— Нет, правда, — сказал он, наклонившись вперед, положив локти на колени и слегка сжав руки. В его глазах светилась тревога, словно он боялся, что она ему откажет.

У нее снова защипало в глазах. После рыданий в понедельник ночью ей казалось, что она так и осталась на грани слез. Возможно, все дело в проклятой анемии — но видеть его сидящим напротив и таким добрым было выше ее сил.

— Во-первых, — начал он, — я должен просмотреть документы на продажу. — Он поймал ее озадаченный взгляд. — Надо выяснить, нет ли каких-нибудь лазеек, чтобы вернуть тебе мельницу.

Поскольку она не двинулась, он мягко повторил:

— Антония, я могу посмотреть бумаги?

Она смешалась:

— Да, конечно. Они наверху. Сейчас принесу.

На лестнице она поймала свое отражение в зеркале. Ее глаза были двумя темными дырами, щеки впали. Она выглядит хуже ведьмы. Неудивительно, если Патрик подумает, что она не в себе.

— Антония, — сказал он, когда она вернулась в кухню. — Я должен у тебя кое-что спросить. — Их глаза встретились. — Ты ведь не думаешь, что я об этом знал?

Она смотрела на него.

— Да или нет?

— Конечно, нет.

Он взял бумаги из ее рук.

— Мне просто надо, чтобы ты знала это.

Он снял жакет, засучил рукава и начал читать. Он сидел неподвижно и читал медленно, полностью сосредоточившись. Когда она взглянула на него, ее обожгла мысль, что он действительно настоящий юрист. Патрик МакМаллан, потрепанный, темноволосый худенький мальчик из Дюбуа, штат Вайоминг, стал адвокатом. Пожалуй, Дебра была права в том, что говорила насчет него.

Она позвонила Антонии прошлой ночью — проверить, получено ли ее сообщение.

— Мне бы не хотелось, чтобы возникли недоразумения, — сказала она спокойно и дружелюбно, как на автоответчике.

— Спасибо вам, Дебра, — ответила Антония так же спокойно.

— Надеюсь, что все совершенно ясно?

Сердце Антонии колотилось. Это было ужасно — обмениваться любезностями, когда обе знали, что в тот момент, когда Дебра завладеет мельницей, она сровняет ее с землей, замостит и, возможно, будет патрулировать это место вооруженными охранниками с ротвейлерами. Лишь бы разбить последние надежды Антонии отыскать кантарос.

Рассуждая рационально, Антония понимала, что продажа мельницы еще не означала конца пути. Получив достаточную сумму денег, она могла бы оставаться в этом районе так долго, как хотела, и продолжать поиски. Но в душе она знала, что ничего из этого не выйдет. У нее было сосущее чувство, что кантарос скрыт где-то в окрестностях мельницы. Как только ее владелицей станет Дебра, все шансы найти его будут потеряны. А с потерей этих шансов ей не хватит духа отгадать загадку.

— Прекрасно, — продолжала Дебра. — Я рада, что мы все выяснили. Теперь я хочу поговорить о Патрике.

— О Патрике? — эхом повторила Антония. Трубка в ее руках стала скользкой.

— Я очень люблю этого мальчика, вы знаете. Я восхищаюсь его энергией, его внешностью, но больше всего меня восхищает его талант.

Антония жалела, что у нее не хватает смелости бросить трубку.

— Вы не представляете, — продолжала Дебра, — насколько он хорош. Вы никогда не видели его в суде. Он феноменален!

— Чего вы добиваетесь, Дебра?

— Подумайте, чего достиг этот мальчик! Он вырвался из этого ужасного захолустья…

«Он не мальчик, — подумала Антония. — Перестаньте называть его так!»

— Он уже достиг многого. И через пару лет станет судьей. Это так! И знаете, он любит юриспруденцию, любит искренне. Хотя это удивляет его самого. — Она помолчала. — Мы с Джулианом можем очень многое для него сделать. Не разрушайте это. Не сбивайте его с пути, даже если он сам к этому идет.

Антония была так зла, что предпринимала усилия, чтобы сохранить голос ровным.

