— Прекрасно, — ответил Патрик.

— Хорошо, — сказала Дебра и озарилась краткой улыбкой, как бы заверяя его, что, хотя она и сожалеет о его встрече с Антонией, но не ставит ему это в вину.

«Почему, — подумал он, — она так яростно настроена против Антонии, но не против меня?»

С самого начала, когда она и ее супруг вышли из огромного, взятого в аренду, «BMW» наутро после случившегося, Дебра возненавидела Антонию интуитивной мучительной ненавистью без всяких причин и доводов.

«Эта девица, — так она называла ее, когда вино ослабляло железные тиски печали. — Если бы эта девица не бросила Майлзу ключи, когда он был явно не в себе, чтобы вести машину, он был бы сейчас жив!»

Патрик не выносил, когда она так говорила. Он хотел набраться смелости и сказать ей: «Хорошо, Дебра, да, Антония бросила ему ключи. Но она не предполагала, что может случиться что-либо плохое. Все это не ее вина! И если вы хотите обвинить ее, то как же насчет меня? Я был его другом и я все принимал от него. Я пользовался его доверием и гостеприимством. Я отобрал его девушку. Потому-то он и был пьян, Дебра. Поэтому-то он не смог управлять проклятым джипом. Поэтому-то он погиб. Вы никогда об этом не думали? А я думал. Каждую минуту каждого дня».

Но разве можно говорить такие вещи женщине, чей единственный сын был изуродован и обожжен до неузнаваемости? Это лишь успешно направит ее гнев на кого-нибудь другого.

Ох, как же ему не хватало Антонии! Со времени трагедии он едва виделся с ней, и ни разу — наедине. Все это время она была в доме своей матери, в Саффолке, и они обменивались ничего не значащими телефонными звонками, в которых она уверяла его, что у нее все прекрасно, в той очень английской манере, которая может означать все, что угодно, от «совершенно замечательно» до «нахожусь на грани нервного срыва». Ее голос казался таким оцепенелым и невыразительным, что он поинтересовался, не сидит ли она на седативных препаратах, но она ответила, что нет, и он ей поверил. Он догадывался, что и его голос звучит не лучше.

В те дни она редко ему перезванивала. Сначала это его беспокоило, потом он принял это. Возможно, так и должно быть? После того, что произошло, как мог он быть счастливым с девушкой Майлза?

Дебра собрала факсы аккуратной стопкой и положила их под руку.

— Я должна позвонить в палату.

Джулиан поднял глаза от своей газеты.

— Дорогая, ты думаешь, это разумно? Работать сейчас — слишком большое напряжение.

— Будет куда больше напряжения, если они все испортят и мне придется потом в этом разбираться, — ответила она.

Патрик видел, как она вцепилась в факсы. Возможно, именно сейчас они были необходимы ей.

Она обернулась к нему.

— Патрик, забыла вам сказать, мы устроили так, чтобы быть в церкви в среду, в три, нам нужно договориться насчет музыки для службы. Вы придете?

Патрик моргнул. Сегодня понедельник. Завтра он планировал вернуться в Оксфорд. Он не знал, что собирается там делать — кроме попыток найти какую-нибудь работу, — и, конечно, он должен вернуться в Лондон на похороны, как бы ни сложилось. Но он был уверен, что говорил Пасморам о своем отъезде.

Дебра заметила его колебания.

— Вы же останетесь еще на пару недель, не правда ли?

— Скажи «да», старина, — попросил Джулиан. — Это много значило бы для нас. В самом деле, мы ничего не сможем без тебя сделать. Моджи уж точно не сможет. — Он смягчил это одной из своих очаровательных улыбок, хотя и обдумывал каждое слово.

Патрик переводил взгляд с одного на другого. Он пытался улыбнуться в ответ, но его лицо было деревянным. Возможно, из-за ожогов.

— Спасибо, — сказал он. — Вы очень добры.

Перед тем как выйти из дома, он поднялся этажом выше, чтобы попрощаться с Моджи. Она была в игровой комнате, сидела на коврике перед низким столиком, на котором две куклы Синди затеяли яростную потасовку. Рядом с ними, в рискованной близости к краю, была припаркована модель «рэндж ровера». Из открытого багажника торчал рулон белой бумаги, как будто Синди купили новый коврик и везли его домой.

