В нижнем зале на него сослепу налетел Радбуг, который ничего не видя вокруг себя и считая лучшей защитой нападение, просто крестил й’тангом воздух. О калеку стрелок мараться не стал, но помимо него путь наверх преграждали два моргульца, только что скатившихся с лестницы. За ними на две ступеньки выше маячил суровый Маухур, явно придавший им дополнительное ускорение. Вскочив на ноги, эти двое кинулись на Лугдуша. Первый удар он отбил храгом, и нырнул под руку, но второй, увы, отделил голову стрелка от сутулых плеч.

Рана все-таки оказалась серьезнее, чем Шаграту показалось изначально. Оскальзываясь на покрытых кровью ступенях, он сбегал вниз, преследуя мелкого моргульца, решившего в общей неразберихе поживиться кольчугой недомерка. Теперь воришка удирал от праведного гнева хозяина кабинета. Других «щербатых» в башне не осталось. Погранцов, впрочем, тоже. Й’танг он потерял, уронив со стены, а чей-то подобранный храг теперь сжимал в левой руке. С правой дела обстояли неважно: она плетью повисла вдоль тела. И хоть пока боли не было, она обещала нагрянуть в гости сразу же после окончания боевого бешенства.

Вороватый моргулец меж тем сообразил, что добыча обходится ему слишком дорого, и, швырнув назад драгоценный сверток, попал преследователю в лицо. Воспользовавшись заминкой, он припустил вниз вдвое быстрее, хоть кажется, больше ускоряться было некуда. Шаграт потер лоб, поднял снаряд и продолжил преследование.

Внизу лестницы его окликнул по уши заляпанный кровью Маухур, но комендант Кирит-Унгола даже не заметил этого: со ступеней на него глядела снулыми глазами отрубленная голова Лугдуша. Шаграт взвыл, и ринулся во двор: добить последнего врага.

Под ногами громоздились тела, и Шаграт, понимая, что мелкого ему не догнать, остановился и стал тормошить своих ребят, тех, кто показался ему живым. Когда он наклонился в очередной раз, за его спиной зашевелился Горбаг. С трудом приподнявшись на локтях, он подполз к Шаграту и как змея — жало, выбросил руку с засапожным ножом, целя в бок. На таком расстоянии нельзя было промахнуться, но, видно, духи хранили блудного сына клана Желтой Совы: он успел отпрянуть на два чамата влево.

— Ах так ты не сдох еще, Горбаг? А я ж тебе помогу! — резко обернулся к нему сотник, и со своей жуткой кривой улыбкой вогнал храг в грудь бывшего моргульского штрафника. Выдернул дымящееся лезвие, приподнял горбагову голову за шарух и, глядя в гаснущие глаза, как-то очень уж задушевно сообщил:

— Знаю я этот твой удар. Это тебе за Дагхура, сука. А это, — храг еще раз вошел в тело умирающего врага промеж ребер — за Лугдуша. И за Шару.

В этот самый момент на другом берегу Бурзугая Шара грызла кончики когтей, напряженно соображая, как повернуть ситуацию себе на пользу. Хрен с ним, с отобранным оружием, если разобраться. Но попасть на тот берег просто необходимо, а они все идут и идут вниз по течению неизвестно куда. Командир отряда, арестовавшего лучницу-дезертира на вопросы не отвечал не то из принципа, не то следуя указаниям. Но больше всего Шару удивляло то, что никакие Назгулы по ее душу не явились. Вообще ни один из девяти! Хотя и дымовой сигнал предводитель отряда сразу же после поимки беглянки в небо запустил, и самим Зрачкам Всевидящего Ока на крылатых тварях лететь из-под стен Минас Тирита меньше часа. Поначалу Шара даже жалела, что никто из них не посадит ее верхом на ящера рядом с собой и не перенесет на историческую родину. Потом, правда, при здравом осмыслении анхур-ману призналась себе, что в таком разе попала бы она прямехонько в гнездо Девятки — жуткий Минас Моргул, а уж оттуда сбежать шансов ни у кого нет.

Поприставав с расспросами к конвою, Шара добилась немногого. Нет, ее никто не бил, не угрожал даже. Кормили, поили, позволяли спать и даже не особо пристально следили при умывании и отправлении иных естественных нужд, но разговаривать отказывались. Причем, даже между собой. А девушка так надеялась на болтливость того бойца, что ее обыскивал! Вроде поначалу он даже шутил, пусть и жестоко, а тут все как песка в рот набрали. Хоть что-то узнать бы с такими резкими переменами настроения!

