И я понимаю, он всё-таки сломал клетку.

Мой Кейн, который и слышать о ней ничего не хотел, а теперь я вижу, с какой теплотой и трепетом он смотрит на свою мать. Этому есть только одно объяснение: он простил ее и принял в свою жизнь. Где-то в глубине души я всегда верила, что Кейн не такой. Что его высокие цели и благородные помыслы в который раз возьмут верх над человеческой несовершенностью. Вопреки расхожим мнениям, что люди не меняются, поскольку вся жизнь их похожа на одну сплошную игру, полную самых разных переживаний и ведомую на поводу у одних лишь эмоций, иногда мы способныпоказывать пример поистине безграничной доброты и доблести. А ведь правда оказалась куда более проще. Он был все это время с матерью. Он вернул Оливии мать. Мало кто сможет, переступив через себя, обиды и жизнь, которая обернулась ему сущими проблемами, простить человека, который стал тому причиной. Это поступок, который не каждому под силу.

— Так что ты скажешь на это, Ким? — голос Кейна выныривает из глубин моего разума, как пение птиц из лесной чащи. Я с удивлением отмечаю, что настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, когда он отвёл меня на несколько шагов в сторонку.

Я бросаю взгляд на щемящее воссоединение дочери и матери и улыбаюсь сквозь слезы.

— Я горжусь тобой, — тихо произношу я. Кейн смотрит на меня тем самым обезоруживающим взглядом, а затем он тянется и обнимает меня.

— Ким, — шепчет он мне над ухом, легенько целуя там, и отстраняется. Его голос проходится по моему телу тихой вибрацией и я понимаю, что как же я скучала по нему. — Ким, я должен уехать. Послушай, я не просто так вас сюда привез. Дочь Блейка похитили. Я должен помочь ему найти её. Ни о чем не переживай, мама о вас позаботится.

И я так легко его отпустила, потому что и вправду смысл его слов нашел меня гораздо позже. Я стою, как завороженная. Слушая гул его автомобиля и пение птиц издалека, я поворачиваю голову и смотрю на его мать. Шепча что-то на ухо Оливии, она встречает мой взгляд и улыбается мне, а я смотрю на нее и могу думать только об одном. Ну что же, пришло время познакомиться с ней. Когда-то у моих родителей с Кейном создалась некая обоюдная взаимная нелюбовь, оставшись с ними на долгие года, но может быть... у меня все получится куда лучше?..

Настал поздний вечер, старинные напольные часы в комнате пробили одиннадцать, за окном непроглядная темнота разрежается слабыми бликами луны, а в комнате стоит неясная полутьма, сопровождаясь слабым потрескиванием горящих свечей. Даже измученный вид Оливии, бесперебойно прорыдавшей несколько часов подряд и вконец уснувшей на коленях матери, не может отвлечь меня от назойливых посторонних мыслей, разъедающих моё сознание изнутри. Пустой дом отдаётся неестественной тишиной. Мои шаги по паркету разносятся негромким шелестом, едва ли перекрывая тиканье настенных часов.

— Ну где же он?

Я не знаю, что хуже всего в этой ситуации, слышать бесконечное «абонент недоступен» или долгие протяжные гудки, которые так и остаются без ответа, в итоге перенаправляя меня на автоответчик. Телефон, то и дело норовит выпасть из моих трясущихся пальцев, так что в конце концов мне приходится сжать их в кулаки и накрыть рукавами рубашки, чтобы унять дрожь. Одежда душит меня, перед глазами плывёт туман, в просторной комнате так отчаянно мало кислорода. Там, за серыми окнами, мне снова мерещатся смутные тёмные тени. Потянуло внизу живота, в голове резко закружилось. Мне кажется, я проваливаюсь куда-то вниз. Проходит целая вечность, целая жизнь в бездне отчаяния, и на моё плечо опускается чья-то рука. Касание ласковое и очень осторожное.

— Кимберли, тебе нехорошо? — голос Амалии мягок и встревожен.

Я не могу заставить себя поднять голову и вытолкнуть слова из горла. Всё, на что меня хватает, — лёгкое мотание головой. Голос становится слышен чуть чётче — женщина склонилась ко мне и шепчет в ухо:

— У тебя что-то болит?

Снова отрицательный кивок.

Она выпрямляется и мягко поддерживает меня за плечи, помогая приподняться.

