Все эти несколько дней после Лешиного отъезда девушка почти не выходила на улицу, погрузившись с головой в роман. Долго предаваться беспричинной грусти она не умела — характер у нее был не такой. Поэтому, отодвинув в сторону хандру, она принялась за роман. А уж если она саднилась писать, если приходило вдохновение, весь мир переставал для нее существовать. Она растворялась в нем, она жила им, и мысля ее были только об этом. И ей хотелось только одного: чтобы ее не дергали и не мешали. Родители Златы уже привыкли к такому ее состоянию, молча ставили на стол у компьютера то чашку чаю, то тарелку с бутербродами, переживая, как бы дочь не осталась голодной, и не приставали с разговорами. Но Анька-то не знала и все нудила над ухом, дергала и пыталась обратить на себя внимание. В результате Злата не выдерживала, срывалась, орала на нее, и двоюродная сестра, надувшись, отставала.

Теперь она все чаще висела на телефоне и, откровенно скучая, мечтала вернуться домой.

Родственники и родители уезжали в город на Радуницу после обеда. Отпуска у всех заканчивались, они привели в порядок дом, посадили огород и теперь, оставляя его на Злату, собирались по домам.

Полянская плохо представляла себя здесь одну, но, если честно, уже хотела, чтобы все, наконец, уехали. Хотелось остаться одной. Нет, она, конечно, любила общение и с легкостью заводила знакомства, будучи от природы коммуникабельным и неконфликтным человеком. У нее было много знакомых, да и близкие подруги тоже были… Но и личное пространство было важным. Ведь она была еще и писательницей.

На кладбище они пошли ближе к полудню. Дождь, зарядивший с утра, превратился в мелкую противную морось, а монотонно-серое небо нависло над землей. И так как конца этой непогоде не предвиделось, решили больше не ждать. Собрав в пакет кое-что из еды, так уж у них принято было с давних пор, они всей толпой вышли из дома.

Деревня была пустынна.

Родственники пошли немного вперед, а Злата поотстала. Она шла, засунув руки в карманы ярко-красной ветровки, и смотрела исключительно себе под ноги. Мысли ее витали далеко. С утра она начала новую главу и теперь и так и этак прикидывала, как бы поинтереснее закрутить сюжет. А еще была проблема с названием романа: Полянская никак не могла определиться. А ей непременно нужно было дать роману название… Как-то без названия он был… ну вроде как ребенок, которого почему-то не назвали при рождении, или как в мультфильме: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет…». Девушке хотелось, чтобы одно лишь название вмещало в себя всю его суть. Ведь Злата чувствовала, знала: этот роман станет ее лучшим произведением. Его обязательно издадут, и он станет бестселлером. Может быть, в ее уверенности и было слишком много амбиций, но как же начинающему автору без них?

Мама Златы что-то оживленно обсуждала с сестрой Людой, папа делал недвусмысленные знаки дяде Коле, Анька строчила кому-то эсэмэски, небось, спешила сообщить всем друзьям о своем приезде. Именно поэтому они не обратили внимания, как девушка немного отстала, и тем более не заметили Маринку, которая бесшумно выскользнула со двора, когда Злата поравнялась с домом Максимовны, и стала отчаянно махать ей. стараясь привлечь внимание.

Злата обернулась в ее сторону и, улыбнувшись, собралась было поздороваться, но Маринка приложила палец к губам и жестом подозвала девушку к себе.

Полянская оглянулась на своих родственников и, не раздумывая, подошла к девушке.

— Привет! — шепнула она — А что за таинственность?

— Привет! Там Сашка, боюсь, что увидит меня с тобой, потом начнет! Он уже успел заправиться с утра, не хочу лишних раз нарываться. Злат, я вообще вот что хотела сказать ну идя предупредить. Они там сегодня снова у Дороша попойку устраивают, а что будет потом неизвестно. Бабушка говорит, твои родственники сегодня уезжают, а ты одна. Сашка злится на тебя, и как бы ему чего в голову не взбрело, ну, ты знаешь видела, он же полный отморозок, когда водки хлебнет. Ты закрывайся сегодня и не гуляй по деревне одна. Я знаю. Леша ведь тоже уехал…

— Мариш, спасибо тебе, конечно, за заботу. Но ты ведь знаешь, я не боюсь.

