И они принялись.
Словно вихрь, смертоносный чёрный ветер с небес, налетела на побережье Африки стая ястребов. От того места, где причалили викинги тем ясным утром, и на много миль южнее до самого Айдхаба[61] не осталось ни одного сколь-либо заметного порта, который бы не испытал на себе ярости свирепых северян. Тем, кому приходило в голову сопротивляться, эту самую голову сносили немедленно, впрочем, тем, кто смиренно молил о пощаде, тоже. Так, зимой 1182—1183 года от Рождества Христова Красное море сделалось наконец-то красным... от крови африканцев. Добычи было столько, что после каждого следующего города викинги выбрасывали из трюма всё, что взяли прежде, оставляя только золото и драгоценности да минимальный запас провизии.
Даже серебро летело за борт — волей-неволей получалось, что каждый кусочек еды и глоток вина обходился морским волкам в цену мелкой монеты, а хорошая трапеза для одного воина стоила нескольких марок. Но никто не считался с этим: викинги — воины, а не купцы или рыбаки, что ловят селёдку в северном море. Богат улов или плох? Что за бело? Воины из Вика пьют кровь врагов, причащаются их плотью! А кто считал убитых мусульман? Считать? Вот ещё забота?![62]
Дорогую цену пришлось заплатить единоверцам тех, кто когда-то взял в плен викингов. Узнай работорговец, продавший их слуге сеньора Петры, какой товар сбыл с рук, схватился бы за голову — вот продешевил-то! Страшно представить, сколько душ загубили северяне: каждый, ворвавшись в город или селение, жаждал встретить того, кто лишил его свободы, но не находил, множа горы трупов у себя за спиной. Не десятки, сотни неверных уничтожил каждый из христиан, вот во что обошёлся нубийцам пир вольницы Ренольда де Шатийона. Но то было только начало.
Предавая огню и мечу земли врагов, оставляя за собой лишь безлюдные дымившиеся развалины, викинги добрались наконец до самого большого и важного порта, который захватили и разграбили с не меньшим энтузиазмом и не меньшей лёгкостью, чем и прочие города. Блудный сын Гардарики воссел на трон правителя Айдхаба, а верная дружина объявила своего капитана Йоханса конунгом Красной земли. Но новоявленный король, признанный вождь морских бродяг, не мог усидеть на месте; предоставив утомлённым плаванием сухопутным франкам, составлявшим команду самого большого из трёх судов, свободу действий — они горели желанием ограбить караван, шедший из долины Нила через Нубийскую пустыню, — Йоханс вновь вышел в море на двух кораблях.
Бог — неизвестно, правда, какой — был на стороне искателей удачи; они очень скоро нашли её, встретив в нескольких десятках миль к юго-востоку от Айдхаба один за другим два корабля — первый из Адена[63], второй из Индии. Точно так же, один за другим в порядке появления, они и пошли на дно вместе с командой, пассажирами и... грузом. Прежде чем отправить купцов в рай, викинги взыскали с них провозную пошлину — только золото, всё, какое нашлось на борту.
Они устали грабить, но не устали лить кровь врагов. Наступала очередь азиатского побережья Красного моря, аль-Хиджаза, уже спознавшегося с мечом солдат Ренольда.
Потопив купеческие суда, конунг Йоханс и командир дружины второго драккара, Хакон Корабельщик, призадумались, как бы это им лучше приступить к выполнению намеченных задач? Но сама судьба бросала за них кости.
Моряку лучше всего думается на ходу, под всплеск вёсел и бесконечную песню загребного. Она предназначена для того, чтобы не скучали гребцы, а ритм её помогает им грести дружнее. Потому-то слова её просты, как само весло, и нет в ней изысканных, порой совершенно непонятных чужаку образов и сравнений, подобных тем, которыми изобилуют милые сердцу любого викинга саги скальдов. Сочиняет песню как сам загребной — известно ведь, каждый морской волк в душе поэт, — так и любой другой член команды, которому на ум пришёл какой-нибудь стих. Иногда, когда покидает вдохновение, поют что-нибудь общеизвестное.
Йоханс-конунг и Хакон, ярл развернули корабли и не спеша двинулись в северо-западном направлении, держа курс к фарватеру Джидды, главного порта Мекки, городу пророка Мухаммеда.
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Лодьи плывут славные,
Вои на них храбрые.
Мечи, топоры наточены,
Рукояти их позолочены.
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Бормотал свою песню Берси Магнуссон, налегая на весло привычной к работе гребца заскорузлой мозолистой ладонью. Но не с товарищами-викингами было его сердце, думал он о Лэйле, наречённой в крещении Лауренсией, Лаурой — как-то она поживает сейчас?
Сам не заметил воин, как кончилась песня.
— Эй, Берси! Что умолк? — окликнул гиганта один из гребцов.
— Видать, не мила ему вольница, скорее в рабство торопится, — проговорил кто-то с незлой усмешкой. — Красотка Лэйла-Лаура завладела викингом.
— Украла сердце! — подхватил другой моряк.
Берси встрепенулся, он начал вращать головой, стараясь понять, кто из товарищей решил подшутить над ним, но никто больше голоса не подавал.
— Йо-хо! Берегись! — закричал сидевший рядом с ним Свен Кривоносый, старый и опытный воин, лицо которого изуродовала упавшая во время резни на вражеском корабле мачта. — Йо-хо! Сторонись!
Некоторые из викингов засмеялись.
— Смотрите у меня, — пробурчал Магнуссон. — Вот как поколочу, будете знать!
— Йо-хо! Исьхо! Берегись! — как ни в чём не бывало повторил Свен. — Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Один из шутников подхватил:
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Там песок и тут песок,
Нам дорога на восток.
Чтобы снять песок с зубов,
Нам не хватит всех ветров.
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
И продолжал:
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Мы видали много стран
И бескрайний океан.
Море, солнце, ветер, скалы,
Что ещё годится нам?
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Не успел он умолкнуть, как кто-то, голосом, сильно похожим на тот, которым осмелились упомянуть имя прекрасной возлюбленной Берси — возлюбленные не бывают не прекрасными — принялся выводить особенно громко:
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
Черномазые мартышки
Женщин наших не затмят.
Эх, ни дна им, ни покрышки,
Но в постели как вопят!
Йо-хо! Йо-хо! Берегись!
Йо-хо! Йо-хо! Сторонись!
— Как ты смеешь, Торви?! — воскликнул Магнуссон. — Как ты смеешь так говорить?! Лэйла лучше всех!
— Ты сбиваешь нас с ритма, — посетовал тот, к кому обращался разгневанный Берси. — К тому же я и слова не сказал про твою Лэйлу. Подтвердите, викинги, разве не так?