— Дорогая, думаю, тебе нужен отдых. Идём со мной, я тебе постелю в своей спальне.

Когда она пытается взять меня под руку, в ободряющем жесте коснувшись моего плеча, я почти что не сопротивляюсь, бессмысленно перебирая ногами. Слабость сковывает мое тело, мешая сделать шаг.

Да уж, не получилось у нас с ней знакомство так, как я бы этого хотела. Мы не встретились за обычным семейным ужином, как это происходит у обычных пар. Нас свела судьба именно тогда, когда Кейн оказался в относительной опасности, а я тихонько схожу с ума от страха потерять его.

— Это моя спальня, — щёлкнув выключателем, Амалия приглашает меня в свои скромные апартаменты. — Тут ты можешь как следует отдохнуть, а мы с Оливией поместимся на диване.

Я молча наблюдаю, как она застилает кровать, запихивая одеяло с подушками в свежие наволочки, смотрю на выверенные и ловкие движения и понимаю, что сейчас я бы даже подушку поднять не смогла, — настолько сильно трясутся от перенапряжения мои руки. Я смотрю на женщину, называющую себя матерью Кейна и понимаю, что не вижу в ней ни капли от человека, который мог бы поступить настолько низко произношению к своим близким. Если бы я не знала всей правды, я бы ни за что не поверила, что эта женщина когда-то предала своих детей ради мнимых развлечений и алкоголя.

— Вы совсем не переживаете? — удивлённо спрашиваю я, поскольку за весь вечер действительно не заметила ни одного эмоционального всплеска или слёз, как это было у меня. Амалия улыбается мне кончиками губ.

— Конечно, я волнуюсь, — ее улыбка растягивает губы в тоненькие полосочки, покрывая их уголки неглубокими морщинами. — Но о тебе я беспокоюсь больше, дорогая. Кейн мне рассказал, что ты беременна и поверь мне, он очень раскаивается из-за того, что заставил тебя огорчиться. Должна тебе признаться, это я во всём виновата. Я попросила ему ничего тебе пока не говорить о нашем общении. Когда он сегодня привёз вас ко мне, честно говоря, я была в шоке. Ведь он так переживал из-за Оливии… Но да ладно. Просто поверь мне на слово, ничего страшного не происходит, ты не должна так переживать. Я почти что уверена, что худшее уже позади и скоро он вернётся. А ты пока постарайся уснуть. Спокойной ночи, дорогая. Если что, зови меня, не стесняйся.

Отпустив мне немного неловкую улыбку, за которой я все же рассмотрела тень беспокойствия, Амалии ничего не остаётся, кроме как уйти к проснувшейся и вновь не на шутку взволновавшейся Оливии.

Я не понимаю. Я правда ничего не понимаю. Поэтому просто стою, как глупая статуя и смотрю, как медленно закрывается дверь. Как быть? И может, я бы отчасти хотела послушать ее совета, правда не переживать, но серая дубовая дверь дома так и смотрит на меня с мрачным ожиданием неизбежной беды.

Ночью мне становится плохо. Часа в два я просыпаюсь в темноте комнаты от глубокого чувства тошноты и с ломотой во всем теле и понимаю, что мне все же каким-то образом удалось уснуть.

Я кидаю взгляд на часы у кровати.

Три двадцать пять.

Понимаю, что все равно больше не сомкну глаз. Толкаю дверь наружу, слышится слабый треск догорающей свечи и мне открывается странная картина.

— Кейн? — я вижу склонившегося над диваном человека и пока не понимаю, не ошиблась ли я. Человек выпрямляется, глядя на то, что скрыто от меня за широкой спинкой, и пока что не видит меня. — Кейн!

Я уже бегу на всех парах и чуть не сбиваюсь с ног, повисая на нем, обнимаю так крепко, что от силы этих объятий хрустят мои пальцы.

— Ким, — я чувствую прерывистый выдох мне в волосы и кроткий поцелуй за ушком, и чуть не падаю в обморок от облегчения, когда мне в уши вливается знакомый бархатный голос.

— Боже, ты вернулся…

Трепетя от волнения, я тревожно оглядываю его на наличие ушибов и понимаю, что мое предчувствие меня подвело. Пока не слышу чей-то протяжный вздох позади. Я застываю статуей, напрягаясь всем телом до самых кончиков пальцев, медленно оборачиваюсь и охаю. На диване лежит молодая девушка то ли без сознания, то ли находясь в глубоком сне.