— Конечно, сделаем, — оборвал его Марко. — Только сначала деньги получим. — Он нервно хихикнул и, стремясь обратить всё в шутку, прибавил: — Не зря же тебе дерьмо приснилось?

— Не знаю, как всем прочим, — пробурчал Губастый. — А мне уж если снится дерьмо, то это — к дерьму.

— Что-что? — переспросил неаполитанец.

— Наверное, ты прав, — тяжело вздохнув, произнёс Бордорино и добавил: — Пожалуй, стоит сходить и посмотреть, как там чего?

В какой-то момент ему хотелось задать стрекача, как можно быстрее оказаться где-нибудь по возможности очень далеко не то, что от заказчика и от Акры, а и вообще от Святой Земли. Однако, быстро сообразив, что, поскольку за тридцать лет своей жизни не встречал места, где бы его ждали с распростёртыми объятиями, в особенности без денег, передумал. Впрочем, даже и идти никуда не пришлось, всем сомнениям и терзаниям настал конец. Не успел амальфиец произнести свои последние слова, как хлопнула дверь, заскрипели половицы и в комнату вбежал неблагодарный похититель остатков окорока и пожиратель хлеба.

Облик Барнабы ничем особенным не отличался: обычный отрок-сирота, чумазый, с рождения не мывшийся — до свадьбы ещё далеко, так зачем же раньше времени беспокоиться? — ни разу толком не наедавшийся, одетый в какие-то невообразимые лохмотья, но весьма смышлёный и юркий — кулаком или палкой, да ещё спьяну, не всегда и достанешь. Зная, что здесь его не ждут ни леденцы, ни жаренный в сахаре миндаль, а лишь суровая расправа, жестокие побои, возможно до смерти, мальчик немедленно взял инициативу в свои руки.

— Идёт! — громко зашептал он, тараща глаза. — Идёт ваш чёрный человек! Сюда едет! Едет на коне. Не торопится. Я бежал, дворами срезал, но он щас уже прибудет. Вы встречайте!

— А точно знаешь, что он сюда направился? — прищурился Дух, понимая, что разборку с негодным слугой придётся отложить.

— Да. Да. Точно! Я видел, как слуга седлал его коня. Сел ваш чёрный в седло, да не спешил... А сиятельный граф Раймунд едва не затемно ускакал с малой дружиной. Думать надо, это из-за того сеньора, которого ночью зарезали.

Приятели многозначительно переглянулись.

— А что говорят про то в городе? — спросил Дух.

— Говорят, сиятельный граф с ним счёты свёл. Говорят, из-за чести, кому где сидеть за столом у короля. Король того к себе ближе посадил и чествовал, а граф возревновал и зло затаил, — охотно сообщил мальчишка, видя, что о наказании взрослые и не помышляют. — Это был очень важный господин. Сенешаль Милон де Планси, сеньор Заиорданья, правая рука его величества покойного короля Амори́ка. Вот граф-то и испугался, что и новый король станет того сенешаля больше других отмечать, да рядом с собой на трон сажать, а его отошлёт без чести править-хозяевать в своём имении да в вотчине.

Друзья снова переглянулись, однако на сей раз у них в глазах был едва ли не ужас — одно дело зарезать простого рыцаря, а другое — одного из первых баронов королевства. И ведь вот что особенно обидно: в кошельке у убитого нашлось всего десятка два золотых!

Впрочем, они тут же сообразили, что дело в любом случае сделано, и раз заказчик едет к ним один, значит, собирается расплатиться. Между тем оба почувствовали себя до некоторой степени обманутыми, и им практически одновременно пришло на ум, что не будет лишним завести разговор о некоторой, если можно так выразиться, компенсации, небольшой премии за особую опасность задания.

Вновь хлопнула дверь и заскрипели половицы. Не прошло и нескольких мгновений, как в комнату пригибаясь, чтобы не разбить голову о низкую покосившуюся притолоку, вошёл заказчик.

Определение «чёрный человек» как нельзя более подходило ему, поскольку мужчина с головы до пят был облачен в чёрное, что, кстати, делало его, и без того невысокого и весьма изящного, ещё меньше ростом. И по стати и по тому, как он держался, любой легко узнал бы в нём воина, привыкшего к седлу и доспехам. Хотя кольчуга под чёрным рыцарским табаром, как видно, отсутствовала.

