— Что ж, Магеллан, насчет этого…

Послышался его резкий вдох.

— Пожалуйста, скажи, что не жалеешь об этом, — прошептал он на выдохе.

Черт побери, он что, серьезно? Было бы так просто вести себя равнодушно и сделать вид, словно секунду назад наша игра в хоккей с миндалинами была совершенно нормальной, но это не так. Это определенно было ненормально, и после моего близкого и личного знакомства с его ртом было бы бессмысленно и слишком сложно притворяться, будто ничего особенного тут нет. Есть, и оно оказалось огромным, тяжелым и испускало электрические разряды. Это именно то, о чем Зои пыталась сказать мне: я сделала первый шаг.

Прижавшись к его теплому телу, я посмотрела на него из-под ресниц.

— Не жалею.

Тристан нервно вздохнул и уперся спиной в угол дивана. Его блестящие зеленые глаза устремились на меня, отчего мой пульс ускорился в десять раз.

— Ты будешь жалеть, если я снова поцелую тебя?

И мне бы сказать ему, что нам нужно поговорить о случившемся; что я заслуживала знать, когда он начал что-то чувствовать ко мне, и когда он начал скучать по мне так, как раньше никогда не скучал. Но всего в нескольких дюймах от моего лица находились его идеальные губы, внимание которым уделяли миллионы женщин. И я знаю, каковы на вкус эти губы, этот рот, этот язык, и молилась Богу, что буду достаточно вменяемой и не забуду поговорить с ним обо всем позже. Сейчас не время, и Тристан, должно быть, почувствовал это, потому что мы одновременно потянулись друг к другу, как два магнита.

Его губы снова были на моих губах. Жаркие, нежные и сладкие, они набросились на меня с еще большей страстью, которую я вообще не могла и представить. Тристан втянул мой язык в свой рот, и я застонала так громко, что даже Зои покраснела бы. Моя кожа полыхала от лихорадочно бьющего пульса и от дурманящего, чистого запаха Тристана. Его руки вцепились в мои бедра, пока мои пытались убрать начос с наших коленей, потому что все, чего я сейчас хотела, — сесть на его лицо. Но меня вполне бы устроили колени.

— Черт, — простонала я, когда он отстранился от моих губ, чтобы проложить дорожку влажных поцелуев по моему подбородку, а затем по шее. — О мой… — я запнулась, когда он провел языком по моему горлу, а потом его губы нежно всосали чувствительную кожу. Гребаное дерьмо. Твою мать. Охренеть. Я не знала, какого черта мои руки лежат по бокам. Может быть, я просто сжимала и разжимала кулаки при каждом его поцелуе, потому что была слишком поглощена процессом.

Руки Тристана крепко сжали мои бедра, когда он притянул меня к себе. Я хотела посмотреть на мускулы, напрягающиеся на его предплечьях при каждом движении, но мне даже не забывать дышать стало чертовски трудно, когда его рот прикасался к эрогенным зонам на моем горле.

— Как хорошо, — пробормотал он в мою кожу так тихо, что я едва расслышала его сквозь бешеный пульс, который отдавал в уши.

— Святое… — неразборчиво прохныкала я, когда он поцеловал мою шею с другой стороны. Его огромные ладони снова схватили меня за талию, пытаясь притянуть на свои колени. Я позволила ему это, и переместилась, слегка наклонившись вперед.

Одна большая ладонь провела по моей пояснице, а другая крепко сжала талию. Он произносил слова, уткнувшись в мою кожу. Слова, которые я не могла понять и лишь отчасти хотела бы понимать. Он мог рассказать алфавит задом наперед, или, насколько я помню, назвать меня шлюхой на десяти разных языках, но когда его губы продолжали дорожку поцелуев по всему моему горлу, я услышала, как он простонал мое имя. И тогда мои руки, наконец-то, ожили. Я положила ладони на его широкую грудь для поддержки, пока он медленно целовал меня в уголки рта, как это делала я всего несколько минут назад. Я ощутила на своей коже его теплое дыхание, когда он отстранился, сжимая пальцами мои бедра.

— Господи, — захныкала я, когда он оставил влажные поцелуи на моих щеках.

Он тихонько усмехнулся: «Это точно», самым хриплым тоном, который я слышала в своей жизни.

