— Элайна спрашивала о нем. Она видела его в одном из телевыпусков на местном канале.

— Передай Элайне, чтобы даже не старалась. Она не в его вкусе.

Я поворачиваю голову и задумчиво смотрю в его профиль, даже и не зная, что на такое ответить, но в этот момент гудки прерываются и на том конце раздается бодро-спокойное «Алло».

— Эй, приятель! Подлей-ка ещё «Джин-тоника» моему прелестному другу!

Бар ревёт оглушающим грохотом музыки, перед глазами немного плывёт от выпитых напитков и мелькающих вспышек неонового света, и я начинаю чувствовать, что меня немного шатает на барном стуле, несмотря на небольшое количество выпитого, а Блейк рядом только смеётся и всё пытается затеять разговор с барменом, который протираетстаканы, неуверенно косясь на меня, очевидно, размышляя, что может быть общего у заядлого заводилы и почти трезвого зануды вроде меня. Я же всё не могу перестать думать о том, верно ли мы поступили, подписав этот сомнительный контракт. Его успех мы собственно и обмываем сейчас.

— Нет, дружище, извини, но я пас. Меня дома ждет моя беременная жена.

— Жена? — Блейк вскидывает бровь, подсунув пустой стакан бармену, когда тот потянулся, чтобы забрать со стола грязную салфетку. — Это гражданская что ли?

Я поднимаю глаза от стойки и вижу, как бармен протягивает ко мне по столу виски со льдом.

— Нет, спасибо, мне хватит.

— Кейн, даже слушать не хочу. Вот так, дружище, — Блейк принимает очередную стопку из рук молчаливого бармена. — Спасибо. Кейн, это тебе. Я плачу́.

В небольшом баре людно, темно и душно. Мы приехали сюда около часа назад, или больше… Честно говоря, время тянется так долго, да это и неважно. Это раньше мы с Блейком часто заседали здесь по выходным, оба холостые и в свободном полете. Но сейчас мне кажется, что всё-таки это весельелживое, все эти люди — они просто играются, алкоголь и шум толпы делают тебя счастливым, только до тех пор, пока ты не покинешь этот маленький мирок с его громкой музыкой, развязанными языками и грязными тайнами. В этом мирке невозможно жить. В нём можно только прятаться от одиночества. Но дело в том, что мне больше не хочется прятаться. Ким… Она ждёт меня. Я смотрю на этот прозрачный в наполненном до краев стакане напиток, понимая, что вряд ли его вообще сегодня буду пить.

— А что Кимберли против того, чтобы ты заседал по выходным с друзьями? — кивнув на протянутую барменом по столу очередную наполненную стопку, Блейк касается ее кончиками пальцев и с интересом косится на меня.

— Да нет. Тут дело не в этом.

— А в чем же? Давай, приятель, облегчи душу.

Внутреннее напряжение, которое, казалось, непокидало меня весь вечер, оставляет меня — я наблюдаю, как от выпитой текилы Блейк краснеет и краснеет, и уже совсем не вижу в егорасслабленных чертах образ, который вечно держит меня в подвешенном состоянии. Он… другой. Свой в доску. Впервые я это понял год назад, когда этот мужчина помог мне выпутаться из череды проблем. Внешне опасный, внутренне — верный и рассудительный. Я все же решаю поделиться своими треволнениями:

— Я не понимаю, что делаю не так. Кимберли не доверяет мне. Она считает, будто я способен побежать за первой встречной юбкой…

— Ревнивая, — скучающе констатирует Блейк.

Морщась от выпитой залпом текилы, он отодвигает от себя стакан, закусив лаймом.

— Моя тоже ревновала.

Я вскидываю на него изучающий взгляд:

— Кристен?

— Она самая, — Моррис отрицательно качает головой, когда бармен решает подлить ещё, дав понять, что пока что хватит. — К каждому фонарному столбу. Поначалу мне это даже нравилось. Это же страсть, полнота. Добавляет остроты в отношения. Но со временем ты понимаешь, что это ужасно изматывает…

— Ты не пробовал вернуть всё? Попробовать исправить…

Моррис горько кивает со знающим видом.

