривает, молча затягивается и выпускает дым. Но вдруг ни с того ни с сего раздражается и заявляет, что у него нет больше сил выносить этот великосветский салон: все фальшиво улыбаются, сюсюкают – Гришенька, Любочка, – а тут же рядом его жена, ее муж… тьфу!

Действительно, на другой террасе сидят муж Любы Орловой, австрийский инженер, и жена Гриши Александрова, миловидная женщина в соломенной шляпке. К ней подбегает семилетний сын:

– Мама, пойдем на море!

– Дуглас, вот будет перерыв – тогда пойдем. А сейчас у папы съемка…

– У него не съемка – я видел, он просто на всех ругается.

– А это – подготовка к съемке, – объясняет мама.

– Но почему мы не можем на море без него?

– Потому, Дуглас, что папе нужна наша моральная поддержка.

Мальчик вздыхает и отходит. Австриец, муж Орловой, спрашивает с сильным акцентом:

– Очень странный имя… Дуглас… Это есть американский имя?

– О да! Гриша назвал его в честь Дугласа Фэрбенкса, – охотно поясняет жена Александрова. – Гриша большой поклонник американского кинематографа. Он работал в Америке с Эйзенштейном.

– Да-да… Он из моей… жена Люба… тоже сделать как… американский актрис.

– И Любочке очень идет быть блондинкой! Уверяю вас!

А съемочная группа опять бессильно топчется вокруг категорически не желающего укладываться быка. Александров кричит на дрессировщика:

– Ну, дали еще полведра водки! Ну, и что?

Дрессировщик флегматично предполагает:

– Наверно, еще надо дать…

– Хватит! А что-нибудь еще вы можете предложить?

– Могу. Научный метод.

– То есть?

– Дрессура. Вообще-то быки не очень поддаются… Но можно попробовать.

– Так пробуйте! Сколько это займет времени?

– Как пойдет… Месяца три-четыре…

– Какие три-четыре! Мне скоро картину сдавать!

Дрессировщик резонно объясняет:

– А быку все одно – сдавать вам картину, не сдавать…

Александров быстро ходит взад-вперед по площадке, потом резко останавливается:

– Сценаристы! Где сценаристы?

– Сценаристы! – суетятся помощники. – Где сценаристы? Сценаристов на площадку!

Появляется Эрдман:

– Я – за двоих. Масс лежит в соплях – перекупался…

– Хочу вам напомнить, товарищи сценаристы, что вы командированы сюда не купаться, а переписывать то, что вы написали!

– Зачем?

– А затем, что написанное вами снять невозможно!

– Ну, снять возможно все…

– Да? Тогда снимите! Сами написали – сами и расхлебывайте!

Эрдман кивает на быка и пустое ведро:

– А наш друг все уже расхлебал…

– Острите, да? – вскипает Александров. – Вы комедиограф, да? Прекратите ломать комедию и подумайте, что делать с быком!

Эрдман честно думает. И заявляет, что быка надо загипнотизировать. Режиссер предполагает, что сценарист над ним издевается. Эрдман успокаивает, что и не думал издеваться, а просто он видел на гостинице афишу: гастроли великого – так и написано: великого – гипнотизера, причем объявлены любые виды гипноза. Тогда режиссер заявляет, что сценарист просто не в своем уме. Эрдман опровергает и это предположение, заверяя, что он вполне в своем уме, так как еще не прибегал к услугам великого гипнотизера. Отчаявшийся режиссер уже готов на все, его лишь останавливает то обстоятельство, что кудесник работает с людьми, а не с животными. На это Эрдман заявляет, что Александров – большой оптимист, если видит существенную разницу между людьми и животными. Последний аргумент окончательно добивает режиссера, и он принимает решение: вы это предложили – вы это и осуществите, давайте сюда гипнотизера. Эрдман требует машину для поездки за волшебником. Режиссер приказывает подать машину сценаристу, а съемочной группе объявляет перерыв.

69
{"b":"872187","o":1}