– Вы правы, Лена, жить, конечно, надо. Лёдя пойдет к нам, в реввоенсовет, на работу. И революции послужит, и паек у нас надежный.
Лёдя стоит перед бывшим дворянским особняком, где теперь находится реввоенсовет. На фасаде намалеван огромный плакат: мраморные ступени, на ступенях трон, а с трона текут потоки крови. И надпись:
Кровью народной залитые троны
кровью мы наших врагов обагрим!
Лёдя, чуть поежившись, нерешительно входит в особняк.
В своем кабинете Клавдия вручает брату новенькую скрипучую кожанку, красный бант, маузер в деревянной кобуре и скупо улыбается:
– Ну, теперь душа моя спокойна.
– А большевики же отменили душу, – улыбается в ответ Лёдя.
– Диспуты у нас по субботам, – отрезает Клавдия.
– А я думал, у нас по субботам – шабес.
– Мы не делим людей по национальному признаку! Иди, тебя внизу ждут…
Перед большим барочным зеркалом вестибюля Лёдя одергивает на себе кожанку, поправляет красный бант, передвигает на поясе кобуру, делает грозное лицо, но не выдерживает, корчит своему отражению рожу и спешит на улицу.
У подъезда стоит автомобиль. За рулем мордатый хлопец – тоже в кожанке с красным бантом.
– Товарищ Вайсбейн! – машет он рукой. – Пора, буржуи заждались!
В неспешно едущей по улицам машине бывалый напарник инструктирует Лёдю:
– Заходим, говорим: именем революции вы, господа хорошие, подлежите экспроприации. А дальше гребем что найдем. Оставить дозволено только то, что на них надето, да еще одну смену белья, да одну простыню на каждого гражданина.
– И все? – удивляется Лёдя.
Да им и того много! Буржуи – народ хитрожопый, так и норовят по две пары штанов надеть. А бабы, смех сказать: по два корсета напяливают. Так что баб надо щупать!
Напарник гогочет. Лёдю передергивает.
– Но шмотье – это самое простое. А когда доходит до камешков – вот где самая наша работа! И раз мы работаем вместе, сговоримся на берегу: ежли тебе какая вещичка буржуйская глянется, я слова не скажу, но и про меня молчок. Понял?
– Нет.
– Объясняю. Мы забираем у буржуев имущество в пользу рабочего класса, так? Так. А мы с тобой кто? Мы с тобой рабочий класс и есть. Значит, имеем полное право!
Лёдя с хлопцем поднимаются на этаж, и напарник без лишних слов и звонков колотит кулаком в дверь квартиры:
– Именем революции, откройте!
Щелкают несколько замков – люди наивно ставили хитроумные запоры, полагая, что они защитят от беспредела революционного лихолетья. Из двери выглядывает испуганное лицо с бородкой-эспаньолкой. Напарник отталкивает хозяина и врывается в квартиру, бросив лишь одно слово:
– Эскпроприация!
Интеллигентное семейство – папа, мама и сын лет двенадцати – забилось в угол. Лёдя вяло и бессмысленно перебирает книжные полки, аккуратно ставя книги на место. А напарник азартно потрошит шкафы, комоды, выбрасывая вещи и белье на разложенную посреди комнаты скатерть.
Хозяйка прерывисто всхлипывает. Муж и сын обнимают ее обеих сторон, но не произносят ни слова. Взопревший напарник утирает лоб, оглядывая небогатый лов, и спрашивает:
– А золото-брильянты где?
Хозяин дома горестно машет рукой:
– Какие брильянты! У нас и прежде богатств не водилось, а уж теперь и все, что было, проели.
Напарник подмигивает Лёде.
– Все они эту сказку рассказывают!
Поигрывая маузером, он направляется к иконостасу в углу комнаты.
– А это, по-вашему, тоже – ничего нету?
Он хватает большую икону в богатом окладе и бросает ее на кучу белья. Хозяйка в слезах выбегает из комнаты. Напарник не останавливает ее, лишь усмехается:
– Нервенная бабенка! Ничего, советская власть нервы-то ей подлечит. Вяжи этот узел, а мы с батей дальше поглядим…
Хозяин понуро уходит за напарником. Лёдя неумело пытается уложить и связать вещи. Мальчик наблюдает за ним. Лёдя берет икону и протягивает ее мальчику:
– Спрячь! Здесь уже смотреть не будем.