После секундной попытки отдышаться, я немного отстранилась, чтобы посмотреть на него. Его глаза были прикованы к моим, и казалось, будто он знает ответ на любой вопрос в мире. Руки с длинными пальцами скользнули вверх, от моих бедер по груди, плечам, шее, а затем к лицу, нежно обхватив его ладонями. Кривоватая ухмылка на губах осветила все его лицо.

— Ты такая красивая, — пробормотал он, проводя большими пальцами по ямочкам на моих щеках.

Я не хотела говорить «Спасибо», потому что казалось, будто это будет слишком прямолинейно. Вместо этого я улыбнулась ему, пытаясь выразить, насколько сильно я только что насладилась тем, как он трахал мой рот. Он улыбнулся в ответ и громко выдохнул мне в лицо. Я была чертовски счастлива, что мы не съели начос из «Taco Bell», и теперь не боялись ужасного запаха изо рта. Но серьезно, я бы сделала это снова, даже если бы из его рта воняло.

Я долго сидела на его коленях, пока он сидел, наклонившись ко мне, а затем мы оба расслабились, откинувшись на спинку дивана и молча глядя друг на друга. Я понятия не имела, о чем хочу с ним поговорить, поскольку единственное, о чем могла думать, так это о мурашках по всему телу. От осознания того, что случилось за последние несколько минут, мой желудок скрутило в узел — а с моим везением я была уверена, что этот узел был гордиевым. Все казалось каким-то не реальным. Кто-то где-то давно решил, что Кэт Бергер — неудачница, и я смирилась с этим. Но дело в том, что все это — Тристан и я — казалось таким реальным, словно не могло быть иначе. Неестественным был только шок, который пронзал мои вены каждый раз, когда он касался меня руками или губами.

— Прости, что не сказал тебе раньше, — пробормотал грубый голос в тишине моей квартиры. Он откинул голову на спинку дивана, не сводя с меня глаз, касаясь кончиками пальцев моих. — Я понятия не имел, как это сделать.

— Лучше бы ты сказал, — улыбнулась я ему. — Я думала, что ты считаешь меня своей сестрой.

Тристан хрюкнул, как уже много раз делал в моем присутствии, но больше не пытался это скрыть, что выглядело слишком идеально.

— Не сестрой, — сказал он, смеясь. — Однозначно не сестрой.

Я хотела его, и в мыслях не было никаких сомнений, но я не собиралась стать еще одной зарубкой на спинке его кровати. До сегодняшнего дня он считал меня особенной, и я хотела, чтобы так и оставалось. Единственный детский ген во мне кричал, что я хочу что-то значить для него, и меня это устраивало. Он должен хотя бы немного поухаживать за мной, прежде чем пояс целомудрия падет к его ногам. Особенно после всего дерьма, которое он заставил пережить мое бедное сердце. Засранец.

Было так много вопросов, которые я хотела задать. Мне хотелось узнать, что все это значит, потому что это не может быть чем-то несерьезным. Я хотела спросить, что он собирается делать после случившегося. Что именно он чувствовал ко мне. Уволился ли он ради меня. Почему он все еще не похоронен глубоко во мне. Я хотела опустить взгляд и посмотреть, соответствует ли его стояк моим мокрым трусикам. Я ничего не спросила и не сделала, потому что он пересадил меня на диван и обнял за плечи, крепко прижимая к себе. Пока мы молча сидели в обнимку, минуты превратились в полчаса, а потом и в час. Его рука так и не отстранила меня, и я лишь еще уютнее устроилась в его объятиях. Раньше такого никогда не было. Иногда он как бы невзначай обнимал меня или что-то в этом роде, но ощущалось все по-другому. Это как сравнивать полную луну с едва различимыми очертаниями месяца на небе.

Мы разберемся во всем, но не сегодня. Я хотела насладиться моментом. А чуть позже хотела с ним пошалить.

Его губы нежно коснулись моего виска. И я отбросила все имеющиеся вопросы на другой день, когда момент будет менее игривым и нежным. На тот день, когда я буду чувствовать себя не так, словно только что выиграла в лотерею.

— Можно кое-что сказать?

Я рассмеялась, уткнувшись в плотную ткань его толстовки. Сколько раз я задавала ему тот же вопрос?