— Девочка моя, — ласково шелестит Ким и сколько же боли в ее словах. Она тянется вперёд и крепко обнимает мою сестрёнку. Ей этого не заметно, но я прекрасно вижу, как по лицу Оливии проходит гримаска боли, она примружив глаза, глубоко вдыхает и делает то, что я уверен, окончательно разбивает Кимберли сердце. Она отталкивает Ким от себя, выпуская ведмедя из рук, ее глаза округляются, из горла исходит сдавленный всхлип, а затем она убегает.Кимберли прослеживает за ней взглядом, то как за Оливией яростно захлопывается межкомнатная дверь, поднимает плюшевого ведмедя, сжимая его пальцами и тоскливо смотрит ей вслед.

— Она обижена, — я подаю голос тихо, рассматривая идеально ровную, без ни одного изъяна спину. — Думает, что ты предала меня. И её.

Последние слова застревают в горле осевшим от пламени пеплом. Я вижу, как изящная спина Кимберли напрягается, как она выравнивается и смотрит вперёд, не выпуская из рук ведмедя.

— Ты сказал ей об этом, — голос ее суровый.

— Нет, — я мотаю головой, хотя Кимберли этого не видит. — Я сказал, что ты выбрала другого. Остальное она сама додумала.

Пару секунд мы стоим без движения, тут Ким оборачивается ко мне с мишкой в руках и в глазах её я вижу что-то, что перехватывает у меня дыхание. Она подходит ко мне, отдает ведмежонка, натянуто улыбнусь кончиками губ, смотрит полными грусти глазами и идёт прочь. Я резко ее останавливаю.

— Ким, — я хватаю ее ладонь и тяну к себе. — Я же не отпущу тебя больше, — я шепчу, резко оказываясь очень близко. — Я лучше сгорю заживо, пущу себе пулю в лоб. Я тут, Кимберли, и я никуда не уйду. Тебе стоит только позвать.

Я наклоняюсь к ней, в отчаянии обхватываю ладонями щеки.

— Ким, — ловлю губами ее слёзы, мой голос тут же ломается и на уровне сердца начинает расползаться рваная дыра, на месте которой образовалась бездонная воронка.

Кимберли плачет. Тихо и сдавленно. Медленно качая головой, она убирает мои ладони, отводит их вниз и отпускает, заставляя мое сердце ухнуть куда-то вниз, — некоторое время мы смотрим друг другу в глаза — она с отчаянием, я с надеждой. А затем уходит.

Внутри меня всё рухнуло. Я в бессилии наблюдаю за тем, как она, моя первая и единственная любовь, уходит от меня и не могу ничего сделать. Пять лет я был уверен, что она меня предала. А, оказывается, предал ее я. А, оказывается, сволочь здесь я.

Заходя, я тяну дверь наружу, закрываю ее за собой, снимаю каблуки, устало навалившись на стену, и кидаю ключи на полку. Ремешок сумки небрежно слезает с плеча, кажется, у меня даже не осталось сил просто поставить ее на место, мне до ужаса хочется размять затекшие мышцы и успокоить нервы.Помещение встречает меня высоко обустроенными белыми потолками и тишиной, в нём есть одна спальная комната с большой двуспальной кроватью, небольшая мини кухня с ванной и просторная гостиная.

После дома Кейна гостиничный номер кажется мне чем-то настолько инородным, как если бы я попала в другое измерение, где место домашнему уюту и комфорту занимает что-то более материальное и мудреное.

Здесь слишком пафосно и дорого.

Я отталкиваюсь от стены, ставлю сумку на специальную полку и обуваюсь в мягкие комнатные тапочки, пересекая половину комнаты. Половину, потому что я вспомнила, что забыла достать свой телефон, а потому мне приходится вернуться, чтобы перелопатить все содержимое сумочки в поисках подзарядки. Где-то открывается дверь и я слышу по помещению довольно грузные шаги шаркающих тапочек. Я копаюсь в сумке чуть дольше, чем следовало и тут замечаю ещё кое-что.

— О черт. Я забыла повернуть в аптеку, — я тихо поворачиваю голову. — У тебя скоро встреча в центре недвижимости, купи мне, пожалуйста, «Деновель-Таб» и что-нибудь от головы. Не смотри на меня так, у меня была весьма яркая ночь и очень тяжёлое утро.

В наступившей тишине я слышу, как неровно колотится моё собственное сердце. Я отчётливо чувствую исходящее напротив недоверие. Я делаю глубокий вдох, разворачиваюсь и, кривовато улыбаясь кончиками губ спрашиваю севшим голосом:

— Осуждаешь?