— Не думаю, чтобы кто-то мог «сбить Патрика с пути» — как вы выражаетесь, — если он принял решение. Но это мило с вашей стороны, Дебра. Хотя я удивляюсь: что вас беспокоит? Я имею в виду: чего еще вам желать? Мельница в кармане, и я скоро уеду. Еще одно неприятное для вас воспоминание спрячете под ковер, вместе с остальными. Так что мои поздравления! Это был не самый честный способ действий, но не думаю, чтобы это когда-либо вас беспокоило.

— Не самый честный? — сладко спросила Дебра. — А что вы об этом знаете?

Антония бросила трубку. Она не сказала об этом Патрику. Зачем? Он лишь почувствует себя уязвленным. Скоро Дебра станет его тещей. Нет не тещей — приемной матерью. Так — и не иначе.

Он все еще читал, его глаза бегали по листу. Глядя, как он старается помочь ей, Антония чуть не плакала.

Оторвавшись от бумаг, он встретился с ней глазами. Она надеялась, что они не очень красные.

— Извини, — сказал он, — но хорошего — ничего. Пусть посмотрит твой французский нотариус, но я не могу найти никаких лазеек. Все на месте. Это прямая сделка. Ни залогов, ни особых условий приостановки. И твой парень все сделал заранее — уже ничего не изменить, когда придет время. — Он помолчал. — Думаю, ты могла бы аннулировать сделку, но тогда последует огромный штраф. Такого ты не сможешь себе позволить…

— Да, пожалуй.

— Это означает, что ты должна уехать отсюда… — Он посмотрел на часы, — через неделю.

Она кивнула, сжав губы.

— Если и есть что-то хорошее во всем этом, так это то, что ты получишь кучу денег. И сможешь остаться здесь.

— Да, но, если я и хочу остаться, то именно здесь. — Она тряхнула головой. — Если я здесь не добьюсь успеха, я соберусь и уеду домой.

— Как! — Он казался испуганным. — Ты не сможешь этого сделать. Это слишком серьезно.

Она была удивлена тем, что он это понимал.

— Ты ведь сможешь договориться с кем-нибудь из деревни?

Она ответила глухим смешком:

— Я уже интересовалась. В гостинице нет мест. Думаю, они просто боятся злой ведьмы из Лез Лимоньерс. И кто их за это осудит?

Он захлопнул папку.

— Ладно, одно известно наверняка: ночью здесь оставаться нельзя.

Она открыла рот возразить ему, но он не дал.

— Взгляни, Антония, ведь это руины.

— Я привыкла.

— Перестань! Здесь нет отопления, водопровод не работает, того и гляди электричество отключат.

— Я же тебе говорила, я вызвала…

— Должны приехать из Мазеранса. Знаю. Когда именно? Когда до мастера дойдет, что отсюда съезжают?

Она ничего не ответила.

— Послушай, выход есть. Поживи в моем доме.

Она вскочила на ноги.

— Что за нелепая мысль!

— Прекрасная мысль! Я проведу вечер с Джулианом и Моджи. Я скажу им, что мой факс сломался. А ты перебирайся туда прямо сейчас.

— Но как же Дебра? — спросила она сердито. — Вообрази, что она скажет. Не говоря уж о Нериссе!

— Я все устрою. Послушай, я не могу вернуться в Лондон, зная, что ты сидишь в этой дыре, в то время как в пятистах ярдах от тебя пустует теплый, сухой дом. — Он замолчал. — Ну же, Антония, рассуждай здраво. Скажи «да».

Внезапно она почувствовала, что бессильна.

— Значит, ты так работаешь со свидетелями? Долбишь, пока они не сдадутся?

Он ответил ей кривой улыбкой:

— Это не очень тонко, зато эффективно.

Она смотрела в пол. Все это было неправильно по тысяче причин. Во-первых, он явно приуменьшал последствия ее появления в его доме. Если Дебра узнает об этом, возможно, она тут же порвет с ним отношения, а это существенным образом скажется на его карьере. Но если и этого недостаточно, то как же с Нериссой?

Нет, Дебра права в одном: все идет своим чередом, и он не заслуживает быть потопленным. Он добился успеха в чрезвычайно сложной карьере. Какое она имеет право врываться в его жизнь? Безнадежно испортить его перспективы, внести диссонанс в отношения с женщиной, на которой он собирается жениться?

А что касается ее собственных интересов? Каково это — жить в его доме, доме, который он делит с Нериссой, и спокойно заниматься работой.

Она сказала «да».

«Сначала отбить рыбу», — загадочно гласил рецепт.