Все политические аргументы, приведенные в этих документах, так или иначе касались долгосрочного будущего Бургундского государства и тех дилемм, которые разделяли советников Филиппа с момента возрождения французской военной мощи. Некоторые из них восходят к первоначальным дебатам вокруг договора в Труа в 1419 и 1420 гг. Тогда проблема заключалась в том, что Дофин был малоспособен противостоять объединенной мощи Англии и Бургундии. Теперь проблема заключалась в том, что возрождающаяся мощь Франции представляла угрозу как для Бургундии, так и для Англии. Стоило ли нести физические разрушения и разорительные расходы, связанные с войной, ради сохранения союза Бургундии с единственной европейской державой, способной выступить в качестве противовеса Франции Валуа? Компенсирует ли открытие торговых путей между Нидерландами и Францией разрыв торговых отношений с Англией, от которых традиционно зависела ее текстильная промышленность? Дестабилизирует ли торговая война с Англией положение Фландрии, как это было в XIV веке? Многое зависело от того, насколько устойчивой в долгосрочной перспективе окажется английская оккупация Нормандии и части Иль-де-Франс. Это, в свою очередь, зависело от ресурсов и военного потенциала Англии и Франции. Очевидно, что значительная часть членов Совета герцога не верила в то, что у англичан хватит воли и ресурсов для продолжения борьбы.

18 августа 1435 г. дипломаты зашли в тупик, на который всегда намекали их инструкции. Явившись к кардиналам-посредникам, французы заявили, что не будут делать никаких дальнейших предложений, если англичане не согласятся отказаться от своих притязаний на французскую корону. По их словам, было ясно, что если каждая из сторон будет претендовать на звание короля Франции, то мир невозможен. Кардиналы должным образом донесли эту позицию до англичан, которые удалились для обдумывания своего ответа. Архиепископ Кемп заболел, и когда англичане вернулись, их представителем стал воинственно настроенный епископ Кошон. По его словам, представители Генриха VI всегда были готовы пойти на территориальные уступки Карлу VII и делали, как им казалось, щедрые предложения. Но Генрих VI был коронован и помазан на царство во Франции, и они приехали в Аррас не для того, чтобы свергнуть его с престола. Если теперь Франция будет предана огню и мечу, то это произойдет потому, что французы на самом деле не хотят заключать мир[641].

До сих пор кардинал Бофорт оставался в Кале вместе с графом Хантингдоном и герцогом Орлеанским. В самом начале конгресса Альбергати выразил свое удивление по этому поводу. Он сказал герцогу Бургундскому, что "авторитета, благоразумия и сильного стремления к миру" Бофорта будет не хватать в Аррасе. По предложению Альбергати Филипп написал Бофорту письмо с просьбой приехать. Но Бофорт приехал только 23 августа, когда мирные переговоры были уже на грани срыва. Ему пришлось проделать долгий путь через Фландрию, чтобы избежать неустроенных дорог в западной части Артуа, и он въехал в Аррас в характерном для него величественном стиле с отрядом из примерно 300 всадников. У ворот его встречали кардинал Кипрский и герцог Бургундский со всем своим двором, а также английская делегация и представители ланкастерской Франции. Бофорт разместился рядом с остальными членами английского посольства в епископском дворце в Сите. Здесь он начал интенсивные переговоры с английской делегацией, кардиналами-посредниками и герцогом Бургундским[642].

Как только Бофорт прибыл в Аррас, английская делегация получила от него новые инструкции. Архиепископ Кемп заявил кардиналам-посредникам, что они "не могут и не будут действовать" без одобрения своего кардинала. Посредники, естественно, предположили, что Бофорт должен был привнести свежую струю для достижения договоренности с Францией. Иначе зачем бы ему было приезжать на столь позднем этапе? Но на самом деле у Бофорта не было никаких предложений. Его руки были связаны мнением двух великих отсутствующих персон, дядей короля — Глостера и Бедфорда. Глостер был категорически против любых договоренностей с Карлом VII и с глубоким подозрением относился к Филиппу Доброму. Судя по его позднейшей критике, он считал, что Аррасский конгресс вообще не должен был состояться. Он также был против любых уступок французам в вопросе о суверенитете. Такова же была позиция герцога Бедфорда, который лежал больной в Руане, но по-прежнему контролировал ситуацию. Регент и Большой Совет были категорически против отказа Генриха VI от притязаний на французскую корону. Примерно в конце августа они поручили сэру Джону Фастольфу составить бескомпромиссный меморандум для послов в Аррасе, в котором объяснялось, почему они "ни в коем случае не согласятся и не снизойдут" до подобного[643].

