Я покачал головой, сморщился от боли, приложил вновь руку к затылку.

— Не помню.

Мне не нужно было даже врать. Я не помнил ничего из жизни этого чужого мне Михи, в чье тело меня занесло. Не знал, и знать не мог.

Вид у Наташи стал совсем беспомощный.

— Миша, как же так? А что теперь делать-то?

Я пожал плечами, честно сказал:

— Не знаю.

Вещи в рюкзаке были чужие, но вполне понятные: две футболки, байковая рубашка в клетку, спортивные штаны, синяя кофта с воротом на молнии. В памяти всплыло диковинное слово «Олимпийка», слышанное когда-то в разговоре предков. А еще там были зелено-коричневые брюки из грубой ткани, майка, смена белья и шерстяные носки ручной вязки. На носках под резинкой кто-то любовно вывязал имя — Миша.

Вещи, кроме белья, были надеванные. Я вздохнул, засунул лишнее обратно в рюкзак, себе оставил футболку, штаны и теплую рубашку. Не ходить же голяком?

Наташа ждала снаружи. Удивительно деликатная оказалась девушка. Мешать не стала. Навязывать свое общество тоже. Я натянул шмотье, поправил, чтоб не было вкривь и вкось, из обуви выбрал кеды. Все равно ничего другого не предложили.

Удивительно, но на этом тулове вещи сидели, как родные. Хотя, почему удивительно? Для него они родными и были. Это мне все вокруг казалось чужим. А тому Мише, что жил в этой оболочке до меня… Я вздохнул, выполз наружу, поднялся на ноги. Наташа тут же схватила меня за ладонь, потянула за собой. Зашептала:

— Миш, идем. Я с Эдиком договорилась. Он твою голову посмотрит.

Я не стал сопротивляться. Если на затылке рана, то ее на самом деле нужно обработать и поскорее.

Народ на поляне рассосался, растворился в неизвестности. Грустная незнакомка подбирала разбросанный скарб. В серебристом тазике горкой лежала рыба, уже обмытая от грязи.

Эдик ждал меня возле навеса. Сидел на чурбаке. В руках у него была аптечка. Коричневая и защелкой на боку. Мы с дедом в такую прятали разную секретную мелочевку. Я вспомнил про деда и расстроился, доведется ли еще увидеться? И тут же расстроился еще сильнее. Даже если доведется, что я скажу ему при встрече? Здравствуй, я твой внук? Тьфу…

Рыжий парень не отрываясь следил за незнакомкой. Глаза у него были мечтательными, счастливыми. Нас он не замечал в упор. Наташе даже пришлось его одернуть, крикнуть в самое ухо:

— Эдик, очнись, я Мишу привела.

Парень встрепенулся, перевел взгляд, сначала смутился, потом нахмурился. Был он какой-то неуклюжий, несуразный. Долговязый, с длинными руками, светло-рыжий, весь покрытый конопушками. Его почти прозрачные голубые глаза обрамляли пушистые бесцветные ресницы.

Наташа подвела меня почти вплотную, но руку мою не выпустила, точно не верила, что я не сбегу. Повторила еще раз:

— Эдик, Мише надо помочь. У него рана на голове.

Рыжий вскочил, едва не уронил аптечку, смутился, быстро проговорил:

— Да-да, садись, конечно, сейчас гляну.

Мне почему-то показалось, что с этим недотепой каши не сваришь. Но если все считают его медиком, то хрен с ним, пусть смотрит. Короче, я уселся к Эдику спиной.

Тут же ко мне притиснулась Наташа, спросила:

— Ну, что там?

Эдик чуть отодвинул ее в сторону.

— Наташ, погоди, мешаешь. На, лучше аптечку подержи.

Голову мою наклонили, прижали подбородком к груди. Потом я только чувствовал, как разлепляют волосы, прикладывают что-то мокрое. Как что-то холодное течет за шиворот. Передернул лопатками, спросил:

— Ну, что там?

Эдик немного попыхтел над ухом, кинул на землю кровавую вату, сказал:

— Пока не пойму, но приложился ты знатно. По-хорошему надо шить, только нечем. Можно попробовать пластырем стянуть, но…

Он замолк, покачал мою голову тихонько взад-вперед.

— Что, но? — не сдержалась Наташа.

— Придется выбривать. На волосах пластырь держаться не будет.

Всего-то? Ерунда какая. Бегать с не заделанной дырой в голове в мои планы отнюдь не входило. А если вспомнить, какие лохмы у этого тела, то и вообще их не жалко.

