Похожее противоречие возникает из допущения, что существует объяснение мира как целого. Я могу доказать, что мир причинно самозависим, поскольку состоит из бесконечной цепи причин, связывающих каждый момент с его предшественником. Поскольку идея о начале этой цепочки — идея о первопричине — абсурдна и ведет лишь к вопросу: «Что стало причиной начала?», на который нет правильного ответа. Точно так же я могу доказать, что мир причинно зависим, поскольку его существование вытекает из некого существа, являющегося «причиной самого себя», causa sui. Поскольку если такого существа нет, тогда нет и причины, которая породила бы последовательность природы. В этом случае ничто в природе не имеет объяснения, и мы вообще не можем сказать, что существует что бы то ни было.

Такие антиномии возникают вследствие попытки выбраться за пределы опыта на некую абсолютную точку, из которой можно обозреть всю совокупность вещей (то есть мир, «каков он есть»). Если предположить, что природа это «вещь в себе», то есть вывести из понятия природы ссылки на любой возможный опыт, тогда антиномия получит обоснованное доказательство. Однако противоречие, Которое возникает как результат этого предположения, показывает в первую очередь ложность посылки и таким образом приводит нас к открытию истинной сущности вещей как объектов чувственного созерцания (см. т. 3, с. 269–270). Идея «абсолютной всеполноты» охватывает только «вещи сами по себе» (т. 3, с. 392), другими словами, непознаваемое. Например, понятие причины, которое мы применяем в царстве эмпирических объектов, чтобы установить связи между ними, будучи изъято из этого царство и применено к миру в целом, теряет всякое содержание. Раз оно применено вне эмпирических условий, оправдывающих его применение, оно неминуемо ведет к противоречию.

И все же, утверждает Кант, эти антиномии не следует просто отбрасывать как ошибки, которые легче обнаружить, чем избежать. Породившая их посылка о целостности является одновременно и причиной и следствием всего самого важного в науке. Предположим, мы приняли гипотезу так называемого большого взрыва о происхождении вселенной. Только близорукий человек может счесть, что мы получили ответ на вопрос о том, как начался мир. Что стало причиной взрыва? Любой ответ предполагает, что нечто уже существовало. Следовательно, эта гипотеза не объясняет происхождения вещей. Поиск первопричины уводит нас в бесконечное прошлое. И либо он ничем не завершится (а как в этом случае космология объяснит существование мира?), либо опять же приведет нас к causa sui (а значит, мы оставим вопрос науки без ответа и убежим в теологию). Наука сама толкает нас к антиномии, навязывая нам границы природы. Но как я могу знать, где эти границы, если не в состоянии преодолеть их?

И Кант погружается в замысловатое объяснение антиномий, утверждая, что каждая из двух частей антиномии неминуемо соотносится с рационализмом и эмпиризмом и попутно анализирует различные ошибки философов. Объяснение получилось изрядно сложным и породило не меньше комментариев, чем любой другой раздел первой «Критики». Кантовская приверженность к системе заставляет его сочетать аргументы разной ценности и качества. Однако за этой чрезмерностью скрыт один из наиболее остроумных научных методов, когда-либо вышедших из-под пера философа. Кантовское объяснение вдохновляло таких непохожих мыслителей, как Гегель и Эйнштейн, и мало кто не был поражен уровнем поставленных им проблем. Как все же могу я увидеть мир в целостности? А если не могу, то как это объяснить? Как я могу объяснить существование хоть чего-нибудь, если я не могу объяснить существования всего? Если я во всем ограничен моей точкой зрения, как могу я проникнуть в тайны природы?

Мы охарактеризовали первую и четвертую из кантовских антиномий. Последняя вплотную подводит нас к теологии и к дальнейшему предположению Канта о том, что сама идея causa sui бессодержательна и при применении в суждении приводит только к противоречию. В главе «Идеал разума» Кант анализирует традиционные доказательства бытия Бога и на их основе строит ставшую знаменитой классификацию. Существуют, говорит он, только три типа доказательств: космологические, онтологические и физикотеологические. Первая группа включает все доказательства, построенные на случайных фактах, связанные с ответом на вопрос «почему это так?» и постулирующие существование необходимой сущности. Частный случай такого доказательства — рассмотренная нами выше теория «первопричины»: случайные факты могут когда-либо получить объяснение, только если цепь причин б/рет начало в causa sui. Вторую группу составляют доказательства, которые, чтобы освободиться от случайных допущений (сомнительных, поскольку они могут быть ложными), выводят существование Бога из самого понятия Бога. В третью входят выводящие бытие Бога из «творчества», основанные на том, что если хорошее заложено в самой природе, то тому причиной некое высшее совершенство.

Последний тип доказательств, по Канту, «заслуживает, чтобы о нем всегда упоминали с уважением. Это самый старый, самый ясный и наиболее соответствующий обыденному человеческому разуму аргумент. Он побуждает к изучению природы, так же как он сам получает отсюда свое начало и черпает все новые силы (т. 3, с. 462). Более подробное объяснение привлекательности этого доказательства можно найти в третьей «Критике». Кант не был атеистом, огромное впечатление произвели на него юмовские посмертные «Беседы о естественной религии», вышедшие на немецком, как раз когда первая «Критика» готовилась к печати. Философа поразили мотивы, подвигнувшие Юма на написание этого сочинения, однако времени на анализ его аргументации уже не было (т. 3, с. 549). Юм предвосхитил собственную кантовскую критику рациональной теологии, хотя практически не коснулся доказательства через творчество, утверждая, что оно либо вовсе ничего не доказывает (поскольку не может быть точной аналогии между совершенством природы и совершенством искусства), либо доказывает существование некой силы, ничуть не более совершенной, чем сотворенный ею мир. Кант также не был удовлетворен доказательством через творчество. Однако, хотя он и считал его недостаточно убедительным, ему все же казалось, что оно выражает правильное ощущение. И потому он предпринял абсолютно новое толкование его, но уже в третьей «Критике».

Считающееся интеллектуальным доказательство через творчество не может быть более убедительным, нежели космологическое, на котором оно основано (т. 3, с. 473). Потому, что понятие «творчество» можно применить к миру, только если он имеет объяснение. Однако, если считать убедительным космологическое доказательство, это допущение не имеет смысла. Чтобы постулировать бытие трансцендентной необходимой сущности, от которого зависит весь порядок вещей, нам пришлось бы выйти за пределы природы. Эта сущность должна быть причиной самой себя, более того, ее бытие не может быть случайным фактом, поскольку, если бы оно таким было, она являлась бы звеном в цепи явлений, а не объяснением их всех. Что-либо может существовать с необходимостью, только если его существование подразумевается в самом его понятии. Существование Бога подразумевается концепцией Бога, хотя концепция может служить объяснением только в рамках логики. Итак, в сущности, все три доказательства сводятся к одному — онтологическому, которое, утверждает, что Бог существует, поскольку его существование принадлежит к самой концепции Бога. В этой традиционней форме онтологическое доказательство доказывает не только бытие, но и совершенство Бога. Ни одно из прочих доказательств не способно доказать абсолютное совершенство Бога, так что и в этом они вынуждены опираться на онтологическое доказательство, предоставляющее разумную основу для религиозного чувства. Онтологическое доказательство строится так. Бог средоточие всех совершенств. Среди них надо отметить нравственность, доброту, могущество и свободу. Но также и бытие. Потому что понятие бытия «х» есть понятие чего-то более совершенного, чем «х»; убирая существование, убираем одно из совершенств. Следовательно, бытие тоже совершенство. Следовательно, из идеи Бога как абсолютно совершенного существа вытекает его бытие.