В Сен-Васт английская и французская делегации, на фоне обострения противоречий, ненадолго возобновили торг. Обе стороны расширили свои территориальные предложения. Англичане заявили, что их устроит, если Карл VII сохранит за собой всю территорию, которую он занимал в настоящее время по обе стороны Луары. Французы в конце концов согласились, что англичане могут получить всю Нормандию в дополнение к тем частям Гиени, которые они занимали в настоящее время, но не Париж, Иль-де-Франс или Мэн. Однако все эти обмены предложениями велись, по-видимому, для вида, поскольку ни одна из сторон не желала уступать в вопросе суверенитета. Когда кардиналы-посредники потребовали от англичан сообщить, какими инструкциями располагает Бофорт по этому вопросу, ответ Кемпа был бескомпромиссным. Англичане не собирались отказываться от титула Генриха VI как французского короля, и посредники не должны были думать, что Бофорт прибыл в Аррас, чтобы лишить короля короны или сделать его подданным другого человека.

К концу августа архиепископ Кемп признал, что возможности мирного процесса подошли к концу. Впервые с начала своей миссии за четыре года до этого Альбергати потерял терпение и высказал англичанам свое собственное мнение. В конце концов, сказал он, единственным существенным моментом, разделявшим стороны, были английские притязания на французскую корону. Английская корона — это благородное дело, и англичане должны довольствоваться этим. Притязания Генриха VI на звание короля Франции были гораздо слабее, чем у его соперника, чьи предки носили корону с незапамятных времен. Поскольку постоянный мир оказался невозможен, он и его коллега собирались использовать власть, предоставленную им Папой и Собором, для заключения сепаратного мира между Францией и Бургундией. По словам его личного секретаря Пикколомини, Альбергати

Кемп ответил не менее откровенно. Он начал долгую и гневную защиту английских притязаний на Францию, основанных на наследстве, на договоре и на победах в поле. Очевидно, что угроза кардиналов использовать свои полномочия для заключения сепаратного договора между Францией и Бургундией вывела его из себя. Он не мог поверить, что Папа или Собор могли санкционировать нечто столь неразумное[644].

Бофорт не предпринимал никаких попыток возобновить мирные переговоры, а сосредоточился на попытках спасти союз с бургундцами. Но ситуация складывалась не в его пользу. Разгорелась желчная дискуссия о действительности договора в Труа, который становился единственным препятствием на пути к примирению Бургундии и Франции. Юридический советник Альбергати, гражданский юрист, получивший образование в знаменитой юридической школе Болоньи, подготовил длинное заключение, в котором утверждал, что договор не имеет силы, главным образом потому, что Карл VI не имел законного права или умственных способностей для отчуждения своего королевства. Жан Ринель ответил ему столь же пространно, утверждая, что договор был действительным, но указав, что, действителен он или нет, Филипп Добрый лично вел переговоры и поклялся его соблюдать. Именно этот аргумент всегда волновал Николя Ролена. Днем 3 сентября Филипп Добрый собрал свой Совет в Кур-ле-Конт на еще одно долгое и напряженное заседание, которое длилось на пять часов дольше запланированного времени. Представителями англофильской партии были Жан де Люксембург и Юг де Ланнуа. Их поддержал ряд высокопоставленных членов Совета. Но они понимая, что проигрывают спор  умоляли Филиппа прислушаться к мнению "старших рыцарей и оруженосцев" из его Совета и отказаться от курса, который мог только опозорить его имя. Как видно из этих слов, в значительной степени это был разрыв между поколениями. Члены Совета и стоящие за ними "старшие рыцари и оруженосцы" были ветеранами гражданских войн, начавшими свою карьеру при Иоанне Бесстрашном. В отличие от них, ведущие франкофилы, такие как Николя Ролен и Жан де Крой, были, как правило, молодыми людьми, выдвинувшимися на первый план после убийства в Монтеро. Антуан де ла Таверн, наблюдательный прево Сен-Васт, чей дневник является одним из основных источников по конгрессу, считал, что франкофилы пользовались большой поддержкой в кулуарах Кур-ле-Конт и на улицах за его пределами[645].