К концу первой ночи плена Шара поняла, что парни и сами не очень представляют, что делать дальше. На третьи нах-харума пути паек сделался настолько скудным, что бойца, принесшего пленнице поесть, даже прорвало на извинения:

— Вот, — протянул он Шаре полоску сушеного мяса толщиной в палец и такой же сухарь, — тут только брюхо подразнить, но хоть что-то. У нас все порции посчитаны, а тут ты еще… и так надолго!

— А почему надолго-то, кстати? — оживилась лучница, радуясь возможности хоть немного поговорить. — Сплавили бы меня Уллах-Тхар’ай и снова б досыта жрали всем отрядом, а?

— Да где они теперь, эти… — тут боец допетрил, что и так чересчур разоткровенничался. Потому умолк на полуслове, нарочито громко бросил «Жри че дали!», нацепил на себя непроницаемый вид и отошел на пару шагов.

Итак, все ясно. Назгулы просто не явились за долгожданной добычей. Что их так отвлекло, можно было бы гадать бесконечно. Но приказ взять ее живой все еще действует, иначе эти милые ребята давно бы пустили пленницу в расход вместо того, чтобы кормить и следить, как бы не сбежала. Но куда же ее в таком случае ведут?

Ранним утром уставший и запыленный отряд, сопровождавший беглянку, соединился с большой группой душ около ста. Эти иртха выглядели совсем измученными и побитыми жизнью, от них шел сильный запах таингуровой гари, железа и крови, неясно уже: своей или чужой. А потом, далеко впереди стала видна чудовищная сутолока на берегу реки, и сама вода, казалось, кипела от шестов и весел, вздымающихся по краям огромных плотов. Остатки армии Унсухуштана отступали назад за реку, уже не надеясь отнять ни клочка вражеской земли. Стремясь хотя бы удержать свое и потому спеша даже на пределе сил. Один за другим отваливали от берега плоты с побитыми катапультами, облепленные цветными фигурками иртха. Лодки с ранеными и обожженными. Тролли, шагающие в воду на стоих колонноподобных ногах, с навьюченным на спины грузом.

Во всей этой суете было бы очень просто затеряться, и Шара уже прикидывала, как бы ей незаметно отползти и забиться в основание катапульты, прикинувшись забытым мешком, но тут ее все-таки связали и, перекинув через плечо, словно скатку лархана, погрузили на очередной плот.

Она так и не увидела, как всего в паре десятков локтей переправлялась на плоту группа стрелков, с ними Хаграр и Ранхур-маленький.

А вот двое бывших товарищей по Нурненской учебке заметили лучницу, и не веря глазам своим, принялись махать руками, орать, перекрывая рев бурной воды. Шутка ли? После штурма Осгилиата, после разгрома под стенами Минас Тирита, спустя столько времени снова увидеть анхур-ману живой и здоровой! Но все их попытки пропали зря: уж слишком шумно было вокруг. А когда шесты измученных долгой борьбой с водной стихией плотогонов, наконец, ткнулись в прибрежную отмель левого берега, их ждало новое испытание: с высокого берега посыпался град стрел. Тарки итилиэнские, пхут-тха! Только здесь вас не хватало!

Грязно-зеленое, сливавшееся по цвету с ранней листвой облачение врагов не обмануло бы иртха, обладающих умением видеть исходящее от тел тепло, но это и не понадобилось — оказалось достаточно простой внезапности. Стрелки-иртха сориентировались быстро, несмотря на ужасную качку уходящего из-под ног плота, и вот уже гаснет тепловое свечение от нескольких нападающих, навек уткнувшихся своими пятнистыми масками в сырой мох. Встретив сопротивление, тарки отступили, и это дало возможность причалить тем лодкам, на которых везли раненых. Но едва они успели зайти под защиту обрывистого склона, грянул следующий залп. Бурлящая вода вокруг плотов окрасилась темно-красным от паадающих тел, воздух наполнился воплями и проклятиями, неразборчивыми, но отчаянными. Две лодки перевернулись и их быстро понесло течением прочь.

Шара не сразу поняла, что это такое холодное и гладкое тычется ей в плечо. Еще пара ударов сердца понадобилась лучнице, чтобы оценить ситуацию: над нею склонялся один из конвойных молчунов. В руках у него был анхур и колчан со стрелами, и этот анхур он настойчиво протягивал пленнице, очевидно, предлагая поучаствовать в сражении. В ответ та только иронично ухмыльнулась, демонстративно передернув обмотанными веревкой плечами. Мол, рада бы помочь, да нечем! На лице бойца обозначилось мучительное умственное усилие, он беспомощно оглянулся на их собственного мергена, выпускающего стрелу за стрелой по прибрежным зарослям. На дзарт-кхана, наряду с подчиненными бешено орудующего шестом в попытке прижать плот к берегу. И все так же молча перерезал на пленнице веревки.