В конце морского путешествия чуть вновь не угодили в плен — слишком поздно заметили, чьи штандарты развеваются над башнями Айлы. Чтобы покрыть то ничтожное по меркам похода расстояние, что отделяло северную точку залива Акаба от владений Райнхольда, хёвдинга Петраланда, морякам понадобился едва ли не месяц. Суша не море! Спасаясь от преследователей, викинги забрались в самую глубь пещер к югу от развалин античной Петры, где и заблудились в лабиринте туннелей и лазов.

Ивенс уже начал проклинать себя за столь неистребимое желание выжить; он и пятеро уцелевших товарищей молили Бога, чтобы он помог им найти выход, пусть даже возле него снаружи окажется целая сотня — целая тысяча мусульман! Они страдали от голода, мучились от жажды, поскольку Гудгорм Гиллекрист, к великому сожалению, не обладал способностями Моисея извлекать воду из камня, или же Иисус не открыл своему слуге правильной точки для приложения усилий. Однако, и это было ужаснее всего, викинги пришли к выводу, что обречены на жалкую смерть всего в нескольких милях от Монреаля.

Однажды, когда, утратив всякую надежду, викинги блуждали в поисках выхода, они услышали за стеной из розового песчаника какие-то звуки. Микьяль Зубастый, который уже еле передвигал ноги, заявил, что там журчит ручей. Сначала моряки решили, что новый товарищ их спятил. Он же рассердился — откуда только силы взялись? — и начал кричать, чтобы его зарезали, если это не так. В конце концов земляк конунга так надоел Берси Магнуссону, что гигант со всего маху ударился об стену и… проломил её. Каково же было всеобщее удивление, когда за проломом обнаружилась большая, освещённая факелами пещера, в которой нашлась не только вода, но даже пища, неизвестно кем туда принесённая и приготовленная.

Не слишком-то разбираясь, чей ужин (а может, завтрак или обед, тут сказать трудно) они съедают, викинги подкрепили силы, напились воды и отдохнули, а затем с новыми силами принялись искать выход — ведь тот, кто принёс в пещеру еду, каким-то образом входил и выходил оттуда. На первых порах их постигло разочарование, в одном из туннелей викинги нашли людей, не просто людей, воинов-латинян, несколько человек, облачённых в кольчуги и поверх них в чёрные табары с красными восьмиконечными крестами. Но, о горе, те были мертвы, зарезаны, а некоторые, по всей видимости, загрызены каким-то страшным зверем. Тот, кто убил сержанов-храмовников, судя по всему, не бедствовал, так как не покусился на их доспехи и одежду. Или же он просто спешил? Ясно было одно, смерть нашла тамплиеров совсем недавно, и, возможно, убийцы их всё ещё бродили где-то поблизости. У викингов появился шанс умереть с мечом в руке, даже не выходя из пещеры. Лучше бы, конечно, на свежем воздухе, но... и это уже кое-что. Спасибо тебе, Господи.

Бог или дьявол помог морским разбойникам? Кто знает? Так или иначе они нашли путь наружу, потому что, осмотрев как следует место гибели сержанов, увидели капли крови, ниточкой уходившие в туннель. Кровь свидетеля или убийцы — а не всё ли равно? — указала морякам дорогу, и на другой день, славя силу Небес, они уже подходили к Монреалю.

Так или иначе, но тогда конунгу Йохансу, Берси Магнуссону, Гудгорму Гиллекристу, Микьялю Зубастому и Тори Кормщику подраться не удалось, а им очень хотелось отомстить мусульманам за смерть товарищей. На сей раз викинги не собирались упускать своего шанса.

Вот так они, все пятеро, и встали на пути у язычников, стремившихся ворваться в цитадель Керака, — ишь чего захотели нехристи?!

Много раз они пытались прорваться через заслон, но неизменно отступали, унося с собой раненых и убитых. Но вот Ивенс, видя, что христиане-беженцы вне опасности, дал приказ товарищам отходить. Однако, хотя толпа за их спинами рассосалась, безумие желавших спастись людей оказалось столь велико, что они, давя друг друга, ухитрились оборвать даже цепи подъёмного моста, в результате чего тот сделался неподъёмным. Данное обстоятельство давало неверным возможность, преодолев живую преграду из Ивенса и его товарищей, воспользоваться тараном, и им, чего доброго, удалось бы проломить ворота.

