В период накопления оружия в Кирилловской крепости возникла специальная должность оружейничьих, которая существовала примерно до 50-х годов XVIII в. Согласно Уставу оружейничий составлял перечни оружия, хранил его, чтобы «ржа не изняла», и организовывал его починку. Держать оружие наготове и порох сухим — так кратко можно резюмировать эти статьи Устава[679]. Благодаря технической грамотности оружейничьих мы имеем описи оружия, составленные квалифицированно, со знанием дела.

Кирилловский арсенал снабжал оружием и своих даточных людей, посылавшихся на военную службу. В 1633 г. правительство потребовало прислать в Москву на год монастырских людей «для очищения Смоленска от поляков и литовцев». При этом в приказе было оговорено, что присланные должны быть на «добрых конях с запасами, в латах, и в шишаках, и панцирях» и со «всяким ратным боем, а лошади б под ними были добрые»[680]. В том же году «ружейничий старец» Мартиниан выдал Федору Козлову, посланному «с товарищи» под Смоленск, 80 различных доспехов и 54 шлема. Шлемы начала XVII в., находившиеся в Кирилловской крепости, своей несколько уплощенной формой значительно отличаются от шлемов XVI в.[681] (рис. 9; 10; 13).

Итак, в связи с угрозой вторжения извне монастырь вынужден был различными путями приобретать артиллерию и другое оружие. Это оружие накапливалось в соответствии с требованиями военной науки того времени и к 1621–1635 гг. насчитывало 34 пушки и 260 ружей.

С 50-х годов XVII в. в истории вооружения Кирилловской крепости начался новый этап, связанный с развернувшимся в ней грандиозным военным строительством. Как сами оборонительные сооружения монастыря, так и история их расширения во второй половине XVII в. представляют собой незаурядное явление в жизни Русского государства.

Кирилловская крепость XVII в., великолепно сохранившаяся и поныне, еще мало изучена. Интерес к ней, по нашему мнению, долгое время снижался вследствие неправильных взглядов, искажавших ее военное значение. Нельзя согласиться с мнением некоторых исследователей в том, что новая крепость Кириллова монастыря («Новый город») была «предназначена исключительно для борьбы с внутренним врагом», что это «лучший памятник служения церкви самодержавию» и т. д., и т. п.[682]. Чрезвычайный характер нового военного строительства объясняется сложной внутренней и международной обстановкой Русского государства. Постройка крепости совпадает с крестьянскими и городскими восстаниями, явившимися результатом обострения внутренних классовых противоречий. Напуганное размахом народных выступлений, направленных против феодальной эксплуатации, правительство Алексея Михайловича нуждалось в сильной крепости на севере. Не случайно в монастыре в период московского восстания 1648 г. укрывался крупнейший вотчинник — боярин Б. И. Морозов[683]. В дальнейшем он принял близкое участие в его укреплении.

Однако было бы неправильно ограничиваться лишь внутренними причинами. Новые крепостные стены монастыря и его вооружение служили для охраны богатого земледельческого, ремесленного и торгового района, каким в XVII в. был Белозерский край. Годы интервенции показали недостаточную обороноспособность этой области. В связи с развитием страны требовалось укрепление торговых путей к Белому морю, а также возвращение оккупированного шведами Балтийского побережья. Поэтому усилилось наступательное значение Кириллова монастыря, укреплявшего не только тыл, но и фронт страны.

Именно в этой связи следует понимать свидетельство Павла Алеппского, слышавшего в 1655 г. в Москве слова патриарха Никона о военном значении русских монастырей. Указывая, что их насчитывается в государстве около 3 тысяч, Никон прибавил: «В нашей стране есть три очень богатых монастыря, великие царские крепости. Первой монастырь Святой Троицы, он больше и богаче остальных; второй… известен под именем Кирилло-Белозерского»; он «больше и крепче Троицкого… третий монастырь — Соловецкий»[684].

История расширения Кириллова монастыря, так же как и вопрос об авторе «Нового города», тесно связаны с общей картиной вооружения крепости. Новый пояс каменных укреплений начал строиться по инициативе государственной власти. По замечанию Н. П. Успенского, монастырь производил эти работы без особой охоты, так как они ложились на его хозяйство тяжелым бременем[685]. Однако основные расходы несло государство. В 1661 г. правительство Алексея Михайловича отпустило на строительные нужды в монастырь громадную по тому времени сумму — 45 тыс. рублей. Кроме того, «на строение ограды заняты в 1657 г. у боярина Бориса Ивановича Морозова денег 5000 рублев, да ржи на прокормление оградных работников тысяча четвертей, да овса двести четвертей»[686].

Указу 1653 г. о постройке крепости[687] предшествовала выработка проекта. 27 сентября 1652 г. из монастыря к Б. И. Морозову был отправлен «дворовый человек» Иван Копылов с городовым чертежом; посланный вряд ли был его автором. Принято считать, что этот проект не был утвержден, в результате чего в 1653 г. из Москвы в монастырь для составления нового проекта приехал «мастер городового, дела» Антон Грановский[688]. Однако на самом деле приезд А. Грановского, очевидно, предшествовал не только посылке И. Копылова к Б. И. Морозому, но и выработке в монастыре своего городового чертежа. О приезде А. Грановского и его проекте сообщается «задним числом» в грамоте, присланной из Москвы в 1653 г. (без указания месяца)[689]. Кроме того, А. Грановскому незачем было приезжать в монастырь в 1653 г., так как в это время, как мы увидим ниже, строительные работы шли в нем уже полным ходом.

Проект А. Грановского, который можно считать самым первым, не был принят. Об этом монастырские власти подробно сообщали в Москву (очевидно, в 1652 г.): «Присланный к нам по царскому указу из Москвы Антон Грановский для постройки новой каменной ограды сделал план оной слишком многодельный и дорогой; и завел внутри монастыря земляной вал и самую стену в ширину 3 сажени; другой вал перед городовою стеною, а за тем валом ров в ширину 9 сажен, а за рвом третий вал в вышину одна сажень с аршином; и на том третьем валу и на внутреннем валу же сделал решетки деревянные, а каменную стену завел без нижних и средних боев и назначил только один верхний бой с внутреннего валу»[690]. Следовательно, А. Грановский предлагал сложную систему многорядных валов и стену с одним ярусом боя. Проект был отвергнут, очевидно, прежде всего потому, что при всей нарочитой сложности он не обеспечивал эффективной огневой обороны; в монастыре вряд ли знали, что его автор, заезжий французский авантюрист и проходимец Ян де Грон, подвизавшийся при дворе московского царя, не имел к «городовому делу» никакого отношения[691].

Отвергая этот проект, монастырские старцы сообщили одновременно, что им «желательно, чтобы велено было в Кирилловом монастыре новый каменный город впредь строить таким образом, как у Троице в Сергиевом монастыре город строен»[692]. Это говорит о том, что вместо проекта А. Грановского, монастырь предложил свой собственный проект. Последний и был, видимо, утвержден в Москве в 1653 г. Вероятно, по нему весной 1653 г. началось строительство, которое велось под наблюдением Б. И. Морозова. Известно, что в 1659 г. «старец Павел Ремезов писал Кириллову монастырю к новому городу чертежи и [был] послан к боярину Борису Ивановичу Морозову»[693].