Сказать это с точностью, как и ответить на весьма важный вопрос: «Есть ли у гостя оружие?», не представлялось возможности — плечи и большую часть стана заказчика скрывал плащ, а голову и лицо — кеффе, так что оставались открытыми лишь глаза — такие же чёрные, как одежда, и при этом пронзительные.

— Желаю здравствовать, господа, — проговорил он довольно низким и приятным голосом. — Надеюсь, я не слишком утомил вас ожиданием? Я пришёл поблагодарить вас за прекрасно выполненную работу.

— И мы желаем вам здравия, — с поклоном ответил Святой Дух и жестом показал Барнабе, чтобы тот убрался из комнаты.

Амальфиец так же склонил голову и произнёс слова приветствия.

Бывалые люди, ни в грош не ставившие жизнь человека — случалось им убивать и ради кошелька с несколькими жалкими денье и презренными оболами[22], — внезапно сробели перед своим визитёром, и уж, конечно, происходило это не из-за его внешности — чёрный так чёрный, мало ли кто как одевается? — и не из-за того, что не показывал он своего лица, хотя и ясно — не было на нём кошмарных язв — опять же, его дело, — а по какой-то непонятной им причине. Может, страх закрался в их огрубевшие души, когда они вдруг сообразили, в какую опасную игру оказались втянуты. Как-никак сенешаль Иерусалимского королевства не грузчик и не матрос, таких, как он, что ни день не режут на улицах.

Занятые всем этим, они даже не заметили, как в руке у чёрного человека оказался внушительный кошель зелёного шёлка, расшитый бисером, — явно работы арабского мастера. Заказчик, подкинув на ладони, швырнул деньги прямо на стол и предложил:

— Проверьте, всё ли тут.

Марко развязал кошель и, высыпав золотые прямо на столешницу, принялся быстро пересчитывать их. Время от времени они с напарником хватали одну-другую монету и, точно не доверяя логофетам герцога Гвискара и базилевса Парапинаца, пробовали металл на зуб. Судя по всему, экспертиза удовлетворила неаполитанца и его товарища. Заказчик не обманул и на сей раз — звонкой деньгой расплатился он за смерть ненавистника. Звонкой и яркой — даже здесь, в полумраке убогой каморки, золотые горели, как маленькие солнца.

— Чем они у тебя перемазаны? — с довольной усмешкой торговца, завершившего выгодную сделку, обратился Губастый к чёрному человеку. — Натёр, чтобы ярче блестели?

Тот кивнул:

— Да.

— Зря старался! — хрюкнул амальфиец. — Елеем ты их вымажи, сахарным варом или ослиным дерьмом, они не станут иными. Золото — есть золото! — заявил он, тем самым лишний раз подтверждая правоту императора Веспасиана, уверявшего, что деньги не пахнут. По мнению Губастого, деньги не могли пахнуть... дурно, равно как и иметь неприятный вкус. Он пихнул товарища в бок: — Я был не прав, Марко. Дерьмо и правда снится к богатству!

Однако неаполитанец, казалось, не разделял его радости.

— Тот человек, господин, — начал он, поворачивая к гостю хмурое лицо, — был очень важным сеньором. Он стоил больше, чем пять сотен безантов. Мы, конечно, уже договорились, но... добавить бы?

— Сколько?

— Сто... Нет, двести... двести пятьдесят безантов!

— Да! — немедленно подхватил Бордорино. — Мы здорово рисковали.

— Но вы же согласились и получили за риск пятьсот золотых? Да в придачу ещё и кошелёк зарезанного вами сеньора. Теперь он мёртв, и не всё ли вам равно, кем он в действительности был? Какая разница? Ведь вы рисковали, когда убивали его, и с тех пор риск не стал больше. За что же вы хотите получить дополнительную плату?

— Ну нет, — Марко покачал головой и отошёл от стола, сделав два-три шага, но не прямо к визитёру, а чуть в сторону, оказавшись сбоку от него. — Так не пойдёт.

Чего-чего, а взаимопонимания парочке было не занимать. Не успел неаполитанец заговорить, как напарник его, так же забывая о рассыпанных безантах, двинулся вперёд, выразительно положив ладонь на рукоять кинжала.

Чёрный человек, как выяснилось, к числу храбрецов не принадлежал, он немедленно пошёл на попятную.