Нет уж, его досье Данцигу ни к чему.

Он снова взглянул на гильзу и вдруг понял, что, хотя он давал самолетам разрешение сбросить столько-то тонн бомб на столько-то квадратных миль очередного города в Северном Вьетнаме, прекрасно зная, какова будет последующая статистика, но никогда в жизни не держал в руке этот наименьший общий знаменатель государственного управления – пулю.

Он представил, как точно такая же пуля поражает его, прямо сейчас, через стекло, в голову. Ослепительная вспышка? Последнее удивление? Заволакивающая все чернота? Или свет вокруг него просто погаснет?

– Нам будет совсем некстати, если он доберется до вас, а уж вам самому это определенно не будет...

– Да-да, разумеется.

– Так вот, мне хотелось бы думать, что мы можем стать союзниками в этом деле.

Данциг ничего не ответил. Он мрачно смотрел перед собой.

– Для начала у нас имеются кое-какие предложения.

Бывший госсекретарь хранил молчание.

– Во-первых, ваше сотрудничество. То есть ваше молчание. Если хоть что-то просочится наружу и в дело вступит пресса – одному богу известно, какой цирк начнется тогда. Кроме того, это не пойдет на пользу вашей безопасности. В сущности, это может подвергнуть вас еще большему риску.

Данциг очень хорошо себе это представлял: по всей Америке устроят тотализатор, в особенности в традиционно либеральных районах, но и на юге и юго-западе тоже – там его также ненавидят. Люди будут делать ставки: когда курд доберется до Данцига? Об этом станут говорить в вечерних новостях.

– Да, – ответил он.

– Хорошо. Теперь, что самое важное, мы должны лишить его возможности подобраться к вам. Если вы будете вести себя тихо, мы сможем вас защитить. В противном случае это невозможно. Вам придется прекратить свою деятельность.

– Этим я зарабатываю себе на жизнь. Мой график расписан на месяцы вперед. На годы.

– Доктор Данциг, это...

– Да, я понимаю. Разумеется, я все отменю. У меня нет другого выхода. Но существуют определенные соглашения, которые... Черт, почему это непременно должно было произойти?

– Затем, разумеется, усильте охрану.

– Да.

– И наконец...

– Что?

– В общем, в этом вопросе мы располагаем кое-каким преимуществом. У нас есть человек, знакомый с этим курдом, по сути работавший с ним бок о бок. Он даже обучал его. Это офицер спецназа, который был заброшен в Курдистан в семьдесят третьем.

– Да?

– Его фамилия Чарди. Он...

– Чарди? Господи, Чарди! Я его помню. Он попал в плен и какое-то время просидел в советской тюрьме.

– Совершенно верно.

– Чарди, – повторил Данциг, восстанавливая в памяти это имя.

– Дело в том, что Чарди знает Улу Бега, знает, как он выглядит, как он мыслит; это придает ему огромную ценность. И он всегда отличался молниеносной реакцией в перестрелке.

– Ну, я от души надеюсь, что до перестрелки все же не дойдет. Он будет руководить поимкой этого курда?

– Не совсем так. Он не полицейский. Нет, мы отвели Чарди несколько другую роль, чтобы как можно полнее воспользоваться его знаниями.

– И какую же?

– Мы хотим приставить его к вам.

– Боже правый, – закашлялся Данциг. – Ко мне? У меня в голове такое не укладывается!