Помещение пропитывается нашимтягучим молчанием, электризуя воздух вокруг нас.

— Да нет, — тут до банального просто выдыхает Элайна, рассматривая меня. На мгновение дольше ее взгляд останавливается на множественных «стрелкам», что пошли по моим колготкам благодаря Кейну, отчего мне хочется машинально ее спрятать. — Просто пытаюсь понять, чем же твой бывший заманил тебя после всего, что он натворил…

Я мотаю головой и иду на кухню, дав понять, что не собираюсь это комментировать, по дороге все же втыкаю шнур в розетку, ставя мобильник на подзарядку, и даже удивляясь тому, что за мной не раздались шаги.

Элайна появляется, когда я уже забираю чашку из-под кофемашины и дую на нее, пытаясь быстрее охладить свой напиток. Знаю, бесполезно, но мне жуть как хочется кофе, а ждать ещё минут десять, пока всё остынет, сейчас сродни нескольким микровзрывам в моей накипевшей голове. Элайна, кутаясь в белый гостиничный халат, неуверенно останавливается на пороге. Видно, что она хорошо подготовилась, сверкая лёгким нюдовым макияжем, который так ей к лицу, длинные золотистые локоны, красиво рассыпаясь водопадом по плечам, завораживают и кого хочешь притягивают взгляд. Осталось только одеть платье.

— И что теперь? Ты собираешься вернуться к нему?

— Не знаю, Элайна. Много воды утекло, от той восемнадцатилетней девчонки не осталось и следа. Мы изменились. Причем оба, — я делаю глоток и кривлюсь, всё-таки обжегши язык.

— Как пожелаешь, Ким. Но знаешь, из всех твоих ухажёров, которые пытались к тебе подкатить, Кейн наиболее честный и преданный, — дальнейшее молчание очевидно предназначено для того, чтобы услышать мой ответ на такое смелое заявление, но я молчу. — Он как-то объяснил свой поступок пять лет назад?

— Да, — я вновь пробую кофе, во второй раз понеся поражение, и всё-таки решаю отложить напиток. — Оказывается, это сделал папа. Он всё преподнес Кейну так, будто я вышла замуж за Стэна.

— И он в это поверил? Ты же на всё ради него.

Я киваю.

— Я тоже удивилась. Но разбираться во всем этом я больше не хочу. Мой папа умеет кого хочешь обвести вокруг пальца, а Кейн не мог потерять ещё и сестренку. Я понимаю его.

Тишина, воцарившаяся сразу же после моих слов сопровождается гробовым молчанием. Элайна ничего не отвечает, я отворачиваюсь и упираюсь ладонями в столешницу, зажмурившись.

— Если ты не против, я хочу отдохнуть, — мой голос звучит как из-под скафандра.

Однако когда молчание все так же затягивается, я не спешу что-либо делать. Вскоре мне слышатся только легкие шаги и шорох из гостиной. Спустя минут пять раздается стук входной двери и я осознаю, что Элайна ушла. Я смотрю на свой остывший кофе и понимаю, что мне его уже не очень-то и хочется.

Белые пальцы на черном прямоугольнике сенсора. Я передвигаюсь выше и стучу в центр белой древесины ребром пальцев. Дверной перестук оглушающим рокотом катится воздухом. Кажется, за секунду проходит целая вечность. Глухие шаги за дверью.

Я слышу, как с той стороны возятся с замком, отпирая нижний затвор. Наконец, дверь передо мной открывают и на меня недоверчиво направляются светло-карие глаза. Да, возможно, примерно такой реакции я ожидал.

— Рад тебя видеть, Элайна.

Девушка не мигая смотрит на меня в упор, по-королевски развалившись на дверной косяк и сложив руки на груди.

— Вот уж не сказала бы того же…

— Да брось. Ты помогла мне когда-то, я этого не забыл.

— Да, и если бы знала, чем это закончится, ни за что бы не поступила так с Ким.

— Ты не сделала ничего плохого, — тут мой голос слишком резко твердеет, я это понимаю и смягчаюсь. — Всего лишь помогла нам связаться, когда родители посадили ее на домашний арест. Потому что где-то в глубине души ты знаешь, что я не желаю ей вреда и не хотел причинить боль, — что-то в тихой беспомощности ее глаз заставляет меня верить, что я попал в яблочко. Я поднимаю взгляд и обвожу им помещение. — Где Ким? Я звонил ей, но она не брала трубку.