– На вот, поешь, – зашуршав фольгой, Зоя Павловна разломила шоколадку.

Я несмело взяла дольку и положила себе в рот. Сладко. Вкусно. Жаль только, что горечи это не убавляло…

– Ты, Лиза, с горяча не решай все, – тихо начала Зоя Павловна.

– Да я уже решила, – я сдавленно улыбнулась, – сказала, что не поеду с ним.

Зоя Павловна тоже взяла дольку и запихнула её себе в рот.

– Когда он уезжает?

– Сегодня, если еще не уехал, – я вздохнула. – Зоя Павловна, неужели всегда так?

– Как? – она внимательно посмотрела на меня.

– Так больно? – выдохнула я.

– Лиза, дорогая моя, – в глазах Зои Павловны стояли слезы, – когда любишь – всегда больно. Потому что сердце-то чувствует. И самую большую боль приносят те, кого мы больше всего на свете любим.

– Я не знаю, что мне делать. Я запуталась. И в квартире той больше жить не могу. А к отцу с бабушкой не вернусь.

– Переезжай ко мне, – Зоя Павловна кивнула, – я серьезно. Места хватит. Ты сама знаешь, ты мне как дочка.

– Я так не могу, – я вымученно улыбнулась, – нехорошо так.

– Нехорошо оставлять человека в беде. Ты, давай, подумай. Но я тебя поддерживаю. Туда, к бабке и отцу лучше не возвращайся. А то, не дай Бог, кто-то из них устроит беду, и ты там сгинешь… Нет, Лиза, не иди к ним! Подумай сегодня, а завтра придешь на занятия, скажешь. Я тебе унывать не дам. Буду обучать кулинарным азам. Кто знает, может, мы с тобой еще ресторан свой откроем?

Зоя Павловна, как всегда, пыталась найти во всем хорошее, только в этот раз я не испытывала энтузиазма от её слов.

– Я подумаю, – пообещала я. – Но сейчас пойду туда, на квартиру. Посплю. Подумаю.

Говорила, а признаться не могла. Я хотела скорее вернуться на квартиру лишь по одной причине.

Надеялась, что Искандер приедет попрощаться…

Все еще надеялась, не смотря ни на что.

– Хорошо, Лиза. Договорились. Еда дома есть?

– Да, – не совсем уверенная, что смогу что-то съесть сегодня, ответила я.

Попрощавшись с Зоей Павловной, я вышла на улицу.

Холодный воздух пах снегом, но его, как и прежде, не было. Серость, царившая кругом, настроения не прибавляла.

Ничего.

Все временно.

Стиснув зубы, я пошла по дорожке. Завернула за угол и едва не налетела на Аленку.

– Алена? – я непонимающе посмотрела на подругу.

Лицо её было в какой-то боевой раскраске. Густо подведенные глаза, темная, почти черная помада…

И сама она смотрела на меня…

Враждебно.

Не иначе, как тетя Вера поведала ей о своей любви к Искандеру.

– Я, – Аленка обернулась, махнула рукой, и из кустов вышел долговязый, наголо обритый парень, и двинулся в нашу сторону.

Черная куртка, военные штаны и высокие берцы, которые с каким-то грохотом шли по дорожке…

Скинхед.

Голову мою обожгла страшная догадка.

– Вань, это она, – с безумной улыбкой протянула Аленка, – она спала с нерусским.

По светлому лицу Вани пробежалась улыбка, полная предвкушения.

– Надо наказать, чтобы не путалась со всякими хачами, – пробасил он и протянул в мою сторону лапища.

Я дернулась в сторону, но Аленка толкнула меня прямо к скинхеду.

– Что, сучка, понравилось тебе? – обдавая мое лицо пивной вонью, вопросил он.

Напуганная, я не могла сказать и слова.

Только смотрела расширенными от ужаса глазами в чужое лицо, и видела монстра, жаждущего причинить мне страдания.

– Давай, Ваня, – подначивала Аленка, – накажи эту шлюху.

Чужие пальцы схватили меня за правую руку и дернули с такой силой, что я закричала от боли. На фоне моего крика раздался хруст.

Все закружилось у меня перед глазами, и я почувствовала, как стала оседать на землю.

Ваня-скинхед замахнулся, чтобы ударить меня ногой, я сжалась, готовясь к мучительной боли, но крики Зои Павловны остановили этот ужас.

