– Встретишь. Но не в том случае, если продолжишь тратить свое время на таких, как Марко.

– Я знаю, что ты желаешь мне только самого лучшего, Эми. Но я влюблена в Марко – с его пороками и всем остальным. Он потрясающий во многом. Я не собираюсь рвать с ним в надежде, что встречу кого-то получше.

– Тогда мне больше нечего сказать, – говорит она и отворачивается, ложась на живот. Она расстегивает лифчик, чтобы не осталось белых линий, и засыпает.

Через некоторое время я чувствую жажду из-за жары. Я собираю вещи и спускаюсь в квартиру, чтобы подготовиться к нашей с Марко велопрогулке. Я не бужу Эми. Она спустится, когда будет готова. На полпути я понимаю, что оставила соломенную пляжную шляпу на крыше.

Я иду обратно по металлической лестнице и толкаю дверь на крышу. Меня тут же обдает волна невыносимой жары. Эми стоит у стены спиной ко мне, глядя на Ист-Ривер и разговаривая по телефону. Она не замечает, как я подбираю свою шляпу из-под козырька, где до этого лежала.

– Ты должен ей сказать.

Эми останавливается на полуслове, когда понимает, что она не одна. Она поворачивается и видит, что я стою на крыше, неловко прижимая шляпу к животу.

– Я забыла свою пляжную шляпу, – робко говорю я.

На мой телефон поступает звонок со скрытого номера, когда я открываю входную дверь нашей квартиры.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Твой подельник.

– Говорите, кто вы, или я брошу трубку. Сейчас! – для грубости есть причина. Я думаю, что голос в телефоне принадлежит преследователю, в существование которого не верит полиция.

– Это Кью. Вы были на специальном предпоказе моей выставки. Вы просили связаться с вами для интервью, – говорит он, удивленный моим враждебным тоном.

Это художник, на чью тревожную выставку я ходила на той неделе. Он застал меня врасплох. Я хватаю ручку и записную книжку, лежавшие в кухонном шкафчике. Я ожидала, что это будет сидячее интервью в назначенное время. Вместо этого он неожиданно позвонил мне и выбил из колеи. Интересно, намеренно ли?

– Вам понравилось представление?

– Оно определенно было уникальным, – отвечаю я, вспоминая безумную выставку на складе. – У него есть название? – я стою у раковины на кухне, смотря на улицу.

– «Зеркало Четыре», – отвечает он. – Это название шоу.

Название удивляет меня. Не помню, чтобы там были зеркала. Все, что я видела – это привязанная к стулу женщина с кляпом во рту и мешком на голове. Я помню, что одежда на ней была изорвана. Это было больше зловещее представление ужаса, нежели что-то, связанное с зеркалами.

– Что означает это название?

– Выставка – это то, что я называю четырехмерным зеркалом, – тихо говорит он. – Это метафорическое зеркало, которое показывает моей аудитории, какие они есть на самом деле.

– То есть?

– Хорошие. Плохие. Банальные. Может, все вместе.

– Обычно в перформативном искусстве художник является частью этого опыта. Какова ваша роль на этой выставке?

– Я наблюдатель. Я устраиваю опыт, а затем отступаю и наблюдаю. Что случится после – решать аудитории. Они могут делать все, что хотят. Освободить женщину ножницами. Порезать ее ножом. Или уйти, как это сделали вы, Лив.

– Я не ушла. Я посмотрела, а потом ушла, – говорю я в свою защиту.

– Нельзя просто посмотреть. Ничего не делать – это что-то делать. У пассивности есть свои последствия.

Я закатываю глаза, благодарная за то, что ты мы только разговариваем по телефону, и он не может меня видеть. На мой взгляд, экспериментальный чувственный опыт Кью – не более чем неуклюжий социальный комментарий. Он глуп и оставляет меня равнодушной. Конечно, я слишком вежлива, чтобы сообщить ему это. Вместо этого я прошу его рассказать мне о том, что вдохновило его на работу.

– Библия.

– В каком смысле?

– Каков величайший божественный дар человечеству?

Я копаюсь в своих скупых познаниях о религии.

– Десять заповедей?

