"Я — военный капитан", — сообщила Жанна английским капитанам в своем знаменитом первом письме. На суде обвинители припомнили ей эти слова. Они утверждали, что вопреки закону Бога и Его святых она стала "командиром и капитаном армии", превосходящим по статусу принцев, баронов и других дворян. На самом деле статус Жанны никогда не был четко определен, и ей не доверяли непосредственно командовать армиями. Это было постоянным источником напряженности между ней и профессиональными капитанами, отвечавшими за проведение операций, а также министрами, осуществлявшими общее руководство войной. Они считали Жанну полезным средством для поднятия боевого духа. Но сама она смотрела на свою роль гораздо шире. У нее были твердые и довольно грубые взгляды на стратегию и властная манера их доносить. Она верила в то, что противнику нужно противостоять в самой сильной его точке, что противоречило устремлениям любого опытного командира. Жанна считала, что победа придет от Бога, а не от численности или тактики. Ее вмешательство в стратегические и тактические решения и привычка появляться на передовой в каждой стычке удивляли и раздражали профессионалов. В личном плане она хорошо ладила с Орлеанским бастардом и герцогом Алансонским, которые восхищались ее мужеством и целеустремленностью. Однако бастард намеренно держал ее в неведении относительно своих планов и проводил военные советы, когда ее не было рядом, а герцог всегда отряжал ее в арьергард, когда ожидал битвы. В дальнейшем настойчивость Жанны в достижении военных результатов пресекала попытки Дофина к дипломатии и компромиссу. Когда ей перечили, она часто прибегала к резкому тону в поддержку своих требований, возможно, слишком часто, чтобы быть убедительной даже для некоторых из тех, кто верил в нее[370].

К апрелю 1429 г. положение в Орлеане стало исключительно тяжелым. Силы гарнизона значительно уменьшились. С января в город не было сделано ни одной крупной продовольственной поставки. В Блуа формировался большой продовольственный конвой, который должен был пробиться через английские осадные линии. Иоланде Анжуйской было поручено произвести крупные закупки зерна, солонины и других продуктов питания. По правдоподобной оценке современников, весь конвой насчитывал около 500 повозок, а также стадо скота. В ходе подготовки к прорыву гарнизоны Дофина от Берри до Мэна были лишены войск для создания мощного вооруженного эскорта и наращивания сил в городе. К последним числам апреля профессиональный гарнизон был увеличен примерно до 1.500 человек, помимо привлеченных горожан. Эскорт насчитывал от 2.200 до 2.400 человек, а также неизвестное количество пехоты из городов Берри и долины Луары. Казна Дофина была опустошена после выплаты авансов войскам. Арбалетные болты, порох и другие запасы отправлялись на вьючных лошадях и незаметно ввозились в город для пополнения опустевших складов. К моменту прибытия Жанны в Блуа 25 апреля все было готово. Через два дня, 27 апреля, конвой отправился в путь[371].

Командование конвоем было поручено маршалу Жану де Буссаку и 24-летнему Жилю де Ре, опытному солдату с бретонской границы. Они согласовывали свои планы с Орлеанским бастардом, который, будучи лейтенантом Дофина в этом районе, отвечал за всю операцию и командовал войсками в самом Орлеане. Жанна же быстро приобрела сильное моральное влияние на армию. Поход был организован как вооруженное паломничество. Перед колонной шла группа священников, исполнявших псалмы. Воинов призывали ежедневно исповедоваться в своих грехах, ведь грешникам Бог не мог даровать победы. Проституток, которые обычно вились возле каждой армии на марше, отправили восвояси. Ла Иру было велено клясться своим служебным жезлом, а не Господом или Его святыми. Как отреагировали бойцы на такой необычный порядок, неизвестно. Но многих он вдохновил. Другие, видимо, сочли его раздражающим и отвлекающим новшеством.