— Поверь мне, после десяти лет совместной жизни сложно что-то исправить. Она-то пыталась конечно. К психологу ходила, прорабатывала свою одержимую ревность и на какое-то время это правда помогало. Подчеркиваю: на время. Ну не люблю я эти американские горки. Мне нужны адекватные и уравновешенные отношения. Спокойные. То ли это я уже слишком стар для такого, то ли мне самому нужен психолог, я не знаю уже.

Я совсем без смысла пялюсь в барную стойку, слушая полыхающую басами музыку, и чувствую, как мои губы сами по себе разъезжаются в ленивой улыбке.

— У меня кстати есть на примете один психолог. Элайна Элмерз, — я поднимаю к нему глаза. — Знаешь такую?

— Это та крашеная блондинка, что устроила громкую ссору со своим любовником прямо в центре недвижимости? — бровь Морриса ползет вверх. — Да, видел краем глаза. Боже упаси от таких психологов. Та ещё стерва.

— Ну вообще у нее натуральный цвет волос.

— Да похер. Терпеть не могу таких.

Я оставляю без ответа его слова, через пару секунд музыка становится чуть глуше и я чувствую неприятную резь в перепонках. Я немного равняюсь на стуле, подсовываю к себе так и нетронутый стакан и медленно раскачиваю жидкость в нем. Спустя несколько секунд музыка снова становится громче, она заполняет почти всё пространство, и я чувствую, что уже физически почти не могу находиться в этом месте. Ладно. Отодвинув стакан, подхватив с соседней спинки свою черную кожаную куртку, я встаю, просовывая в нее руки и похлопывая себя по карманам.

— И что, всё?

Меня застаёт удивленный голос Блейка. Я поднимаю глаза, встречаясь с поражающе темным цветом глаз Морриса и улыбаюсь.

— Прости, дружище, но не могу больше оставаться. Меня Кимберли ждёт. Не хочу давать ей лишний повод для беспокойства…

Моррис просто смотрит на меня пару секунд и по его взгляду сложно что-то прочесть.

— А вот это правильно, — он задумчиво кивает, согнув на стойке руку в локте под углом. — Давай, — и мы встречаемся крепким рукопожатием.

— На связи, — говорю я, поворачиваюсь и ухожу.

Поднявшись на крыльцо, я ненадолго замираю у двери и откидываю голову, уставившись на чёрное звёздное небо. И когда только тучи успели рассеяться? Половица подо мной издаёт предательский скрип и я встряхиваю головой. Тянуть нельзя.

Я распахиваю дверь и бесшумно захожу в эркер. В прихожей темно, хоть глаза выколи. Не включаю свет, кидаю ключи на тумбочку, не снимая куртку, откидываюсь на стену. Сразу понимаю, что моя осторожность не напрасна, — дом поглощен мрачной тишиной, темные тени падают на предметы, принимая причудливые очертания. Я смотрю на изогнутые линии шкафа, на выступающие тени круглого стеллажа, задерживаю взгляд на диване… И направляюсь в спальню. Меня словно тянет за ниточки невидимая сила, я чувствую, что почти не способен себя сдержать в руках, а может я просто пьян.

Я чувствую приглушённое спокойствие, когда кладу ладонь на ручку, мое сердцебиение не меняется, когда я нажимаю на нее, но когда я толкаю дверь вовнутрь, мое дыхание замирает и лёгкие заливаются смесью восхищения и нежности, жаждой страсти и необузданным, неприкрытым, непреодолимымжеланием.

Лунный луч, прокрадываясь сквозь незаслоненную шторку, тянется по стенам, крадется по потолку, по пути рассекая его пополам. Он тянется дальше, запрыгивая на противоположную стену, словно ножом, рассекая комнату напополам, и опускается на смятую постель, и оттого — от этого полумрака, слабых полутонов, полутени — всё кажется каким-то другим, как завораживающая, пьянящая антиреальность. У меня сводит дыхание и бешено стучит сердце. Кимберли лежит на боку, как прекрасная недосягаемая мечта из снов, ее волосы мягко рассыпаны по подушке, оголенное плечо маняще выглядывает из-под одеяла, она спит. И я бы мог любоваться так ею целую ночь, если бы не дикое желание прикоснуться к ней.

— Кейн… — тихо шелестит Кимберли. Она слабо открывает глаза, когда я нежно глажу её щеку, возвышаясь над кроватью. — Ты выпил?

— Немного, — шепчу я. — Я сейчас пойду на диван. Сейчас, минуту, дай мне еще одну минуту, я уйду…