— Ну ты даешь, — сказал он наконец. — Нет, тебе точно весь мозг отшибли. Какой хозяин? Ты что? Мы с тобой в двадцатом веке живем! Люди в космом летают. А ты — хозяин!

— Тогда зачем все это?

— Зачем, зачем… — Он поморщился. — Вот заладил. Как по-твоему я еще могу заставить убийцу выдать себя? А? Как?

Я проворчал:

— Не больно-то у тебя вышло.

Потом примерился и тоже принялся резать лапник. В конце концов, выяснение отношений можно отложить и до лучших времен. Только Колька отказываться от разговора не спешил. Накипело на душе.

— Зато я попытался, — сказал он. — А что сделали остальные?

Тут парировать было нечем. Действительно, ничего.

— То-то же, — констатировал Санжай. Он обернулся ко мне, наставил назидательно палец. — И ты мне не смей мешать.

Я бросил на землю пушистую ветку, взялся за новою. Спросил ради интереса:

— Меня, стало быть, не подозреваешь?

Колька ответил совершенно спокойно:

— Я же не дурак. Никто себе не сможет так голову разбить.

— А этот разговор зачем завел?

Он ненадолго замолчал, в три удара обрубил толстенную ветвь. Потом неохотно признался:

— Помощь мне нужна. Надо ночью за лагерем проследить. Вдруг убийца в конце концов захочет вернуть онгон? Как я об этом узнаю? Один я точно не смогу.

Тут наши мысли работали в унисон. Я какое-то время не спешил давать ответ, просто молча рубил ветки. На земле уже лежала солидная охапка. Колька начал нервничать, спросил:

— Так что?

Я кивнул.

— Хорошо, помогу. Ты сам кого подозреваешь?

Он поморщился.

— Не знаю. Сначала думал на Юрку. Они в тот вечер с Генкой из-за золота крепко сцепились. Теперь… — Санжай пожал плечами, уставился на меня в упор. — Понятия не имею, кто. Кто угодно, кроме Зиночки и тебя.

То, что он не подозревает Генкину сестру, меня не удивило. Я и сам не мог представить ее в роли убийцы. Только решил уточнить:

— И не Наташа тоже.

Санжай удивился:

— Это еще почему?

— Все просто. Как бы она затащила Генкин труп на середину реки. Он вон какой здоровый бугай. А она мелкая. Не девушка, а воробей.

— Не знаю, — сказал он с сомнением, — с перепуга чего только не делают. Не уверен, что не смогла бы.

Я не стал спорить:

— Хорошо, пусть так. А карта где, знаешь?

Он сгреб свои ветки, подровнял, поднял с земли охапку.

— Понятия не имею. Если бы у меня была карта, я бы давно сюда милицию привел. Это их работа. Пусть бы разбирались.

Что ж, я и тут ему поверил. Поддел свою охапку и задал последний вопрос:

— А что с Наташиным лицом? Ты ее так?

Санжай даже обиделся.

— Сдурел? У меня Юрка вышел из-под контроля. Носился по лесу, топором махал. Я его еле угомонил. Пока поймал, пока обратно притащил, она уже была такой. Понятия не имею, что здесь случилось.

— А ты не боялся, что народ разбежится и заблудится?

Колька опустил лицо, весь как-то поник. Стало понятно, что такого результата он и сам не ожидал. Я невесело усмехнулся.

— Все с тобой ясно, можешь не отвечать. Лучше пообещай, что больше никого травить не станешь.

— Клянусь, — сказал он. — Ну его нафиг. Мне и одного раза хватило.

Когда вернулись в лагерь, у ребят все было готово. Юрка проворчал недовольно:

— Вас только за смертью посылать.

И тут же прикусил язык, метнул виноватый взгляд на покойника. Все сделали вид, что не было сказано ничего необычного.

Колька спрыгнул вниз, в яму. Стал брать по одной ветке, выкладывать на дне могилы подушкой. Истратил добрую половину, примял сапогами, подумал, решил:

— Нормально. Теперь можно тело опускать.

Мертвец, упакованный в спальник, пугал не так сильно, как раньше. Нести и опускать его вызвался даже Юрка. Мы подхватили тело вчетвером, доставили осторожно к могиле. Тут уже сообразили, что вниз можем только кинуть. Положить никак не получится.

