– Вот идут славные воины-пехотинцы…
Мы – красная пехота,
Мы – армии основа.
В нас всех крепка охота
Учиться жизни новой!
Мы от станка и плуга
Сомкнулись в красный строй.
С подмогою друг друга
Коммуны в селах строй!
– А вот мчатся на тачанках боевые пулеметчики…
Мы – пулеметчики,
Меткие наводчики!
Пусть враги кидаются с пеною у рта,
В ответ на атаку им
Враз мы зататакаем:
Та-та-та-та-та! Та-та-та-та-та!
– А вот поддерживают пехоту мощным огнем артиллеристы…
У артиллериста —
Своя сметка:
Сметаем чисто,
Сметаем метко!
– А еще сметает всех врагов с пути стремительная конница…
С неба полуденного
Жара – не подступи,
Конная Буденного
Раскинулась в степи.
Не сынки у маменек
В помещичьем дому —
Выросли мы в пламени,
В пороховом дыму.
Никто пути пройденного
Назад не отберет.
Конная Буденного
Армия – вперед!
Измученный и пропыленный после двух месяцев революционных гастролей, Лёдя в красноармейской гимнастерке возвращается домой.
На шею ему бросается Лена:
– Слава богу, вернулся! Переодевайся, быстро переодевайся!
Лёдя, удерживая Лену в объятиях, улыбается:
– А без фрака ты меня за стол пустишь? Жрать с дороги хочется…
– Потом, потом, переодевайся! – взволнованно торопит Лена.
– Да что случилось?
Лёдя входит в комнату и видит сестру Клавдию – не в привычной кожанке, а в селянском платье и платочке.
– У нас сегодня маскарад? – удивляется Лёдя.
– Ты откуда свалился? – еще более удивляется Клавдия. – Белые в городе!
Лёдя аж присвистывает.
– Не свисти в доме – денег не будет, – делает замечание мама Малка.
Она укладывает в платок нехитрую еду – хлеб, сахар, луковицу.
Лёдя спрашивает Клавдию:
– Раз пришли белые, значит, ушли красные… А что же ты?
– Я остаюсь для подпольной работы, – объясняет сестра.
Мама подает ей узелок с едой. Клавдия коротко обнимается с родственниками и обещает всем:
– Мы еще вернемся!
Она уходит. Все молчат. Потом Лена грустно спрашивает.
– Лёдичка, что же ты теперь будешь делать?
Лёдя спокойно улыбается:
– То же, что и всегда, – петь!
И действительно, Лёдя поет. Поет на эстраде злободневные куплеты, сообразуясь с тем, какая нынче власть на дворе. А власть эта меняется калейдоскопически.
По Одессе шагает отряд белогвардейской добровольческой армии.
И Лёдя поет:
Пароход плывет,
Вода кольцами,
Будем рыбу кормить
Комсомольцами!
Потом по городу идут красноармейцы.
И Лёдя поет:
Пароход плывет,
Вода кольцами,
Будем рыбу кормить
Добровольцами!
Потом улицу заполняют жовтоблакитники гетмана Скоропадского.
И Лёдя поет по-украински:
Пароход плыве,
Нафта плямами,
Рыбу будемо кормыты
Москалямы мы!
А когда маршируют войска германского кайзера и рядом с ними даже гуси идут четким строем, Лёдя поет какую-то абракадабру по-немецки.
А когда весело шагают французские солдаты, Лёдя поет по-французски.
А потом в городе появляются вообще инопланетные пришельцы: иссиня-черные, но белоглазые зуавы. Зуавы не столько воюют, сколько водят по городу навьюченных осликов, снимают с них поклажу и прямо на улице раскладывают марокканские ковры, шитые золотом туфли с загнутыми носами и прочие удивительные товары, гортанными голосами зазывая покупателей.
И Лёдя, запутавшийся во всех этих трансформациях, выдает последний окончательный вариант куплетов:
Пароход плывет,
Накось выкуся,
Нечем рыбу кормить —
Сдохла рыба вся!
К 1919-му году Одесса оказалась последним островком прошлого, на котором поместились остатки белой гвардии и осколки творческой интеллигенции. И все они по вечерам собирались в открывшемся Доме артиста: первый этаж занимал бар известного исполнителя цыганских песен и романсов Юрия Морфесси, второй этаж – кабаре при столиках а-ля «Летучая мышь», третий этаж – карточный клуб. В Доме артиста появлялась нарядная сытая публика. Офицеры и штатские с дамами, знаменитые артисты эстрады и бывших императорских театров, хлынувшие со всей страны к черноморским портам, в ожидании эмиграции пускались в последний загул на родной земле.
Лёдя на эстраде кабаре поет свой коронный шлягер:
Ах, мама, мама, что мы будем делать,
Когда настанут зимни холода?
У тебя нет теплого платочка,
У меня нет зимнего пальта!
Публика смеется и аплодирует своему любимчику, успевая при этом выпивать и закусывать. Лёдя раскланивается, расылает воздушные поцелуи, а в финале к общему восторгу усаживается на шпагат.
Но совсем другая атмосфера воцаряется в притихшем зале, когда на сцене поет Александр Вертинский в костюме Пьеро:
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой.
Осторожные зрители молча кутались в шубы,
И какая-то женщина с искаженным лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Лёдя стоит за кулисами и абсолютно поглощен пением своего кумира – Вертинского.
Закидали их елками, замесили их грязью
И пошли по домам, под шумок толковать,
Что пора положить бы конец безобразию,
Что и так уже скоро мы начнем голодать.
Но никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги – это только ступени
В бесконечные пропасти к недоступной весне.