Из четверых соратников предводителя ватаги только один Берси Магнуссон упорно не желал оставить его; остальные, утолив кровожадность тем, что убили каждый по нескольку язычников, пусть и нехотя, но подчинились. Мусульмане отступили на десяток шагов, собираясь с силами для новой атаки. Они воспрянули духом, увидев, что численность противника уменьшилась. В то же время шансы солдат Салах ед-Дина проникнуть в город стремительно уменьшались — франки, не видя иного способа обезопасить замок, принялись рубить доски моста.

— Я не пойду! — заявил Берси.

— Я — твой конунг, — ответил Ивенс, с деловитым видом выдёргивая из толстого войлочного гамбезона, который носил поверх кольчуги, засевшую там сарацинскую стрелу. — Я приказываю тебе.

— Никто не смеет приказывать викингу! — взвился гигант. — Я останусь!

— Жалко будет, если твоя Лаура останется вдовой, — покачал головой предводитель и добавил: — А маленький Рауль — сиротой.

И верно, когда викинги вернулись в Керак, жена Медвежонка уже находилась на седьмом месяце беременности, а ещё спустя два, как и полагается, подарила мужу сына, которого тот назвал в честь деда Берси, родителя его приёмного отца, Магнуса, Рольфом: по-французски имя это звучало Рауль.

Однако даже упоминание о жене и ребёнке, нежно любимых гигантом, не поколебало его уверенности.

— Она вышла замуж за викинга, — заявил он. — Её дело ждать меня, пока я буду сражаться, и оплакивать, если я погибну.

Ивенс почесал бороду и покачал головой. Он оглянулся назад и хитро усмехнулся из-за посетившей его идеи. Работа у плотников кипела вовсю, но прочное дерево поддавалось плохо.

— Знаешь что, Берси, — немного торжественно начал конунг. — Пока всё равно эти белоголовики думают, умереть им сейчас или попозже, ты поди помоги парням рубить мост, а когда закончите, возвращайся.

— М-да? — пробурчал Медвежонок, чувствуя, что командир затеял какой-то подвох.

— Да. Ты только посмотри, как они рубят?! Клянусь царством Хель[75], они никогда не держали в руке секиры. Покажи им, как умеют орудовать топором настоящие викинги!

Магнуссона словно подменили. Он просиял и посмотрел на конунга чуть ли не с теплотой:

— Клянусь Эгиром! Не бывать мне в пляске Хильд, если я один не справлюсь с этой работой! Я мигом, Йоханс!

Медвежонок подошёл к франкам, рубившим мост, и, вырвав у одного из них топор, самого легонько оттолкнул в сторону. Бедняге повезло, он успел схватиться за болтавшуюся цепь, а то бы непременно свалился в ров. Берси же, поплевав на руки, взялся за рукоять секиры. Храбрый и доблестный викинг даже и не подумал, что, закончив работу, неизбежно окажется по ту сторону моста, то есть там, куда его так старался спровадить предводитель.

Пока Берси самозабвенно орудовал топором, мусульмане, видя перед собой всего одного противника, наконец-то отважились на новую атаку. Ивенс достал из-за спины висевший на ремённой петле щит и, приняв на него удары сабель валом валивших турок, заработал правой рукой. Напор противника был очень силён, и в какой-то момент Ивенс оказался лицом к лицу с одним сарацином, прижатым к ватрангу толпой товарищей.

Положение создалось в общем-то комичное, по крайней мере для христианина. Иногда случается так, что передний эшелон атакующих, натолкнувшись на какую-нибудь преграду, останавливается, а задние продолжают напирать, в результате чего первые лишаются возможности не то что сражаться, но порой даже и пошевелиться. Поскольку Ивенс не желал отступить ни на шаг, ему и сарацину оставалось только смотреть друг на друга и, бормоча малопонятные угрозы, выразительно скалить зубы. Впрочем, у ватранга имелось некоторое преимущество, хотя меч его застрял в теле одно из атакующих — тот давно умер, но продолжал стоять, подпираемый со всех сторон живыми товарищами, — и это позволило моряку, отпустив рукоять оружия и подавшись немного назад, выхватить нож, чтобы пырнуть им мусульманина.