— Брей, — разрешил я. — Хоть всю голову, хоть на лысо, лишь бы не плешинами.

— Как это брей? — от возмущения Наташа перешла на фальцет. — Как это брей. Такая шикарная шевелюра! Такие красивые волосы! Я против.

Я усмехнулся. Против она.

— Вот можешь и не бриться. Тебя никто не заставляет. А это мои волосы. Что хочу, то и делаю!

Наташа фыркнула, всучила мне аптечку и ушла. Мы с Эдиком проводили ее взглядами. Я вдруг подумал, что фигурка у девчонки то, что надо, хоть грудь на мой вкус маловата, но вполне-вполне. Моему предшественнику повезло. Правда, характер говнистый. И это — большой минус.

Эдик вывел меня из задумчивости

— Мих, так что? Бреем?

Я поразмыслил и велел:

— Брей сколько нужно, остальное оставим Натахе. Пусть радуется, раз уж ей так лохматые мужики нравятся.

Он усмехнулся и прокричал:

— Зиночка, принеси мне бритвенный станок.

— Сейчас! — отозвалась вторая девушка.

Голос ее мне показался расстроенным. Но выяснять из-за чего, не хотелось. Какое мне дело до незнакомых девиц? У них тут и без меня защитников хватает.

Станок нам принесли почти сразу. Эдик вновь нагнул мне голову, сказал:

— Потерпи, на сухую брить неприятно.

Можно подумать, я не знал. Правда, не ожидал, что будет еще и больно. Лезвие шкрябало по коже. Эдик скидывал на землю прядки волос, тянул скальп, расчищал себе поле деятельности. Я молчал. Зина не уходила, оставаясь на подхвате. Мне ее было видно краем глаза. Девушка оказалась весьма миловидная. Чуть полноватая, на фоне худющей Наташи, светленькая, с длинными волосами, заплетенными в толстенную косу, огромными глазищами, и россыпью мелких веснушек на носу. Лицо у нее было заплакано. На этот раз мне захотелось узнать, что же все-таки произошло. Правда, спросить не успел. Зина начала разговор сама:

— Хорошо, что тебя нашли, — сказала она.

С этим я был согласен. Конечно, хорошо. Мало приятного остаться одному, без вещей, в трусах в незнакомой тайге.

Девушка всхлипнула и добавила:

— А Гену так и не могут разыскать. Тоха с Колей опять отправились в тайгу. — Зиночка вновь хлюпнула носом.

Эдик пришлепнул мне на затылок последний кусь пластыря, приобнял девушку за плечи, принялся успокаивать.

— Зиночка, ты не плачь, он обязательно найдется.

Из крайней палатки вынырнул давешний белобрысый Юрка, услышал последнюю фразу, скривил губы в многозначительной улыбке, изрек:

— Хрен они его найдут!

— Почему? — опешила девушка.

Юрка хмыкнул:

— Какой смысл искать того, кто сам решил уйти? И идолу вчерашнему того…

Эдик нахмурил брови и сжал кулаки. Мне показалось, он вот-вот и бросится в драку.

— Чего того? — его вопрос прозвучал с угрозой.

— Ножки приделал! — закончил Юрка. — Сам же видел, нет нигде идола. И Генки нет! А это что значит?

— Ничего! — Практически закричала Зина и бросилась под навес.

Эдик сжал кулак, подсунул Юрке под нос.

— Врезать бы тебе!

Кулак у него был большой, мосластый. Юрка выкатил тощую грудь вперед, завопил:

— Попробуй, врежь! Только это ничего не изменит. Только я прав!

Назревала драка. Но мне вмешиваться в нее не хотелось. Я пока не разобрался, кто тут прав, а кто виноват. На шум прибежала Наташа, втиснулась между задирами, положила Юрке ладони на грудь, произнесла примирительно:

— Мальчики, ну не надо. Вот увидите, Гена найдется. И онгон найдется. Куда ему деваться?

Юрка даже отстранился:

— Размечталась, дура наивная.

Наташа, к моему удивлению ничуть не обиделась. Эдик досадливо сплюнул, процедил сквозь зубы:

— Идите вы…

И сам ушел утешать рыдающую Зиночку. Я наконец-то задал вопрос:

— А что такое онгон?

Повисла пауза. Мне она не понравилась совсем. Ната и Юрка переглянулись. Наконец, парень не сдержался: