Последующие дни были заняты в основном торгом за территории. Французы постепенно увеличивали свои территориальные предложения, но при этом всегда исходили из того, что Генрих VI должен отказаться от притязаний на французскую корону и владеть любой территорией Франции только под суверенитетом французского короля. К территориям, которые они готовы были уступить на юго-западе, они добавили Ажене, Лимузен и Сентонж к югу от реки Шаранта, а также денежную компенсацию в размере 600.000 экю. Таким образом, было бы восстановлено почти все расширенное герцогство Гиень, уступленное Англии Иоанном II в 1360 г., но без богатой провинции Пуату. Проблема этих предложений, помимо извечного вопроса о суверенитете, заключалась в том, что они требовали от англичан отказаться от всего, что они удерживали к северу от Луары. Это было бы расценено как предательство наследия Генриха V и было бы крайне непопулярно в Англии, где Нормандия ценилась общественным мнением гораздо выше, чем Гиень. Англичане добивались уступок на севере. Кардиналы-посредники заставили французов пойти на них. Сначала французы предложили уступить Котантен, а затем и всю Нижнюю Нормандию, за исключением герцогства Алансонского, графств Аркур и Танкарвиль и так и не завоеванного англичанами Мон-Сен-Мишель. Когда англичане возразили, что в ходе предыдущих переговоров им было предложено нечто большее, французы ответили, что это было тогда, а теперь положение кардинально изменилось[636].

Англичане отказались обсуждать уступки французских территорий Генриху VI, так как это была неправильная постановка вопроса. Вопрос же, по их мнению, заключался в том, что они позволят Карлу VII сохранить за собой. Утром 16 августа они предложили ему Берри, Турень, Виваре и Лангедок — провинции, которые, по их мнению, приносили 120.000 золотых салюдоров в год. Англичане, со своей стороны, должны были получить "древнее наследие" английской королевской династии, под которым они подразумевали герцогство Гиень, включая Ажене и Базаде, Перигор, Керси, Лимузен и Пуату. На севере они требовали всю Францию к северу от Луары и ту часть Анжуйского герцогства, которая лежала к югу от нее. Но корона Франции должна была достаться Генриху VI. Трудно сказать, насколько серьезно сами англичане воспринимали эти необычные предложения, не имевшие никакого отношения к сложившейся расстановке сил. Они лишили бы Карла VII центральных земель его королевства, а также лишили бы владений некоторых главных принцев крови, включая герцогов Анжуйского, Алансонского и Орлеанского. Когда после обеда английские послы вернулись в зал заседаний, кардиналы-посредники сообщили, что они передали свои предложения французам, которые в ответ лишь рассмеялись и покинули зал[637].

В городе уже строили планы, исходя из предположения, что мирные переговоры сорвутся. Французская и бургундская делегации вместе посетили мессу в праздник Успения и после службы отправились в Кур-ле-Конт, где в зале был устроен праздничный пир. Из своих апартаментов в Сите англичане с подозрением наблюдали за происходящим, опасаясь, что другие делегации уже замышляют сепаратный мир[638]. И для их беспокойства были все основания. Одна группа из французского посольства регулярно собиралась по ночам в жилище Артура де Ришмона в обстановке строжайшей секретности, чтобы разработать план действий против Филиппа и его советников. Сам Ришмон был постоянным гостем в Кур-ле-Конт и до ночи обсуждал с Филиппом Добрым ход конгресса. Он провел несколько встреч в жилищах канцлера Ролена, Антуана де Кроя и других "сторонников мира", которые считали, что договор в Труа должен быть расторгнут. Но самым влиятельным союзником Ришмона при дворе Филиппа была, пожалуй, герцогиня Изабелла Португальская. Эта умная и властная женщина быстро научилась лавировать, добиваясь влияния и власти в сложных перипетиях бургундского двора, и проявила себя как проницательный переговорщик. Французские послы сообщали, что она полностью посвятила себя делу примирения между враждующими ветвями дома Валуа и неустанно трудилась вместе с ними над его достижением[639].

