Но вернемся в 1913 год. Над грандиозными монархическими празднествами Рыков посмеивался, но и революционное подполье после нескольких лет разлуки его разочаровало. Усугубились прежние болезни! Как быстро остепенились и выдохлись многие недавние молодые «борцы за революцию». Многие из них, женившись, напрочь забывали о партийных обязанностях. Рыков не сомневался, что это и есть «мещанство», которое так ненавидел Горький. К таким дезертирам Алексей Иванович, после тюрем и ссылок, относился с недоброй насмешливостью. В 1905 году они стремились в бой, а теперь «приличный домашний очаг» для многих стал важнее политических идеалов. Сам Рыков к чинной семейной жизни не стремился и в жены выбрал единомышленницу, которая отлично понимала, что такое быть супругой нелегала. Следили за ним неотступно, а Рыков, конечно, сразу окунулся в партийную жизнь — и в октябре 1913 года его снова арестовали. На этот раз наказание вышло куда строже прежних — ссылка в Томскую губернию, в Нарымский край, в Колпашево, под гласным надзором полиции.

Из полицейского департамента направилось письмо томскому губернатору: «Рыков является наиболее активным представителем московской организации РСДРП. После отбытия административной высылки в Арханг. губ. Рыков прибыл летом в Москву и стал усиленно восстанавливать связи с фабрично-заводскими рабочими… Ранее Рыков был неоднократно задерживаем на нелегальных собраниях рабочих, в том числе на собраниях боевой дружины МК. Он занимался все время революционной деятельностью под чужим видом, под чужим именем»[45]. Так и впрямь обстояли дела: у царской власти, возможно, не было более упрямого противника, чем Рыков, с юности почти не выныривавший из подполья. Да, он не занимался террором, но к вооруженной борьбе рабочих отрядов в 1905–1906 годах был причастен.

^{Донесение пристава 5-го стана Томского уезда уездному исправнику о побеге административно-ссыльного Рыкова из Нарыма. 21 сентября 1914 года [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 27. Л. 35]}

Путь до нового места ссылки был настоящим хождением по мукам. Рыков откровенно писал жене: «Конвой от Пензы дрался и избил нескольких арестантов. Мою руку несколько раз сковывали с рукой соседа. В скованном виде я промаршировал верст пять в Самаре»[46]. Он не жаловался, но, как мы видим, и не боялся ее травмировать. Потом — сто человек в тесной камере без нар, нашествие вшей — и, наконец, изба в простуженном краю. Считалось, что из Нарымского края бежать невозможно. Но полиция узнала, что большевики замышляют побег Рыкова, что для него уже подготовлен паспорт на имя некоего Василия Владимировича Зиновьева. И все-таки товарищу Алексею удалось бежать.

^{Заявление Рыкова Томскому уездному исправнику о выдаче ему довольствия. 2 декабря 1913 года [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 27. Л. 14]}

Две тысячи верст от прошел по тайге и болотам. Голодал, болел, но добрался до Самары. Там его и схватили, чтобы оперативно вернуть в тот же суровый Нарым. В той ссылке он организовывал протестные демонстрации, в том числе антивоенные. Ведь началась Первая империалистическая… Рыков вполне разделял отношение Ленина и большинства однопартийцев к «империалистической войне». Однажды при обыске в его комнате нашли оружие — и Рыкову пришлось некоторое время провести в томской тюрьме. Он ослаб, постоянно кашлял, по существу — надорвал здоровье. Его спасла Нина. Ей стоило немалых усилий добиться разрешения на поселение вместе с мужем. В середине 1915 года она приехала в Нарым — и там, в спартанской обстановке, у Рыковых наступил второй медовый месяц. Он уговорил Нину уехать на «большую землю», когда очевидна стала ее беременность. Они расставались, четко осознавая, что новой встречи может и не быть…

22 августа 1916 года, в Ростове-на-Дону, родилась Наташа — единственная дочь Рыковых. Кто тогда мог предсказать, что через полгода рухнет Российская империя и у «отверженных» начнется вторая жизнь? А пока он выхлопотал себе небольшое послабление: из-за нездоровья губернатор позволил сменить Рыкову место ссылки — с Нарымской на Астраханскую губернию. Его должны были доставить «по этапу» в городок Енотаевск. Там легче устроиться с семьей, с дочерью… Исполнить это решение царская власть не успела: Рыкова освободила Февральская революция. Его последняя зима в Нарыме выдалась самой морозной. Рыков возвращался в Москву с холода — как свободный гражданин и партиец вполне легальной РСДРП(б). Впервые за два десятилетия он не чувствовал себя подпольщиком. Так завершалась первая жизнь Рыкова: на него нахлынул дух ранней московской весны после нарымской стужи.

Февраль 1917 года огорошил многих посвященных и непосвященных. Перемен — и даже кардинальных — ждали, но мало кто мог предсказать их масштаб и хаотичность. Эта революция — до сих пор, по большому счету, не разгаданная — громко прозвучала на весь мир, ведь она смела с политической карты мира российское самодержавие, и так уже затянувшее пояс после 1905 года, а в особенности после 1914-го, когда началась война, которая оказалась для империи неподъемной. Наверное, власть императора не поколебалась бы, если бы не заговоры великих князей и недоверие генералитета.

Но основным мотором революции в начальственных кабинетах оказались в то время кадеты и октябристы, надеявшиеся в условиях войны, с помощью союзников, быстро перестроить политическую жизнь в России отчасти по британскому, отчасти по американскому образцу. Да, они считали войну благоприятным фоном для таких перемен — и, видимо, в этом оказался главный просчет респектабельных революционеров. Но не только они были истинными героями Февраля. Не менее важной оказалась уличная борьба против «старого мира», в особенности против его извечных хранителей — полицейских. Их просто громили — где попало и чем попало.

Резко изменилась ситуация в армии, в которой более не существовало ни дисциплины, ни иерархии. Усилилось политическое брожение на национальных окраинах империи (или уже не империи?). Сохранить «единую и неделимую» уже весной 1917 года вряд ли было возможно — особенно учитывая, что после войны пересмотр границ в Европе и Азии виделся неизбежным.

^{Карточка арестованного Рыкова. 1909 год. Дело было прекращено… [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 27. Л. 1–1 об]}

^{Февральские дни на рабочих окраинах. Худ. И. А. Владимиров, 1934 год}

^{Алексей Рыков. 1919 год [РГАСПИ. Ф. 421. Оп 1 Д. 665]}

23 февраля (8 марта) царь прибыл в Ставку. Императрица Александра Федоровна, остававшаяся с детьми в Царском, была твердо уверена, что происходящие в Петрограде события «не похожи» на революцию. «…Все обожают тебя и только хотят хлеба…» — писала она мужу 26 февраля (11 марта). Император почти не сомневался в скором усмирении волнений. Но…