В течение длительного периода, когда братья Бюро отвечали за артиллерийский парк французских королей, преимущество англичан в артиллерии было полностью сведено на нет. В некоторой степени это было связано с техническими усовершенствованиями в производстве орудий. Только одно из них, скорее всего, было внедрено до конца войн с англичанами, но оно было самым важным. К середине 1440-х гг. пушки стали отливать цельными, а не сваривать из кованых прутьев, тогда же начали появляться ядра из чугуна, а не из тесаного камня. Эти изменения позволили оружейникам добиться более плотного прилегания снаряда к стенкам канала ствола, что привело к увеличению дальности и силы выстрела. Кроме того, это позволило чаще стрелять из орудий без длительного охлаждения, которое требовалось в предыдущих моделях. Одновременно были усовершенствованы и более мелкие полевые орудия этого периода, такие как кулеврины, которые стали изготавливать из чугуна, что позволило увеличить их размеры, дальность и точность стрельбы, а также пробивную способность ядер. Нет никаких свидетельств того, что кто-то из братьев Бюро был техником. Скорее всего, изменения произошли по инициативе самих мастеров оружейников. Вклад Бюро заключался во внушительном финансовом и материально-техническом обеспечении, заметном увеличении количества артиллерии всех калибров, имевшейся в распоряжении французских армий, и значительном мастерстве в размещении орудий и проектировании полевых фортификаций[894].

Создание постоянной армии, пехотного резерва и усиление артиллерии потребовало значительных затрат. Они стали возможны благодаря восстановлению относительного мира во французской глубинке и еще одному повороту винта налогового пресса. Успехи французского оружия и поражение Прагерии позволили Карлу VII взять верх над корыстными интересами, которые десятилетиями мешали эффективному государственному финансированию. Периодические тальи становились все более крупными и частыми. С 1443 г. чиновники приступили к осуществлению обширной программы, направленной на то, чтобы под прикрытием войн обратить вспять десятилетия посягательств на земли и права королевского домена. Было улучшено качество финансовой информированности правительства. Ежегодно в присутствии короля проводились встречи казначеев и финансовых чиновников, контролировавших сбор налогов, на которых представлялись отчеты о доходах из всех источников и начислениях на эти доходы. Утрата финансовых документов правительства за этот период затрудняет оценку результатов. Однако за пять лет с 1445 по 1449 г. номинальная стоимость тальи в среднем увеличилась более чем на 500.000 ливров в год, помимо сумм, взимаемых на содержание ордонансных рот. Общие доходы Карла VII, включая эды, габель и доходы от его владений, должны были быть, по крайней мере, вдвое больше. Даже из имеющихся отрывочных сведений ясно, что французский король получил значительную прибавку к своим доходам в то время, когда финансовая администрация английского правительства распадалась, а его доходы постоянно падали[895].

Новый лейтенант Нормандии высадился в Шербуре в начале апреля 1448 г., через шестнадцать месяцев после своего назначения. Чтобы подчеркнуть свой статус, Эдмунд Бофорт был повышен в пэрстве, приняв титул герцога Сомерсета от своего умершего брата. Во Францию его сопровождали лорды Толбот и Фоконберг, несколько других опытных капитанов и 1.000 лучников, чтобы заполнить бреши в гарнизонах. Вскоре после прибытия Эдмунда встретил Тома Базен, теперь епископ Лизье. Новый лейтенант произвел на этого проницательного наблюдателя впечатление красивого человека с внушительной фигурой, "достаточно вежливого", благонамеренного и дружелюбного, стремящегося произвести хорошее впечатление, но отягощенного неуемной жаждой богатства. Сомерсет торжественно въехал в Руан 8 мая. В соборе, который был великолепно украшен, он был принят с большой помпой. Триптихи на каждом боковом алтаре были открыты, как на праздник. Были открыты памятники герцогу Бедфорду и Карлу V. В честь Сомерсета были произнесены приветственные речи. В течение последующих недель на улицах устраивались банкеты, представления и костры[896].

