Вся ночь прошла в лихорадочных приготовлениях к церемонии коронации, которая обычно готовилась в течение нескольких недель. Последняя коронация состоялась сорок девять лет назад, и многое пришлось импровизировать. Порядок церемонии был письменно зафиксирован еще при коронации Карла V в 1364 г., но он, вместе с короной и другими регалиями, находился в сокровищнице аббатства Сен-Дени под контролем англичан. Пришлось отыскать старое постановление XIII века, копия которого хранилась в библиотеке собора. За одну ночь пришлось изготовить простую корону и найти замену другим регалиям. Священный елей, которым помазывали королей Франции, по древнему и полузабытому ритуалу был доставлен из аббатства Сен-Реми находившемся за стенами собора. Коннетабль Франции, хранитель государственного меча, отсутствовал. Герцог Бургундский как старший из двенадцати пэров и ряд епископов, игравших важную церемониальную роль, находились в англо-бургундском лагере и их пришлось заменить другими.

Следующий день, 17 июля 1429 г., был воскресеньем. В девять часов утра в огромном пространстве Реймского собора открылась торжественная церемония. Она продолжалась пять часов. У главного алтаря герцог Алансонский посвятил Карла в рыцари, а затем архиепископ Рено де Шартр помазал ему елеем голову, грудь, плечи и руки. Карл принес традиционную клятву защищать свой народ, поддерживать Церковь, вершить правосудие и справедливость. Корона была возложена на его голову под звуки труб и крики "Ноэль!", настолько громкие, что некоторые прихожане опасались обрушения свода собора. В завершение церемонии король возвел Ги де Лаваля и Жоржа де ла Тремуя в графы, а Жиля де Ре — в маршалы. Еще несколько сотен человек были посвящены в рыцари. Жанна д'Арк все это время стояла рядом с королем у алтаря, держа в руках свое знаменитое знамя. Это было "прекрасно — видеть их благородную осанку", — писали королеве и Иоланде Анжуйской в Бурж трое слуг Анжуйского дома. Среди собравшихся были отец Жанны, один из ее братьев и несколько жителей Домреми, для которых эти впечатления, должно быть, были ошеломляющими. По окончании церемонии Жанна бросилась к ногам Карла и сквозь слезы провозгласила: "Благородный король, так исполнилась воля Господа"[415].

Жанна заслужила свое почетное место. Освобождение Орлеана во многом было обусловлено тем, что она подняла боевой дух защитников, но, скорее всего, это произошло бы в любом случае. Англичане не имели достаточного количества сил для осады, а все тактические решения принимались и выполнялись профессиональными капитанами, в частности, Орлеанским бастардом и Ла Иром. То же самое можно сказать и об операциях по изгнанию англичан из городов долины Луары. Роль Жанны при Пате была незначительной. Совсем другое дело — поход на Реймс. Без нее он бы не состоялся. Ее безразличие к риску могло привести к катастрофе, и именно поэтому против нее выступали самые опытные люди в Совете Дофина. В каком-то смысле они были правы. Взятие Труа, Шалона и Реймса было достигнуто с помощью приема, который можно было назвать блефом. Но на войне стратеги вынуждены рисковать. Аргументы Жанны были эмоциональными и духовными, а не стратегическими. Но, как оказалось, стратегические причины для похода на Реймс были лучше, чем она предполагала. Дофинисты смогли использовать психологический импульс, созданный майской и июньской победами и славой Жанны, которой приписывались эти победы. Время было выбрано удачно. Еще месяц — и герцог Бедфорд получил бы в свое распоряжение свежую армию. А пока в Шампани царила безвластие, и эффективного сопротивления не было.