– Вы что делаете?! Алексей Иванович! Звони в милицию и скорую!

– Вот такие дела, – Михаил Потапович, врач-травматолог поправил на большом носу очки.

Вздохнул, посмотрел на меня, а потом – на Зою Павловну.

– Миша, не томи, говори уже! – потребовала она.

Щеки её были красными, глаза блестели, и я не на шутку забеспокоилась о том, что Зое Павловне тоже понадобится медицинская помощь.

В местную больницу нас привезла скорая.

Вкололи обезболивающее, сделали рентген, и вот теперь доктор, Михаил Потапович (очень шло ему имя-отчество, потому что он, правда, был похож на медведя) выносил свой вердикт.

– У пациентки перелом лучевой кости. Сейчас пусть проходит в процедурную, наложим гипс.

– Господи, – Зоя Павловна выдохнула. – А смещения там нет?

– Нет, слава Богу, – доктор нахмурился, – тут еще сотрудники милиции пришли. Хотят взять показания. Я их у себя в кабинете посадил. В общем, как закончите с гипсом, приходите.

– Михаил Потапович, – нарушила я свое молчание.

Голос у меня звучал едва различимо, и сама я себе казалась бледной тенью, которая вот-вот растает в больничном коридоре.

– Да, Елизавета? – улыбнулся он.

По-доброму так. Как любящий отец.

– А когда обезболивающее подействует?

– Минут через пять-десять. Надо потерпеть.

Я кивнула. Видимо, терпеть – придется мне в ближайшие месяцы наверняка. Едва передвигая ногами, в сопровождении Зои Павловны, я доковыляла до процедурного кабинета.

Когда на мою руку наложили гипс, я поблагодарила врача и медсестру, а затем – с трудом шевеля ногами, вышла в коридор. Голова моя кружилась, и я чувствовала себя очень слабой.

Но мне предстояла еще встреча с милицией. Внутри все засосало от неприятных чувств. Мне и так было плохо, а тут еще с ними общаться.

Но понимала – надо.

В кабинете врача сидели двое сотрудников милиции. Оба молодые, один даже, увидев меня, заулыбался. А мне хотелось треснуть его по фуражке и спросить, что веселого он увидел во мне?!

Проглотив глупые слова, я опустилась на свободный стул. Милиционеры представились, а потом начались эти расспросы…

– У вас есть предположения, почему этот человек напал на вас? – делая записи в своем блокнотике, поинтересовался улыбчивый милиционер.

– Нет, никаких, – равнодушно ответила я.

Я не собиралась рассказывать им про Искандера. По ряду причин, одна из которых была моя любовь к нему. Пусть оставят его в покое!

– Вы запомнили, как выглядел нападавший?

– Лысый, высокий, зовут Ваня, – скороговоркой ответила я.

Скорее бы закончился этот допрос! Меня мутило – от боли и голода.

– Ясно, будем искать. Выздоравливайте, – первый милиционер поднялся, а вот второй – не спешил.

Его карие глаза все изучали меня. Влюбился, что ли? Дурак.

– Мы постараемся найти его, – пообещал он.

– Постарайтесь, – сомневаясь в том, что они действительно найдут его, кивнула я.

Наконец, милиционеры ушли, и Зоя Павловна, с треском закрыв за ними дверь, решительно двинулась на Михаила Потаповича.

– Миша! Ты мне скажи – девочку надо оставлять в больнице, или домой можно отпустить?

Голос Зои Павловны я слышала как сквозь вату… Слабость достигла такой силы, что я начала сползать по стулу.

– Ой, Лиза! – Зоя Павловна рванула ко мне.

Послышался какой-то шум, и что-то, на левой руке, стянуло мне чуть повыше локтя.

Затем я поняла, что доктор начал измерять мне давление.

– Так и думал, – обеспокоенно заметил он, – низкое давление у неё. Надо под капельники. То-то не нравилась мне ее бледность. Давай так, Зоюшка, девочку твою до завтрашнего утра оставляю, я как раз дежурю сегодня. Утром придешь – решим, что делать. Дай Бог, все будет хорошо, заберешь.

Он снял с моей руки манжету. Дошел до двери и громко крикнул:

– Настена! Готовь капельники и палату!

…Палата, в которой я оказалась, хоть и была старой, но чистой. Ни крошки, ни вони, ничего такого, что показывало бы неуважение к пациентам.