Герцог Сомерсет прибыл в герцогство, охваченное страхом и неуверенностью. В некоторых богатых районах после четырех лет относительного мира появились первые признаки экономического подъема. Но общая картина была безрадостной. Пограничные районы все еще несли на себе следы боев 1444 года. Почти везде английские гарнизоны не получали жалованья. Дисциплина во многих регионах упала, поскольку гарнизонные войска поддерживали себя, взимая поборы как с врагов, так и  с друзей. Ситуацию усугубляло присутствие вольных солдат, живущих за счет земли, которых по-прежнему было много, особенно в Нижней Нормандии. Позднее Сомерсета обвинили в том, что он усугубил эту проблему, присвоив часть средств, предназначенных для выплаты жалованья солдатам. Однако реальная проблема заключалась не в жадности лейтенанта к деньгам, а в снижении доходов нормандцев. Одним из первых действий Сомерсета стало председательствование на заседании Штатов Нормандии, которое состоялось в Руане в мае 1448 года. Штаты выделили субсидию в размере 90.000 ливров, то есть менее половины обычной суммы, заявив, что "общая бедность страны настолько велика, что они не в состоянии вынести большего". Делегаты жаловались, что если на несколько лет не освободить их от постоянных налогов, то все больше людей будут покидать страну и переселяться в другие регионы, а доход от налогов еще больше снизится. Численность гарнизонов, по их мнению, придется сократить, если в Англии не найдутся средства для их содержания. Сомерсет сделал все возможное, чтобы улучшить ситуацию. Он ужесточил порядок сбора введенных налогов и начал расследование коррупции и бесхозяйственности, а также предпринял решительную попытку подавить насилие со стороны гарнизонных войск. Но единственным эффективным средством борьбы с вольными солдатами было включение их в состав гарнизонов и выплата им жалованья, что еще больше усугубляло финансовое положение герцогства. Сомерсет никак не мог решить фундаментальную проблему, заключавшуюся в том, что Нормандия больше не могла позволить себе содержать крупный постоянный военный контингент за счет собственных средств. Ему было обещано 20.000 фунтов стерлингов в год из английских доходов в случае начала войны, но к тому времени было бы уже слишком поздно. Не было предусмотрено и заблаговременное укрепление обороны Нормандии[897].

В феврале 1449 г. Реджинальд Боулерс, аббат Глостера, член Вестминстерского и Руанского Советов, в своем обращении к Парламенту дал мрачную оценку сложившейся ситуации. Опираясь на выкладки канцлера Нормандии сэра Томаса Ху, он предупредил парламентариев, что военные реформы во Франции значительно усилили мощь Карла VII. Пограничные гарнизоны, по его словам, были усилены. По границе курсируют крупные полевые войска противника. Ни один из замков и обнесенных стенами городов на английской стороне не был должным образом укомплектован и снабжен. Их артиллерия, если она вообще существовала, была недостаточна. Почти все они были непригодны для обороны из-за отсутствия ремонта. Оставалось еще четырнадцать месяцев перемирия, и настало время взять оборону Нормандии в свои руки. В случае начала войны Нормандия "сама по себе не могла оказать сопротивления против огромной мощи противника"[898].

После четырехлетней борьбы за продление перемирия англичане от него отказались. Ранним утром 24 марта 1449 г. Франсуа де Сурьен, арагонский наемник на английской службе, захватил город-крепость Фужер на бретонской границе. Около 600 человек перебрались через стены в два часа ночи, одолели спящий гарнизон и захватили город, разграбив все дома и совершив "все зло, какое только можно себе представить". В цитадели был размещен большой постоянный гарнизон. Фужер был главной бретонской крепостью на северной границе. Кроме того, это был один из самых богатых и многолюдных городов Бретани. В нем развивалась суконная промышленность, чему способствовала миграция квалифицированных специалистов из Нормандии. Он стал одним из главных центров торговли между ланкастерской Нормандией и Францией династии Валуа. В преувеличенных сообщениях, дошедших до французского двора, стоимость награбленного оценивалась в 2.000.000 ливров[899].