17 августа в Кур-ле-Конт состоялось заседание Совета герцога, на котором рассматривались последствия назревающего разрыва с Англией. Это было серьезное мероприятие, длившееся пять часов, на котором присутствовало около 200 советников, собранных со всех владений Филиппа. В начале заседания и по его окончании все присутствующие давали клятву о неразглашении того, что услышали. Вероятно, именно для этого случая был подготовлен ряд меморандумов с изложением аргументов за и против отказа от договора в Труа. Один из них, вероятно, принадлежал Николаю Ролену. Он призывал герцога не считать себя связанным договором, так как тот был юридически не состоятелен. Передача наследства  Карлом VI из прямой линии Валуа была, не законна, даже если бы король был в здравом уме. Ролен считал, что положение договора, не позволявшее Филиппу заключить мир, невозможно ничем оправдать. Заключение договора об отказе от заключения мира противоречило естественному и божественному праву. С политической точки зрения договор в Труа полностью не выполнил свою главную цель — установление мира во Франции после десятилетней гражданской войны. Соблюдение его теперь привело бы лишь к затягиванию военных действий. Ролен также считал, что требования англичан о перемирии нереалистичны, а их позиция по другим вопросам неоправданно жесткая и посоветовал Филиппу попытаться смягчить крайние позиции англичан, в то же время тайно готовясь к заключению сепаратного мира с Карлом VII. Главная проблема, которую предвидел Ролен, заключалась не столько в самом договоре в Труа, сколько в клятве, которую Филипп дал, чтобы соблюдать его и чтобы обойти эту проблему, ему придется прибегнуть к помощи кардиналов-посредников.

Аргументы англофилов были зафиксированы в меморандуме, автором которого, вероятно, был Юг де Ланнуа. Они считали, что Филипп Добрый понесет серьезный репутационный ущерб, если нарушит договор и данную клятву. Изобретательные юридические аргументы относительно ее действительности не могли бы найти отклика у иностранных держав. Но их главные аргументы, как и аргументы Ролена, были политическими. Они указывали на то, что герцог вряд ли когда-нибудь полностью примирится с Карлом VII, какое бы соглашение с ним ни было заключено сейчас. Карл VII был причастен к убийству отца герцога. Филипп был главным действующим лицом договора в Труа и в течение шестнадцати лет находился в состоянии войны с Францией. Все это должно было оставить неизгладимое горькое наследие не только в сознании Карла VII, но и в сердцах его придворных, советников и ведущих дворян королевства. Рано или поздно должна была начаться война между Бургундским домом и домом Валуа. Если Филипп порвет с англичанами, они перестанут быть его союзниками и даже могут выступить на стороне Франции. Договор с Карлом VII, по их мнению, не мог обеспечить даже мира. Французский король имел лишь ограниченный контроль над такими капитанами, как Ла Ир и Потон де Сентрай. Англичане же становились грозным противником. Они усилили бы свои гарнизоны во Фландрии и Артуа, подвергнув северные территории Филиппа серьезному военному ущербу и торговым затруднениям.

Сторонники сепаратного мира признавали силу последнего аргумента и были согласны, что это, вероятно, повлечет за собой войну с Англией и что такая война будет разрушительной. Но угроза со стороны Англии на границе с Фландрией может быть ослаблена, если будет захвачен Кале и окружающие его форты. Очевидно, утверждали они, что враждебная Франция способна нанести гораздо больший ущерб бургундским интересам, чем враждебная Англия. В мощном ответе англофилам Ролен повторил все эти пункты, но добавил к ним эмоциональные аргументы, которые редко приводились в бургундской канцелярии. Филипп, писал он, должен заключить мир с Карлом VII не только по политическим, но и по моральным соображениям. Франция была великим королевством. Сам Филипп был французом, родился во Франции, был пэром французского королевства и являлся близким родственником короля Франции. Карл VII делал разумные предложения об урегулировании, в то время как англичане упорно держались за безнравственные и несбыточные надежды на завоевание. Как христианский принц, дорожащий своей честью и репутацией, Филипп не мог игнорировать катастрофический ущерб и человеческие жертвы, которые нанес конфликт и будет наносить до тех пор, пока англичане не будут окончательно изгнаны из Франции. Контраргумент Ролена был замечательным утверждением французской национальной идентичности и показателем изменений в развитии Франции с 1429 года. Трудно представить себе, чтобы такие аргументы десятилетием раньше приводились советником герцога Бургундского[640].