Шара вздохнула. Рраугнур-иргит сказал правду. Рушнак… так, кажется, звали того самого стража, что рявкнул на непрошеную гостью «губур ар-та». Вот тебе и губур, ирк-мани из Мордора…
Тем временем, ядовитое зелье начало действовать. Крики сменились редкими стонами, дыхание тяжелораненого выровнялось — настолько, насколько это позволяли поврежденные внутренности. Хар-ману и ее помощница недоверчиво следили за этими переменами, однако сомнений не оставалось — боль медленно уходила из искалеченных тел. Это означало, что настала пора действовать дальше, и лучница решила не путаться у целительниц под ногами. Влезая на пороге в свои знаменитые сапоги, она подумала еще, что личная аптечка была не самым бесполезным изобретением непобедимой армии Унсухуштана.
Что же до прочего, то эта нескончаемо долгая ночь оказалась с избытком полна новых истин, и сейчас все они настойчиво требовали раскидать их в голове аккуратными кучками. Ох… Вытащив из-за пазухи кисет, Шара принялась набивать трубку. Прикуривать от очага, даже если он совсем рядом, ни одному нормальному орку ни в жизнь в голову не придет, да и тем более — места чужие, так что ну его… Кресало и трут нарочно придуманы. Запалить трут удалось с первой же искры, веселый огонек нырнул в обкуренное нутро трубки, побежал по свернутым сухим табачным листьям. Наш, нурненский… хотя сейчас неплохо бы умбарской контрабанды или даже Шагратовой отравы неизвестного происхождения — покрепче, чтоб мозги прочистило. Ну да ладно…
Попыхивая трубкой, лучница раз за разом прокручивала в памяти разговор с Древним: безусловно, пока что это самое важное, что ей удалось узнать в Туманных горах. История шамана о коварном Кхуру тоже заслуживала внимания, и все же известие о прошлом Харт’ана Гортхара поражало намного больше, нежели действия какого-то очередного самозванца. Гортхар-сама — Ученик и Сотворенный Крылатого… того самого Мелх-хара, на чье имя в Унсухуштане наложен строжайший запрет. Но как? Почему? Ведь, казалось бы, Ученик должен всячески почитать и превозносить Учителя, славить его на каждом шагу, но вместо этого…
Неужели прежний ученик возгордился настолько, что ему показалось мало просто превзойти мастера и он пожелал уверить всех в том, что никакого мастера не существовало вовсе? Ну да, конечно, ведь свидетелей тех давних времен уже не осталось, а те, что живы, предпочли изгнание лжи. Вот тебе и «Новый фронт»… Что ж! До тех пор, пока иртха Туманных гор хоть немного напоминают того же Рагдуфа, посланцам Харт’ана Гортхара ворот Мории никто не откроет. И заодно прояснилось теперь, отчего «Новый фронт» и иже с ним так презирает правителя Унсухуштана: это облав они боятся, а Самого именно презирают. Для них, верящих в Крылатого Уллах Севера, Харт’ан Гортхар был и навсегда останется не более чем самовлюбленным и бездарным выскочкой, жалкой пародией на настоящего Создателя. И того не спасет даже несомненное родство с Мелх-харом, только наоборот, во вред пойдет, ибо очертит новоявленного Покровителя и Заступника Ночного народа самыми неприглядными тонами. «Он злобен и несчастен» — сказал девушке Барлог. Насчет злобы, конечно, можно поспорить — все-таки Харт’ан Гортхар сделал для иртха столько добра, сколько им ни не снилось за всю историю их существования в Арде. Но все же: получив в неограниченное свое распоряжение признание и любовь Ночного народа вкупе с безоглядной верой, он не всегда достойно распоряжался всем этим. Война Последнего Союза — еще полбеды, в конечном итоге, идея отплатить эльфам за многовековые притеснения нашла отклик в каждой душе. За кровь наших соплеменников, пролитую остроухими для забавы, надо было потребовать плату… Но, тем не менее, исчезнуть с поля боя в решающий миг, было, по меньшей мере, непорядочно. А Харад? Кто-нибудь может вспомнить и объяснить сейчас, за каким счастьем мы поперлись тогда, в 63-м, в ту покинутую духами выжженную пустыню? Для чего оставили