Это было одно из тех странных событий, которые на краткое время объединяют дюжину отдельных миров. Родственники, соседи, человек-другой из палаты представителей и Сената, младшие члены текущей администрации, представители комитетов по разведке, люди из бывшего УСС[29] , герои холодной войны и Вьетнама, а также их смена – питомцы Мелмена, роботы, реалисты, компьютерная бригада. Все испытывали неловкость и стояли вокруг могилы чопорными молчаливыми группками. Спейт знал их всех, а все они знали его.
Здесь, на пологих склонах Арлингтонского холма, где за рекой, сквозь ветки кизила, обманчиво яркий на весеннем солнышке, сверкал Вашингтон. Чарди с удивлением отметил, что родные у Спейта совсем молодые. Выходит, Билл поздно женился – или это был уже второй брак? Пол не знал. Спейт никогда не рассказывал. Вдова в черном, рыдающая и в вуали, стояла рядом с Мостом Вер Стигом, к ней жались трое маленьких мальчиков в выходных костюмчиках, не то убитые горем, не то ошеломленные.
Йост словно примерз к своему месту. В этой бездне горя от него не исходило утешения. Вдова опиралась на него, но Чарди казалось, что эта поддержка была холодной, а не теплой. Сыновьям Билла он явно не нравился. Чарди видел это, и хотя церемония требовала их внимания, они беспокойно крутились и переминались с ноги на ногу. Протокол обязывал Йоста, как последнего полевого координатора Билла, сыграть эту роль. От его достоинства веяло равнодушием. Он стоял не шелохнувшись, плотно сомкнув колени и сцепив руки в тугой замок. С безупречно подстриженными жесткими волосами и бликующими стеклами очков, скрывавших выражение глаз, он казался одиноким представителем администрации на похоронах шахтера.
Скорбные солдаты из знаменитого армейского подразделения, согласно традиции, складывали флаг до тех пор, пока он не превратился в украшенную звездами треуголку. Затем его вручили Йосту, он передал флаг вдове, а та, в свою очередь, старшему сыну, который, похоже, понял, что происходит. Прозвучали три гулких залпа, в деревьях отозвалось эхо. Горнист протрубил отбой.
Билл Спейт, закончивший свои дни в канаве за борделем. Управление не смогло или не захотело никак прокомментировать этот факт, разве что в форме присутствия на церемонии и, как надеялся Чарди, объяснения вдове, что ее муж исполнял там задание, а не развлекался со шлюхами. Впрочем, стоило ли от них ожидать хотя бы этого? Возможно, на данном этапе единственным объяснением было молчание; никогда не знаешь, какого мнения в подобных вопросах придерживаются в высшем эшелоне.
Толпа расступилась, и Чарди огляделся по сторонам. Он увидел Миллера, в настоящем автора двух бездарных романов и мемуаров, в которых он восхвалял самого себя. Рядом с ним О'Брайен, по слухам заколачивающий на Уолл-стрит по полмиллиона долларов. Ему показалось, он узнал и Шустера, немца по происхождению, который прожил в Америке так долго, что почти утратил свой акцент, в недавнем прошлом страхового агента. Боже, здесь были и все остальные, прошедшие сквозь горнило пятидесятых и шестидесятых, свидетели холодной войны в Европе и военных баз в знойных дельтах рек по всей Азии. Если собрать в кучу таланты всех, кто стоит вокруг, можно провернуть неплохую операцию, подумалось Чарди. Но разумеется, никто не стал бы этого делать.
– Бедный Билл, – произнес кто-то. – Бедный старина Билл.
Чарди слышал это в тысячный, в двухтысячный раз. Бедняга Билл, – Билл, когда-то подававший такие большие надежды, Билл, которому когда-то прочили блестящее будущее, и вот как все закончилось.
– Бедная Маргарет, вы хотите сказать, – послышался другой, женский голос. – Осталась одна с тремя мальчишками.
Похороны выбили Чарди из колеи сильнее, чем он мог предположить. Несмотря на то что небо было голубым, солнце – ярким, трава ослепительно, по-весеннему зеленой, а надгробия белыми, Чарди била дрожь. Он ненавидел похороны всю жизнь. Эту мертвую тишину, от которой мороз по коже. Это напоминание о католицизме, вере, от которой он отступился. Должно быть, сказывалась ирландская кровь, кровь его матери: весь этот дешевый драматизм, трубящие горны, развевающиеся стяги, вдовы, осиротевшие мальчики затрагивали в нем сентиментальную струнку. Чарди ощутил, как на него накатывает черный морок мрачной задумчивости, разъедающий дух, разрушительный. Отрава уже проникла в кровь; теперь он на несколько часов выведен из строя. А там не заставит себя ждать головная боль, а за ней – очередной страшный приступ самобичевания. Все его грехи и неудачи вереницей потянутся из его памяти, как эти смазливые солдатики в синих мундирах, гвардейцы, чеканящие шаг, со штыками, на которых играет солнце. Всего на миг поток людей перед ним расступился, и он стал свидетелем картинной сцены: беззвучно рыдающая вдова со склоненной головой, трое храбрых мальчиков вокруг и рядом, держа ее за руку и словно принимая на себя всю их скорбь, Сэм Мелмен.
Чарди не видел его почти семь лет, с самого расследования. Сэм совсем не изменился. Облаченный в темный костюм, он безупречно подходил на роль утешителя вдов и сирот, которая была совершенно не по зубам бедняге Йосту. Это был один из многочисленных талантов Мелмена – он умел найти верное слово, знал, как уверенно и с достоинством разрешить неприятную ситуацию. Он обращался ко всем четверым. Чарди так и слышал: "Если вам что-либо понадобится, только позвоните. Мы рады будем помочь. Мы знаем, как нелегко вам сейчас. Мы сделаем все, что будет в наших силах. И деньгами поможем".
Интересно, вдове известно, что Билл с Сэмом были почти ровесниками и когда-то давно многие считали их потенциальными соперниками в важных заданиях, предстоящих в будущем? Нет, наверное нет; Билл был не из тех, кто мешает в одну кучу работу и семью.
Чарди в ярости отвернулся. Мелмен его не заметил, но определенно должен понимать, что он будет где-то поблизости. Чарди был уверен, что встреча с ним не смутит Мелмена, тот не станет неловко отводить взгляд, переминаться с ноги на ногу. Нет, Сэм посмотрит ему прямо в глаза, может, даже улыбнется.