Мальчик прячет икону под шкаф. А Лёдя быстро завязывает узел с вещами.
Возвращается крайне недовольный напарник с хозяином.
– Ни хрена там нету! Тоже мне – буржуи!
Он подхватывает увязанный Лёдей узел и идет на выход. Хозяин плетется провожать незваных гостей. Напарник выходит, а Лёдя задерживается в дверях:
– Извините, время такое…
Хозяин лишь печально машет рукой.
Напарник суетится возле машины, бросает узел на заднее сиденье и вынимает из кармана две пары сережек:
– Я все же дамочку пушкой пощекотал – камушками разжился. Держи, твоя доля.
Напарник протягивает одну пару сережек, но Лёдя отшатывается:
– Не надо!
– Чего не надо? Бабе своей отнесешь – она на сахар сменяет или на муку.
– Мне ничего не надо!
Напарник меняется в лице:
– Против закона революции идешь? Как бы ты сам на их буржуйском месте не оказался! Ладно, едем, пообвыкнешь…
Напарник усаживается за руль. Но Лёдя решительно поворачивается и уходит.
В кабинете у Клавдии он бросает на стол кожанку и маузер. Сестра холодно интересуется:
– Отказываешься служить революции?
– Так служить – отказываюсь! Не могу я этого… Хоть режь – не могу!
– Кишка тонка?
– Да пойми ты, пойми: я артист! Просто артист!
Клавдия задумывается и решает:
– Ладно, послужи советской власти как артист!
Так Лёдя впервые окунулся в атмосферу незнакомого ему доселе революционного искусства. Он стал артистом агитационного поезда. За этим громким названием скрывалась обычная теплушка, увешанная агитационными плакатами, призывающими защищать революцию и бить буржуев. Эта теплушка возила Лёдю с его небольшой командой артистов со станции на станцию, где находились уходящие в бой или вернувшиеся из боя красноармейцы.
Лёдя был мастер на все руки – и автор, и исполнитель, и музыкант. Как и его измотанные боями зрители-слушатели, он недоедал, недосыпал, но был полон боевого энтузиазма. Нельзя сказать, что Лёдя уже глубоко проникся революционными идеями и был готов на подвиг во имя революции. Нет, он еще мало что понимал в подлинном смысле происходящих исторических перемен. Но ему нравилось само это состояние артиста, который нужен массам. А главное, ему нравилось это творимое им самим еще не очень осознанно, еще на ощупь новое искусство – пламенность чувств, открытость мыслей, синтетичность возможностей слова, музыки, танца…
Состав из нескольких теплушек останавливается на маленьком полустанке. На одном вагоне надпись: «РЕВОЛЮЦИОННЫЙ АГИТПОЕЗД».
Подбегает красноармеец, колотит в дверь. Дверь отодвигается, и появляется Лёдя – сонный, помятый, с воспаленными глазами
– Артисты? – спрашивает красноармеец.
– Артисты, – отчаянно зевает Лёдя.
– Под Жуковкой рельсы взорваны, вам стоять часа три. Братцы-артисты, дайте концерт для бойцов, уходящих на фронт!
– Да вы что, у меня люди еле живые! По пять выступлений в день даем… Впервые за двое суток заснули…
– Но ты пойми: хлопцы идут на фронт! Кто знает, вернутся ли…
– Понимаю… Но рука не поднимется будить… Говорю же: еле живые они!
Ну, прощения просим…
Красноармеец огорченно чешет в затылке и уходит.
Лёдя смотрит ему вслед. И окликает:
– Эй, солдат! Собирай бойцов – будет концерт.
– Без артистов? – недоверчиво спрашивает красноармеец.
Лёдя весело ударят себя кулаком в грудь:
– Все артисты – здесь!
Красноармеец недоверчиво смотрит на Лёдю.
– Ну, чего стоишь? Помоги агитацию дотащить!
На богом забытом полустанке установлена декорация из агитплакатов. Красноармейцы сидят на земле. А Лёдя перед ними играет – один за всех, стремительно меняя детали: каску пехотинца, бескозырку матроса-пулеметчика, фуражку артиллериста, кавалерийскую буденовку:
Красноармеец всех родов!
К войне с врагами будь готов!
