Артур

Нервы на пределе.

С виду собран, как и всегда, но внутри разворачивается цунами.

Может быть боюсь, что мои запоздалые догадки о том, что этого не было, правда? А может быть уже начинаю разгонять ярость от того, что она сейчас подтвердит.

Блядь!

Пути два…только по обоим конечная точка никогда не станет тем концом, что мы должны были отыграть в той жизни.

Сейчас сидя напротив, зная, что дома ждет та семья, которую я не просил… Ощущая, что мы далеки, как Сатурн и Юпитер, единственное чего я хочу, продлить эту минуту. Как будто только тот факт, что она рядом, что она, сука, существует на моем радаре, немного ослабляет собственную удавку.

Напоминает статую с шоковым выражением лица. И это, мать его, напрягает так, как ни одна сделка в моей жизни. Чувствую себя последним идиотом, и прекрасно осознаю, что виноват перед ней не меньше, но черт возьми. Говорить ли ей, объяснять…что она увидела пять лет назад только из-за того, что был разбит… Максимализм и человеческая глупость возымели верх над разумом, потому что те чувства, которые к ней испытывал не поддаются сравнению ни с чем.

Она ведь даже не представляет, что значила для меня.

Да если бы у меня была возможность приклеить ее к себе, я бы, черт возьми, приклеил!

Она была… моим спасением из фальшивого мира, питала своей теплотой и чистой душой.

Твою мать, она была всем!

А в тот вечер, увидев видео, управляли эмоции, отказали тормоза. В один миг, все почернело. Не было мыслей, не было ничего, кроме одного и того же кадра, что прокручивался перед глазами безостановочно.

Глубоко вдыхаю, стараясь взять контроль над собой.

— Ты принимаешь наркотики?! — наконец, выдает она шипя: — Ни за какие деньги этого мира, я бы тогда не допустила даже прикосновения другого человека, Артур! — голос набирает обороты.

Еще немного, и кажется мы подожжем этот ресторан.

Смотрю ей в глаза, и путаюсь. Путаюсь так, что хочу верить. Она плохо врала, раньше. Но я не видел ее пять лет, и тот факт, что она другая тоже вносит свою лепту. Однако, бесспорно, в то время ее глаза никогда мне не врали. Никогда.

— Слушай, Ризанов, — трет виски, качая головой: — Очевидно, это плохая идея.

Она что разочарована?

— Нет. Мы завершим этот разговор. Сядь. — чеканю металлом, раздражаясь из-за собственного раздрая.

Прикрывает глаза, поднимая взгляд к потолку, тем не менее садится обратно. Возвращаю себе равнодушное выражение лица, сжимая вилку в руке до побелевших костяшек.

— О чем ты говорила… Как ты мешаешь?

Челюсть напряжена, но я старательно отгоняю мысли о том, чтобы расспросить ее о той ночи. Сейчас совсем неподходящее время.

— Это неважно после твоих слов! — все еще не успокоившись цедит даже несмотря на меня.

— Вероника.

Почти по слогам произношу ее имя, на что она все же обращает свое внимание. Моя красивая картинка из прошлого.

Непрошено лезут мысли, а такая же она все еще?

Сам прикрываю глаза… Это какое-то наваждение.

— Артур, разубеждать я тебя не собираюсь. — повторяет мои интонации, собираясь: — Каждый останется при своей правде. Ты поверил в эту чушь. Этого достаточно.

И смотрит так разочарованно, что не по себе становится.

— Мне позвонил Абрамов, пьяный. Говорил какой-то бред, якобы что-то вскроется. Судя по всему, вскрылось, спасибо. — спустя паузу объясняет медленно и спокойно.

Так и не притрагивается к еде, а ведь когда-то это был ее любимый набор. Пару глотков сухого белого, кусочек стейка и овощи. Смаковала так, словно это нечто невероятное. А я в это время наблюдал за тем наслаждением, что прорывалось сквозь ее скромность.

Это и был мой наркотик, Ника.

Наблюдать и испытывать небывалое удовольствие.

— Он больше ничего не сказал? — хмурюсь, отбрасывая эти кадры из жизни с ней.