там пять тысяч воинов? А вот теперь, всего полвека спустя — снова война… Иртха и харадрим против давнего общего врага — Гондора. Ну да… был же Союз Эльфов и Людей, так почему не возникнуть Союзу Людей и Иртха… вот только что странно: не велика ли армия на один-единственный несчастный Гондор? Это первое. И второе — что-то слишком уж безропотно встали под черное знамя Гортхара харадские сотни. Ну прямо как наши полвека назад. Неужели Харт’ан напомнил преемнику предыдущего правителя о том, что настало время возвращать долги… мол, когда вам Умбар хвост подпалил, мы первые на помощь примчались, так что теперь не обессудьте, дорогие соседи… И по времени как нарочно подстроено, только-только послевоенная молодежь у людей подросла. Такое чувство, что Харт’ан Гортхар уже давно знал, что ему понадобится большая армия, вот и сунулся тогда в Харад. Ого! А масштаб приготовлений впечатляет… попробуем вспомнить, с чего вообще давняя вялотекущая вражда вновь обострилась столь резко, что появился повод к войне? Версия с нападением морских разбойников и подстава с клинками — слишком мелко, слишком мало народу знает, что там было на самом деле. Теперь — извержение. Забота о народе пред ликом надвигающегося стихийного бедствия — это очень трогательно, но несколько криво. Раз уж наш правитель такой великий Уллах, ученик Крылатого, что сотворил Духов Огня, так власть над подземным жаром дана ему изначально. Выходит, усмирить пробуждающийся вулкан он не смог или попросту не захотел. И опять же — как он вовремя пробудился! Не многовато ли совпадений, а? Не при чем тут вулкан, равно как и Гондор… Что-то всех нас ожидает на самом деле?
Кто-то неслышно присел рядом. Он прикосновения теплого плеча, Шара вздрогнула всем телом — только что на месте не подпрыгнула от неожиданности.
— А?
— Испугала? — молодая помощница матери рода сделала виноватое лицо. — Прости. Я Иххаш.
— Н-нет, ничего… — растерянно улыбнулась лучница, отмечая, что даже не расслышала шелеста приближавшихся шагов этой Иххаш. — Просто немного задумалась, вот и все. Я — Шара…
В этом месте следовало бы поклониться, но для сего действия требовалось принять более подходящую позу, и она вновь почувствовала себя глупо, как тогда, сунувшись с храгом на поясе к священном очагу. Иххаш хихикнула:
— Да, я помню. Не держи обиды на хар-ману Шадрух, она хорошая мать рода. И просто мать — тоже хорошая…
Хм… вот оно что… Ладно, учтем.
— Так ты ее дочь? А вы очень похожи, — вежливо заметила Шара.
Иххаш смущенно улыбнулась, почти не показывая клыки:
— Правда? Нет, правда похожи, да?
— Конечно. Особенно уши.
Дочь Шадрух растаяла окончательно.
— А кто твоя мать, Шара?
Лучница принялась задумчиво теребить косичку.
— Моя мать — самая обычная женщина, она вовсе не глава нашего клана. Хотя я тоже — единственная дочь в семье, и к тому же — старшая из детей, тут мы с тобой, пожалуй что наравне…
— Ты что… — смутилась Иххаш, — я ведь не для того спросила, просто… А в вашем клане много женщин?
— Восемь. Ну, вообще-то девять, но меня можно не считать, я ведь наполовину йерри.
На лице Иххаш отразилось самое искреннее непонимание.
— Ну и что? — пожала она плечами, — не по матери ведь. Хм… девять женщин, это значит, что у вас — большое племя, полторы-две сотни, да?
— М… м… где-то вполовину ошиблась, — ухмыльнулась лучница. — Хуркулхубухар[65] совсем молодой.
— Ясно, — кивнула Иххаш. — Ты, наверное, есть хочешь? Пойдем, раненые уснули, а хар-ману сидит одна…
Хозяйка пещер встала, аккуратно отряхнула колени и пошла по коридору, Шара следовала за ней.
— Как они, кстати? — коротко поинтересовалась лучница. — Раненые, я имею в виду…
— Мелх-хар милостив… — на ходу вздохнула ее собеседница. — И тебе поклон за них, твое зелье очень помогло. Сама готовила?
— Нет, что ты! — усмехнулась Шара. — В армии выдают… «Гохар» называется.
— А-а… У тебя сосуд из-под него где?
— Не знаю, там, наверное, остался… в пещере. А что?