— Нет, ты будешь вести машину! — бормотала Моджи, сталкивая кукол головами. Ее лицо было напряженным и беспокойным. Она не получала удовольствия от игры.

— Привет! — сказал Патрик, ставя стул ближе к столу.

— Привет, — пробормотала Моджи, не глядя на него.

Он кивнул на кукол Синди.

— Эти ребята выглядят так, словно они без ума друг от друга.

Моджи сжала губы.

— Все будет хорошо. Они снова станут друзьями.

— Ну разумеется, ты ведь знаешь, это нормально — некоторое время быть в ссоре. Это не значит, что они потом не останутся друзьями.

Этому его допущению явно недоставало тонкости. Очевидно, Моджи тоже так подумала, поскольку проигнорировала его.

В течение нескольких дней после трагедии она была привязчивой и нуждающейся в опеке, как пятилетний ребенок. Она никогда не выпускала из виду ни Патрика (когда он вышел из больницы) с Антонией, ни своего отца (позже) и каждую ночь видела кошмары.

Потом ей внезапно стало лучше. Она «пережила это», как выразился Джулиан, с явным облегчением. Теперь она проводила большую часть времени в игровой комнате, наедине со своими куклами. Джулиан поговаривал о том, чтобы найти ей другую школу-интернат, — это должно было помочь ей порвать с прошлым. Возможно, такую, где она могла бы держать пони, о чем она всегда мечтала.

— Дети удивительно пластичны, — живо заверила Дебра Патрика, когда тот по случаю поинтересовался, действительно ли девочка уже пережила смерть брата или просто загнала все внутрь. Возможно, Дебра была права. Она ведь была матерью этого ребенка. А что знал о детях он?

Одна из Синди теперь была за рулем «рэндж ровера», который подозрительно колебался на краю стола. Другая Синди вставила негнущуюся руку под ветровое стекло и дергала машину назад для безопасности. Рулон бумаги выскользнул из багажника и выпал на коврик.

— Ой! Они потеряли свой груз, — сказал Патрик и подошел к рулону.

— Нет! — крикнула Моджи. Ее рука опустилась на его. Ее хватка была лихорадочно горячей. Он задался вопросом: что для нее означал этот сверток? Обожаемого старшего брата, которого она видела летящим к смерти?

Он подал ей рулон.

— Теперь можешь ехать. Все в порядке.

Но она не взяла его.

Он повертел рулон в руках, и его глаз поймал три аккуратно написанные карандашом буквы АЕН/88 — Антония Элизабет Хант.

Хмурясь, он стянул эластичную ленту и развернул свиток на столе.

Он обнаружил, что рассматривает неоконченный рисунок Антонии с изображением кантароса. Прямо перед ним был Пегас, радостно несущийся к постоянно откладывающемуся воссоединению с Беллерофонтом.

Ему казалось, что он видит его как сквозь глубокую воду. Однажды он взглянул в лицо юноше и пережил молчаливый испуг. Но это было миллион лет назад. Это происходило с кем-то другим.

Охрипшим голосом он спросил, где Моджи нашла рисунок.

Она не ответила. Она толкала «рэндж ровер» медленно вокруг коврика, и ее лицо было бледным и напряженным.

Патрик мягко спросил, не Майлз ли дал ей рисунок.

«Рэндж ровер» сделал полный круг, прежде чем она ответила слабым кивком.

— Значит, он… ох… он взял тебя с собой, чтобы ты помогла ему забрать кубок, да? Так же, как и остальные материалы?

Еще одна долгая пауза. Еще один незаметный кивок.

Ох, Майлз. Допустить, чтобы сестра была вовлечена в подобное! Контекстные листы — это одно, но кантарос!

— Как ты думаешь, куда он его дел? — спокойно спросил он. — Кубок, я имею в виду.

Неистовое мотание головой.

— Ты же видишь, Имоджин, он пропал. Доктор Хант все перерыл, но не смог его найти. А ведь он ему действительно необходим, и Антонии тоже. Он много значит для них. Думаю, это может помочь, если ты знаешь, где он.

Он спрашивал себя, надо ли вообще говорить об этом. Меньше всего он хотел оказывать на нее нажим. Потом он подумал об Антонии.