Титанических усилий стоит контролировать и сдерживать шок, ярость, неверие, и вину. Прозрение — неприятная штука, когда ты не был готов к такому. Когда ты своими глазами видел то, чего кажется не было. Хочется что-нибудь разбить, распотрошить до мелких щепок, но я сижу перед ней, пытаясь совладать со своими демонами.

— Угрозы и оскорбления считаются? — вялая усмешка оседает на ее губах.

Выдыхаю воздух сквозь зубы. Меня, мать его, словно ведут в тот тайник, о котором я раньше не знал.

Абрамов, слишком много тебя, друг… Слишком.

На кой черт звонить ей? За каким хреном угрожать? И главный вопрос… С чего, блять, вдруг?

Одни вопросы в воздух.

— У тебя есть ответы? — несмело спрашивает в ожидании.

Смотрю на девушку, которую растоптал, перекрыв весь воздух и себе.

— Пока нет, но будут. — в этом уверен, как никогда.

Она кивает, поджимая губы.

— Тогда…эта встреча не нужна. — отвечает, забирая сумку со стола: — Поразмышляй на досуге насколько человеку, который тебе что-то тогда сказал, можно доверять?

Искренне, твою мать, смотря мне в глаза звучат ее слова, и она встает. Фраза заставляет внутри что-то свербеть. Поддаваясь порыву, встаю за ней, хватая ее за руку. Сам не догоняю, что хочу сказать. Вероника останавливается, вставая в пол-оборота. Переводит взгляд с соединения наших рук на лицо, и я замечаю накопившуюся влагу.

Удар!

— Когда ты уезжаешь?

Изнутри разрывает от прикосновения, и это даже не к коже. Просто чувство, что вот она рядом, что мы резко сократили сотни тысяч километров между нами. Она печально усмехается и глубоко вздыхая, отвечает:

— Не переживай, Артур. — собственная грудная клетка надрывается: — У тебя не будет проблем с семьей. Полтора месяца, самое большее.

И затем, не глядя, она уходит. А я остаюсь смотреть ей вслед, не понимая, что, мать его, я видел пять лет назад!

Зачем? Зачееем?

Мысленно ору себе, с силой тыкая по экрану телефона.

То, что я услышала…

Он поверил, что я ему изменила с кем-то.

Это резонирует с теми чувствами, которые, как мне казалось, он чувствовал.

Слова любви, страсть…а что на деле, ложь и…любвеобильная натура мужчины? Разве оно было так?!

Оказывается, сейчас еще больнее, чем тогда. Задевает больные чувства, которые уже не понимаю во что трансформировались.

Как любимый человек может настолько не доверять?! Как может поверить…

Понимаю, Кирилл в его жизни был задолго до меня, но разве при сомнениях люди не выясняют это между собой?! Конечно, есть вероятность, что своим побегом я не дала возможности… Но он мог, узнав, потребовать объяснений, просить доказать, кричать, но спрашивать с меня…

Тогда получается, что я застала их раньше или позже? Он молчал, якобы зная это или все случилось как раз в ту же ночь?

Вопросы атакуют голову, а сердце сжимается от этих по-новому старых ощущений. Если бы он продолжил напирать на разговор, я бы сломалась. И так на грани.

Надлом в душе настолько велик, что никогда я не найду средства собрать ее воедино.

Наконец, вижу подъезжающую машину и со всей силы гашу порыв отказаться от проекта. Это ведь снова будет выглядеть бегством, да только я не должна бежать. Мне нечего скрывать.

Именно я не виновата, и если он хочет винить всех вокруг, кроме себя…кто я такая, чтобы его останавливать. Зачем доказывать человеку, если он уже принял за веру то, что является выдумками больного отморозка.

Сажусь в такси, и в неспокойную голову приходит идея.

— Абрамов. — с ходу начинаю, как только слышится глухое ало: — Завтра у Большого в час дня. Пора поговорить.

Тон, не обозначающий ничего, кроме серьезности ситуации, и победная ухмылка, когда слышу ответ:

— Никандрова, ты что ли?!

— Именно. Завтра в час.

Отключаю звонок, раздумывая, как бы вывести этого подонка на чистую воду. Может быть тогда я все пойму, заодно и разберу, что он имел в виду своей пьяной чепухой. Не знаю почему, но отчего-то уверена, что он придет. И я выясню не для того, чтобы обелить себя, а для того, чтобы забыть, закрыть и стереть их всех к чертовой матери.