Разногласия по поводу целей кампании возникли практически сразу. Амбиции дофинистских командиров сводились к пополнению запасов в городе. Снятие осады они не считали возможным. У них не было достаточного количества людей, а после Вернёя и Селедочного сражения они не хотели рисковать и ввязываться в сражение с англичанами. Поэтому они решили подойти к Орлеану по южному берегу Луары и погрузить припасы на баржи выше по течению от города. У Жанны же были другие планы. Она хотела атаковать англичан с севера, где они были сильнее всего и где победа стала бы решающей. Но выбранный конвоем маршрут исключал такую возможность, поскольку между Блуа и Жьеном не было моста, не захваченного врагом. Профессиональные капитаны отреагировали на ее попытки взять в свои руки командование так же, как и на протяжении всей ее государственной карьеры. Они проводили свои совещания в ее отсутствие, когда это было возможно, и отказывались объяснять, что происходит. Очевидно, она не знала о проблеме с мостами, а капитаны старались не говорить ей об этом.

В ночь на 28 апреля конвой прибыл в Оливе, расположенный в четырех милях к югу от Орлеана. Капитаны отправились в речной порт напротив бастиды Сен-Лу, чтобы встретиться с Орлеанским бастардом и его главными офицерами. Жанна поехала вместе с ними. Во время этой бурной встречи, Жанна впервые столкнулась с Орлеанским бастардом. Вскоре она поняла, что ее обманули. "Вы Орлеанский бастард? — спросила она его, — не по вашему ли совету меня привезли сюда, на этот берег реки, вместо того чтобы идти прямо против Толбота и англичан?" Бастард ответил, что он должен был принять это решение, и что более мудрые люди, чем он, согласились с ним. "Совет Господа Бога моего мудрее и лучше твоего, — ответила она, — Вы пытались использовать меня в своих интересах, но вы оказались обманутыми, потому что я принесла вам лучшее подкрепление, которое когда-либо было у солдат и городов, — поддержку Царя Небесного"[372].

На следующее утро капитаны армии вновь собрались на военный совет. На нем снова присутствовала Жанна. Поскольку она не могла атаковать англичан на северном берегу, она заявила собравшимся, что намерена атаковать новую бастиду Сен-Жан-ле-Блан. Этот план был отвергнут капитанами, так как их приоритетом была доставка продовольствия в город. Старый речной порт Сен-Луп был уже непригоден для использования из-за английской артиллерии на противоположном берегу. Поэтому было решено отвести конвой на шесть миль вверх по реке и там погрузить припасы на баржи. Однако когда все добрались до места, то обнаружили, что баржи еще не подошли из-за встречного течения и сильного восточного ветра. Спустя три десятилетия Орлеанский бастард вспоминал, как Жанна на берегу молилась о божьей помощи, после чего ветер стих и баржи вышли из города. По его словам, именно в этот момент он научился доверять чудодейственным силам Жанны. Такова была общепринятая версия 1456 года. Однако существовало несколько различных версий этой истории, и в то время было очевидно, что Орлеанский бастард и его капитаны продолжали относиться к тактическим и стратегическим способностям Жанны, мягко говоря, сдержанно. В течение следующих нескольких часов припасы были благополучно переправлены через реку. Из состава эскорта было выделено около 200 человек для доставки в Орлеан, а остальные пустились в обратный путь в Блуа. Защитники города предприняли вылазку от ворот города к бастиде Сен-Лу, чтобы сковать ее английский гарнизон, а колонна повозок с небольшим эскортом двинулась от берега реки к Бургундским воротам — огромному укреплению, охранявшему восточный въезд в город. В тот вечер 17-летняя Жанна д'Арк въехала в Орлеан в полном вооружении на белом коне, сопровождаемая Ла Иром и Орлеанским бастардом, с пажом впереди, который нес ее знамя. Встречавшие горожане заполонили улицы с горящими факелами в руках, многие из них пытались коснуться одежды Жанны, и приветствовали ее, "как Бога, сошедшего к ним с небес"[373].