Эдик сразу расстроился, сказал:

— Не по-людски это. Погодите.

И убежал под навес. Вернулся с двумя мотками веревки. Примерился и стал перевязывать тело в районе колен. Колька второй веревкой обмотал покойника чуть ниже плеч.

Дальше все прошло, как по маслу. На веревках мертвеца легко спустили вниз. Колька тщательно обложил мешок сверху еловыми ветками, скинул в яму концы веревок.

Произнес:

— Готово.

Только тогда позвали девушек. Зиночка была заревана. Красные глаза, припухший нос, растерянный взгляд. Она ничего не говорила. Казалось, просто не может поверить в случившееся.

Все бросили в могилу по горсти земли. Эдик с Санжаем взялись за лопатки. Землю вниз покидали куда быстрее. Сверху насыпали холмик, утрамбовали, заложили последними еловыми ветками.

В изголовье могилы вкопали плоский камень, один из найденных на шаманской поляне. Тоха с Юркой притащили его на куске брезента. Камень был большой, неподъемный. Как ребята смогли его приволочь, для меня осталось тайной.

Зиночка вооружилась карандашом, послюнявила, встала у плиты на колени и принялась писать на неровной поверхности, обводя каждую букву по пять раз. Цвет букв от слюны становился синим. Это меня удивило. Ничего подобного раньше я не видел.

Я тихонько подошел к Антону и спросил:

— Что это?

— Где? — не понял тот.

— Чем пишет Зина?

На меня посмотрели, как на недоумка, но все же ответили:

— Химический карандаш. Неужели и это забыл?

Я поспешно кивнул, отодвинулся, уходя от расспросов.

Очень скоро надпись была готова:

«Белов Геннадий Сергеевич 29.01.1946 — 19.07.1973»

Зиночка немного поколебалась, по все же исправила 19 на 20. С датой смерти были проблемы. Кто мог поручиться, что умер Гена в четверг до полуночи?

Я стоял чуть в стороне, смотрел и думал: «Зачем все это? Карандашный след смоет первым же дождем. Или не смоет? Я слишком многого не знал об этих людях, об этом времени. Не знал о том, как они жили, что любили, что ненавидели. Я не знал элементарных бытовых вещей. А это значит, — тут я едва подавил усмешку, — это значит, что мне придется изучить все, как можно быстрее. Придется стать своим».

— Все, — сказала Зиночка и поднялась с колен, — пусть земля будет тебе пухом.

Коля молча принес из загашника водку, быстро открыл. Юрка раздал всем кружки. Плеснули по капельке, на самое донышко. Водки было мало. За упокой души выпили, как полагается, не чокаясь. Все, даже девчонки. По второй разливать не стали.

Санжай старательно закупорил крышку, отнес пузырь под навес.

— Сейчас бы воблы, — мечтательно протянул Тоха, — Генка очень воблу уважал.

— Сделаю, — пообещал Юрка.

На этом поминки и завершились.

Часы показывали половину девятого вечера. Зиночка была совершенно разбита. Она постоянно хлюпала носом и молча смотрела на всех по очереди, словно надеялась, что кто-нибудь скажет — все это неправда, Генка жив!

Но все отводили глаза. Эдик сходил под навес, принес в стакане капельки, сильно пахнущие ментолом, протянул девушке:

— Выпей.

— Зачем? Мне не надо. — Попыталась отказаться та.

— Выпей и иди спать. Утро вечера мудренее.

Наташа перехватила у него лекарство, обняла подругу за плечи.

— И правда, — сказала она тихим голосом, — пойдем потихонечку. Нечего тут сидеть. Сейчас полечимся и баиньки.

Ее Зина неожиданно послушалась. Взяла стакан, проглотила, поморщилась, поплелась в палатку, едва поднимая ноги, цепляя мысками траву. Наташа не выпустила девушку из объятий, только нам бросила через плечо:

— Ребят, если я усну, не будите. Хорошо?

— Доброй ночи! — вдогонку крикнул Эдик.

Когда они скрылись в палатке, я провел рукой по животу и вдруг вспомнил, что мы ни разу не перекусывали с самого утра. Только выпили понемногу водки на голодный желудок. А это не самая полезная диета. В брюхе жалобно заныло, забурчало. И я спросил:

— А ужин у нас сегодня будет?