Коронация Карла VII стала событием неизмеримо большим. Для многих французов, проживавших в регионах, находившихся под английским владычеством, оно означало устранение сомнений, возникших после заключения договора в Труа, относительно его права стать преемником своего отца. Для Кристины  Пизанской, подавшей голос из монастыря в Пуасси после десятилетнего молчания, она превратила Карла из простого претендента, отвергнутого ребенка последнего безусловно законного монарха, в настоящего короля. В сакральной теологии французского королевства это превращало его в избранника Божьего, преемника предыдущих королей, прошедших через те же ритуалы и пользовавшихся теми же полномочиями без всяких сомнений. В Париже секретарь Парламента, сторонник двуединой монархии, записал в своем реестре, что Карл "коронован в Реймсском соборе, как его отец и все короли Франции до него". Коронация ускорила распространение национального сознания за пределы ограниченных кругов, традиционно охватываемых пропагандой Валуа. Карл VII был безоговорочно отождествлен с Францией, чего никогда не мог сделать Генрих VI. "Верные французы, встаньте перед королем Карлом", — говорила Жанна в своем обращении к жителям Труа. Франция для французов, Англия — для англичан. Возвращайтесь в свою страну", — говорила она англичанам в своем знаменитом первом письме. Слова Жанны получили широкое распространение, способствуя формированию представления о том, что речь идет о конфликте наций, а не о гражданской войне во Франции. Даже среди англичан и бургундцев было понимание того, что началась новая эпоха. Те, кто по привычке называл Карла "Дофином", теперь стали называть его королем. Воинственно настроенный бургундский хронист Парижа, который, вероятно, был каноником Нотр-Дама, сохранил нейтралитет и с этого момента стал называть и Карла, и Генриха "самозваными" королями. Ланкастерское правительство, естественно, продолжало следовать предписанному порядку, но плохая пародия на коронацию, которую оно организовало для Генриха VI в Нотр-Дам в Париже в 1431 г., показала, что его министры с трудом осознавали влияние подлинной церемонии в Реймсе[416].

Как коронация, казалось, отменила юридический эффект договора в Труа, так и изгнание англичан из долины Луары отменило моральный эффект Азенкура и Вернёя. Англичане молчаливо отказались от стремления распространить свою власть на всю Францию, даже если это было политически невозможно. Они больше не пытались преодолеть Луарский барьер. К северу от Луары они были смертельно ослаблены. Самым сильным преимуществом Бедфорда всегда был миф об английской непобедимости. Жители Шампани больше не верили в него. За три недели, прошедшие после коронации, струйка податей превратилась в поток. Лаон, четвертый кафедральный город Шампани, принял офицеров Карла VII. Шато-Тьерри изгнал гарнизон Гийома де Шатийона и открыл ворота для капитанов короля. Суассон и Провен прислали делегации со своими пожелания и клятвами верности. К началу августа 1429 г. англичане и их бургундские союзники потеряли большую часть Бри и западную Шампань. Капитаны Карла VII собирали артиллерию из городских арсеналов региона, чтобы двинуться против Леньи и Мо с их важными переправами через Марну к востоку от Парижа. Король начал восстанавливать провинциальную администрацию, назначая собственных бальи и кастелянов после двенадцати лет, в течение которых регион находился в руках чиновников герцогов Бургундских и английского регента. Эти события вызвали резонанс во всей северной Франции. На Мозеле, где Карл Лотарингский и Рене Анжуйский вели осаду немецкого города Мец, Рене оторвался от операции и двинулся на запад, чтобы присоединиться к Карлу VII в Провене, взяв с собой отряд дворян и большое количество войск из герцогств Бар и Лотарингия. Через несколько дней Рене отказался от оммажа, который он принес Генриху VI всего за три дня до освобождения Орлеана[417].

Филипп Добрый первым оценил значение произошедшей коронации. О капитуляции Реймса он узнал вскоре после отъезда из Парижа, когда его кавалькада подъезжала к Лаону. Несмотря на договоренность с герцогом Бедфордом, он сразу же решил восстановить дипломатические отношения с Карлом VII. Во второй половине дня после коронации в Реймс прибыло бургундское посольство во главе с Давидом де Бриме, одним из ближайших доверенных лиц Филиппа, с поздравлениями и приглашением к переговорам. Еще одно послание было направлено герцогу Савойскому с предложением вернуться к прежней роли посредника. В лагере Карла VII Рено де Шартр и Ла Тремуй ухватились за эту возможность обеими руками. Около 24 июля было заключено двухнедельное перемирие, которое, судя по всему, распространялось на Иль-де-Франс и Шампань. На начало августа была назначена предварительная конференция в замке сеньоров де Куси в Ла-Фер на реке Уаза. Англичане приглашены не были[418].