— Златка, ты не понимаешь. Он правда может что-нибудь сделать, и Дорош не спасет Сашка говорит, дачник определенно виды на тебя имеет…

— Что? — переспросила Полянская, чувствуя, как щеки начинают розоветь от смущения, а в душе закипает ярость.

— Ну, он говорит, чтобы Сашка не трогал тебя! Говорит, что сам с тобой разберется. Вроде он даже знает такой способ, который действует безотказно, даже на таких упрямых гордячек вроде тебя. Он говорил, что еще и но таких ставил на место Златуль, ты не лезь к ним. Не надо. Он, Дорош этот, только с виду такой мягкий и пушистый, а на самом деле… Злой он. Вредный.

— Та-ак! — протянула девушка — Маринка, знаешь, что? А приходите ко мне сегодня в гости. Бери Машку, бабушку, бабу Валю в приходите. Праздник ведь сегодня. Посидим, чаю попьем, телевизор посмотрим. Чего вам дома снасть и ждать, когда придурок этот ваш явится?

— Злат, ты слышала, что я только что говорила?

— Слышала, Маришка, слышала. Но ты за меня не беспокойся. Со мной все будет хорошо. Правда. А Дорош… Ну пусть он попробует. Только как бы боком ему это не вышло!

Девушка постаралась беспечно улыбнуться, правда, особой беспечности не чувствовала. Но и страха тоже. Только злость закипала в душе и до ужаса хотелось сделать этому дачнику какую-нибудь пакость. Стереть противную улыбку с его лица заставить сбросить часку, потерять самообладание, вывести из себя… И Полянская это сделает. Как она еще не знала, но она обязательно что-нибудь придумает, что-нибудь невероятно оригинальное, такое, что Дорош запомнит на всю оставшуюся жизнь. Не зря ведь ока писательница.

— Злат…

— Скажу тебе по секрету. Мариш, у меня ведь дед покойный лесником был, и в кладовке у нас висит его дробовик. И патроны есть, и стрелять он еще может. А стрелять я умею. Сосед по лестничной площадке биатлоном занимался, вот и научил стрелять по банкам из пневматического ружья! Так что пусть попробует твой Сашка меня побеспокоить, ну или Дорош… А вы приходите, я буду ждать! Ладно. Маришка, до вечера, я побегу!

Злата махнула девушке на прощание рукой и побежала догонять своих, те уже сворачивали на гравийную дорогу, которая вела к кладбищу.

У кладбища, кроме уже знакомом «ГАЗели», машин не было. Эту-то машину Злата успела запомнить достаточно хорошо. Значит, и хозяин был на кладбище. Полянская видеть его не могла после всего того, что услышала сегодня от Маришки. А впрочем, и до Маришкиных разговоров она не особенно жаждала с ним встреч.

— Людей на кладбище нет, — заметила Лона Викторовна, как-то даже немного грустно.

— Так вот машина чья-то стоит! — кивнула Анька в сторону «ГАЗели».

— А! — махнула рукой мама. — То дачник, я и не знаю, к кому он сюда. У него здесь никого нет. Он вообще нездешний.

«Интересно, что этому придурку здесь понадобилось?» — со злостью подумала девушка.

Впрочем, Дорош был не один. Их была целая компания, и они толпились у старой двухместной ограды.

— Ой! — вдруг воскликнула Лена Викторовна, поглядывал в их сторону. — Люд, ты знаешь, кто это с ним? Это ж эти, с Маскалей, уж не припомню, как и фамилия их! Ну, помнишь, эти, которые в начале деревни жили? У них здесь баба и дед похоронены, да и родители, наверное, тоже. А он им родственник, что ли? Или, может, знакомый?

— Ну-ну! Я помню! А это кто, Машка их? Слушай, Лен, так это ж Машка, с которой мы в школу ходили, их невестка! Глянь, как она раздобрела, а в школе была как тростиночка! Слушай, а ведь мы с ней сто лет не виделись! Подойти поздороваться, что ли, или она меня уже и не узнает?

— Мам, нуты что? Она ж даже не смотрит в нашу сторону! Конечно, она тебя не узнает! Давайте пойдем к бабушке с дедом! — нетерпеливо поторопила родственников Анька, и впервые Злата порадовалась, что есть Анька с ее бесцеремонностью, которая иногда бывает весьма кстати.