В кухонное окно я вижу, как на улице паркуется белый фургончик. Мотор шумно работает вхолостую, пока водитель выбирается из авто и заходит в здание через дорогу.

– Свобода воли, Лив, – укоряет он. – Книга Бытия, глава вторая. Бог говорит Адаму не есть яблоко. У Адама есть выбор. Он мог бы подчиниться приказу Бога не есть яблоко, а мог бы выразить свободную волю и съесть его. Он выбрал второй вариант.

Я смотрю на время. Мне нужно собираться, иначе я опоздаю на встречу с Марко перед нашей велопрогулкой днем.

– Как история с Адамом относится к вашей выставке? – спрашиваю я немного нетерпеливо, пока иду в спальню и достаю футболку и шорты из лайкры.

– У вас был выбор, Лив. У вас была свобода воли. Вы могли освободить женщину на моей выставке. Вместо этого вы отошли. Почему?

– На экспонате был знак «Не трогать». Я не хотела влезать или нарушать правила.

– Поэтому вы ушли? Из-за дурацкого правила?

– Да.

– Пассивные наблюдатели могут заслуживать такого же порицания, что и виновники.

– Возможно, в реальной жизни, – говорю я. – В этом случае я была на художественной выставке. Все было не по-настоящему.

– Веревки. Скотч. Кляп. Все было по-настоящему, – голос его звучит обиженно. – Женщина. Это была настоящая женщина, привязанная к настоящему стулу. С настоящей кровью в венах. Молоток был настоящим. Как и веревка. Вы могли разбить стеклянную коробку молотком и достать ножницы, чтобы разрезать путы и освободить ее. Вместо этого вы оставили ее и ушли.

Он прав. Я должна была освободить женщину. От его обвинения холодок пробегает по коже. Я хочу сказать, что его выставка испугала меня своей реалистичностью.

– Я думала, это часть представления. Я не знала, что у меня есть своя роль.

– У всех есть свои роли. Иногда мы не знаем этого, пока не становится слишком поздно. Вам дали выбор, Лив. У каждого выбора есть последствия.

Я вхожу в спальню и смотрю в окно. Водитель фургончика выходит с большой коробкой из здания напротив. Он открывает дверь фургончика и ставит коробку на заднее сиденье, а потом закрывает дверь и идет к водительскому сиденью.

Двигатель фургончика щелкает и стонет, когда машина трогается с места. Такое ощущение, что тот же звук идет из телефона. Будто Кью стоит на моей улице. Я выглядываю в окно, ожидая увидеть внизу мужчину. Никого нет, не считая молодой пары, выгуливающей французского бульдога на поводке.

Когда звонок Кью окончен, на экране всплывает сообщение. Оно от Марко.

«Появились дела. Я не смогу пойти с тобой кататься на велосипедах. На связи».

Это в своем роде бесцеремонное сообщение можно послать деловому знакомому, но не девушке.

Я вспоминаю слова Эми о том, что Марко плохой человек, и думаю, не права ли она.

Среда, 16:36

– Ваш прием был назначен на утро, – говорит администратор больницы, когда я называю ей свое имя. – В любом случае доктор Бреннер оставил инструкции вписать вас в график, в какое бы время вы ни пришли, – добавляет она, прежде чем я успеваю извиниться за опоздание. – Он примет вас, когда закончит с нынешним пациентом.

Она просит меня присесть в зоне ожидания, где несколько стульев цвета морской волны вплотную стоят в ряд вдоль стены из матового стекла. Я сажусь на стул в углу напротив настенных часов. Медленное течение времени погружает меня в полутранс. Громкий и внезапный звонок телефона на стойке разрушает его.

– Вы можете войти, – приглашает меня администратор.

Глаза доктора Бреннера увеличены линзами его очков в серебряной оправе. Он спрашивает меня о моем самочувствии. Я неуверенно сажусь на стул с мягкой обивкой возле его стола и отвечаю, что все нормально. Это ложь, но это неважно, потому что со стороны я выгляжу нормально. Именно это считается.

Не так ли?

– Тед не смог сегодня прийти? – спрашивает он. – Я очень надеялся, что он присоединится к нам, чтобы мы смогли обсудить план вашего лечения, – он пристально смотрит на меня, не моргая и терпеливо ожидая моего ответа.